«Неужто о людях он судил только по сплетням», — отрешенно подумала она.
— Откуда ты все это знаешь? — изумилась Саша, — ты же только сегодня к нам попала.
— Да уж знаю, раз говорю. Просто я сразу заметила, что ты не такая, как все, вот и хочу тебя предупредить. Чтобы ты была с ними поосторожнее. Ты думаешь, они к тебе хорошо относятся? Хрен! Им передачки твои нужны, жратва твоя, чтобы барахлишко ты им подкидывала, деньгами помогала. Понимают, что у тебя все будет.
— Да с чего ты это взяла?
— Да ладно, — хмыкнула Инга. — Думаешь, я не знаю, кто твой папаша. И не смотри ты на меня так. Никому не скажу, я же добра тебе желаю.
Эти ночные беседы продолжались еще дважды. А на третью ночь Инга предложила Саше рассказать, что же произошло на самом деле, глядишь она, многоопытная, сумеет дельным советом помочь.
— Спать хочу, — коротко ответила Саша и отвернулась.
И не в том даже дело, что заподозрила она назойливую соседку в чем-то предосудительном, просто чисто интуитивно была ей эта сплетница неприятна. Откуда ж было знать неискушенной, чистой душой и доверчивой к людям Саше, что Инга, а на самом деле Татьяна Козлова, была одним из лучших агентов Прутика, подполковника Пруткова, которая в следственных изоляторах выполняла самые деликатные его поручения.
Лучшая-то лучшая, но не зря же в народе говорят: «и на старуху бывает…» Короче, всем известно, что бывает. Когда Инга-Татьяна увидела в камере Александру, то поняла, насколько был прав ее куратор — перед ней предстала сущая маменькина дочка, «расколоть» которую, по мнению провокаторши, не представляло ни малейшего труда. Но «маменькина дочка» знай свое талдычила: «Не понимаю, за что я здесь». У Козловой элементарно нервы сдали, когда она выкрикнула Саше в лицо: «Все ты врешь!»
Это Саша не понимала, чего добивается Инга, а Василиса-то въехала сразу.
— А откуда ты про Сашкино обвинительное знаешь? — спросила она с подозрительностью.
— Знаю, и все, — уклонилась от ответа Козлова.
— Ах ты сука, «крыса» ты поганая! — матеря Козлову, набросилась Васька на стукачку с кулаками. — То-то я смотрю, что ты каждую ночь к Сашке с разговорами шастаешь, — и призывно-воинственно воскликнула: — Девчонки, «крыса» в «хате»!
Провокаторша не стала искушать судьбу, ломанулась к двери и заколотила что есть сил по железу руками-ногами, громко крича, вызывая на подмогу охрану.
***
Той ночью Саша спала плохо, то и дело просыпалась, а когда засыпала, ей снова и снова снился один и тот же кошмарный сон, как плавно, будто в замедленной съемке, переворачивается, раз, другой, третий, их машина и как она вылетает через окно правой задней двери и летит в темноту. Во сне ей казалось, что болит сломанная нога. Но, проснувшись за несколько минут до того, когда в шесть утра раздалась команда «подъем», она окончательно очнулась после этого кошмарного сна и поняла, что нестерпимо болит ее истерзанная сколиозом спина.
…Эта авария произошла, когда Саша еще училась в Московской академии права. Они с водителем ехали домой после занятий, и она весело рассказывала, как ловко им сегодня удалось уговорить препода поставить всей группе зачет «автоматом». Грузовик вылетел невесть откуда. Казалось, лобового столкновения было не избежать, но Валера, ее водитель, успел вывернуть руль, и тяжелая машина врезалась в их «нисан» сбоку. Легковушку перевернуло несколько раз, пока ее не вынесло на лесную опушку, где искореженный от переворотов металл уткнулся в дерево. После первого же переворота Сашу вынесло в уже разбитое окно правой задней дверцы, и очнулась она только в больнице, когда уже отошла от наркоза и увидела в гипсе свою поднятую над кроватью тяжеленную ногу.
«Бог спас и ангелы-хранители, в рубашке родилась», — говорили все, кто знал об этой аварии, выжить в которой, казалось, было просто нереально. Но она выжила.
И вот теперь, проснувшись от боли в спине, в этой, наяву, а не во сне, тюремной камере, она вспомнила слова из Библии, которые слышала и читала не раз: «Бог не дает человеку испытаний больше его сил». И подумала, что там, в этой главе, еще что-то важное сказано. Надо будет попросить адвоката, чтобы в следующий раз ей обязательно Библию принесла. И когда, через несколько дней, взяла в руки Писание, то первым делом нашла то, о чем все эти дни думала беспрестанно. «Бог никогда не позволит человеку оказаться в обстоятельствах, которые могут сломать его», — вот как было там сказано. И слова эти Саша теперь уже запомнила накрепко, пожалуй, что и навсегда.
***
Все инструкции следственного изолятора можно было бы уместить в одно емкое слово: «Нельзя». Тюремщики, вероятно, полагают, что на то оно и заключение, чтобы человека ограничить во всем, что составляет суть его человеческого существования. Обычная улыбка, и та воспринимается чуть ли не как нарушение. Стоит надзирательнице увидеть, что кто-то из женщин улыбается, следует неизменный окрик: «Ты чего тут лыбишься? У тебя настроение хорошее? Так я тебе его сейчас испорчу. Ишь, отбросы общества, а туда же — улыбаться…»
Все эти ограничения и стремление их обойти, избежать, делают зэков всего мира людьми чрезвычайно изобретательными. Картежники изготавливают карты из обрывков старых газет, убийцы умудряются делать смертоносное оружие из обычной ложки или вилки, а то и из карандаша. О тюремном «телеграфе», о том, как плетутся из ниток-веревочек тюремные «дороги», по которым потом передаются записки-«малявы», многочисленные песни и легенды сложены.
Как-то вечером Саша с любопытством наблюдала, как сооружали «дорогу» Василиса, Надька-цыганка и Лида. Ловчее всего получалось у Лиды, она вообще была рукодельницей. Васька управлялась тоже ловко, а у Надьки все из рук валилось. Саша с юных пор обожала поэзию, признаться, и сама стихи писала; сейчас ей в голову пришли с детства запомнившиеся строки из пушкинской «Сказки о царе Салтане». Она улыбнулась и экспромтом продекламировала:
«Три девицы под окном
Плели «дорогу» вечерком.
«Кабы я была царица, –
Говорит одна сестрица, –
То на все СИЗО одна я б «дорогу» наплела».
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрипела,
И в темницу входит Он,
И устраивает «шмон».
Девчонки просто оторопели. А эмоциональная Аленка-клюква в восторге воскликнула:
— Ну, Сашка, ты даешь! — Ты еще и стихи сочинять умеешь!
— Ох, Аленка, Аленка, это же я Пушкина переиначила, и чему ты только в школе училась?
— Сиськами трясти и жопой вилять, — беззастенчиво заявила Аленка-клюква и сама же над собой первая от души рассмеялась.
— Ох, Саша, кого ты спрашиваешь? — вздохнула Надька-цыганка и погладила Аленку по беспутной голове. — Подвалы-вокзалы-чердаки — вот и вся ее
