Владельцы роскошных вилл побросали свою недвижимость и подались в горы, где обосновались с размахом и шиком. В общем, мы с Майком оттуда как раз и возвращались.
Короче говоря, шикарные особняки и виллы Лас-Палмаса остались без хозяев, так как не нашлось желающих соседствовать с обитателями стандартных построек. Лучше места, чтобы залечь на дно, конечно, не сыскать, подвел я итог своим мыслям, поглядывая по сторонам.
Вдоль основной дороги, справа и слева, стояли высокие пальмы с мощными кронами. Эти величественные деревья как раз и дали название то ли кварталу, то ли «городу в городе», представлявшему собой в наши дни совершенно экзотическое зрелище. Пальмовые ветви, между прочим, почти не пропускали солнечные лучи, и даже показалось, будто повеяло прохладой и стало легче дышать.
Минут через пять мы свернули в какой-то проулок и покатили по грунтовке — в рытвинах и ухабах. Мое внимание привлек заброшенный особняк в мавританском стиле, облюбованный хиппарями с гитарами и транзисторными приемниками. Слышался смех, кто-то выводил рулады на короткой волне, доносился запах жареного мяса. Жизнь там била ключом.
Майк между тем отлично ориентировался на местности. Похоже, он знал все проулки-закоулки как свои пять пальцев. Короче говоря, спустя какое-то время мы уже не без труда пробивались сквозь заросли олеандра, на мой взгляд, под три метра высотой.
Наконец какая-то разбитая вдрызг дорога из щебенки привела нас к кирпичной стене. «Тупик, что ли?» — подумал я и покосился на Майка.
— Прибыли, — сообщил он.
Я сбросил скорость.
— Подай назад самую малость и сразу возьми влево, — распорядился Фаррелл и опять замолчал.
Я выполнил все в точности. Теперь уже гравиевая дорожка с глубокими колдобинами пласталась под колесами моего внедорожника.
Спустя минуту мы въехали в вечнозеленый тоннель из крепко-накрепко переплетенных олеандровых ветвей.
— Вот здесь и паркуйся! — процедил Майк.
Я огляделся. Что ж, и впрямь классное укрывище! В самом центре города... И такое шикарное захолустье. С улицы ни за что не разглядеть, кто тут обитает.
Майк кашлянул. Я оглянулся. В правой руке Фаррелл снова сжимал рукоять пистолета. Дулом он указал на дорожку, выложенную щербатыми плитками. Она вела к дому.
Когда-то эту виллу можно было без всяких натяжек назвать шедевром архитектурной и строительной мысли. Крыша под красной черепицей, просторная веранда, представлявшая собой открытую галерею с дюжиной одинаковых арок, опирающихся на колонны, увитые плющом. В центре дворика конечно же бассейн. С раковинами каури по краю... Полузасыпанный песком и сухими листьями, он навевал грустные мысли. Одну, высказанную кем-то из великих, я озвучил:
— Ничто не вечно под луной!
Хотел добавить пару слов о постоянном несовпадении мечты с действительностью, но не успел — раздался звук, напоминающий треск разрываемого шелкового полотнища. Высоко в небе промчался сверхзвуковой истребитель.
Майк опять кашлянул и, махнув рукой с пистолетом, дал мне понять, чтобы я шел в дом и на веранде не отсвечивал. Я шагнул к створкам дверей, которые он толкнул ногой. Одна из них просела на проржавевших петлях и с трудом подалась, царапая пол. Майк посторонился, пропуская меня вперед, однако не забыл прицелиться мне в затылок.
В огромной комнате, судя по всему выполнявшей в стародавние времена функции гостиной, было сумеречно. Помещение, похоже, не проветривалось, потому как в нос ударил резкий запах пота. Майк, а возможно, кто-то еще наверняка обитали здесь довольно продолжительное время. Задержавшись на пороге, я спросил:
— Слушай-ка, что же все-таки случилось с Айелло?
— Вопросы буду задавать я, — отозвался Майк. — Усвоил? Проходи! Давай проходи, не задерживайся.
И тут он допустил промах. Майк Фаррелл слишком близко ко мне подошел, а этого не следует делать ни при каких обстоятельствах, если, конечно, есть намерение насмерть сразить противника пулей. И я, разумеется, не растерялся. Резко повернулся к нему, схватил за правое запястье, дернул с силой вниз и с хрустом крутанул против часовой стрелки. Пистолет он, однако, не выпустил. Тогда я в темпе заломил ему руку за спину и заставил опуститься на колени. Майк не издал ни звука. Правда, у него появилось короткое и учащенное дыхание, расширились зрачки, к тому же он пару раз скрипнул зубами. Я ударил его ногой в правое предплечье. Тут он выронил пистолет, а я с силой пнул его, и он молча повалился навзничь. Я поставил ему ногу на грудь, прижав с силой к полу. Дотянулся до пистолета, ухватился за дуло и ударил его рукоятью по голове. Майк сразу отключился.
В комнате — я это сразу отметил — ощущался недостаток мебели. Продавленная кушетка, овальный стол с искромсанной столешницей, колченогий стул и у стены видавший виды холодильник с перекошенной дверцей — вот и вся обстановка.
Я подтащил Майка к кушетке, поднатужился, подставив ему под ноги стул. Обведя взглядом комнату и убедившись в отсутствии воды, я подошел к двери и распахнул пошире обе створки. Ничего, полежит — придет в себя, подумал я, прислушиваясь к его дыханию. Оно было ровным, но, как и прежде, поверхностным.
С глубоко запавшими глазницами, с мучнистым цветом лица, Фаррелл всем своим обликом напоминал болезненного юнца, состарившегося раньше времени. А ведь ему где-то около тридцати! Ну, может, чуть больше... А выглядит так, будто значительно моложе. Хотя как бы и старше... Бред какой-то! Моложе, старше... Придется все-таки дождаться, когда он оклемается. Тут уж ничего не поделаешь!
Я притащил с веранды полосатый тиковый шезлонг, уселся и задумался. Нет, пока не поговорю с ним начистоту, обстоятельно, не успокоюсь! В конце концов, если не принять соответствующие меры, прикончат всех нас троих — Джоанну, Майка и меня. А ведь несколько часов назад, ранним утром, ничто не предвещало столь трагического поворота сюжета.
Я сидел, смотрел на Фаррелла и вспоминал.
* * *
Телефонный трезвон раздался нежданно-негаданно, когда я и не думал просыпаться. Вообще под утро я всегда крепко сплю, а после обильных возлияний — в особенности. Трубку я поднял после третьего звонка.
— Саймон? Я тебя не разбудила?
Сон как рукой сняло, потому как это была Джоанна. Правда, с тех пор, как я разговаривал с ней последний раз, прошла целая вечность. Короче говоря, я постарался сделать вид, будто этот звонок для меня ровным счетом ничего не значит, и мгновенно принял решение — не делая никаких попыток перейти в наступление, остаться в глухой обороне.
— Ты меня разбудила, — произнес я с расстановкой, собираясь положить трубку.
Джоанна меня опередила.
— Пожалуйста, не клади трубку, — сказала она, и голос у нее дрогнул.
— В чем дело? — бросил я, более всего заботясь о том, чтобы интонация была как можно более сдержанной, хотя прекрасно слышал, что Джоанна с трудом справляется с волнением, то и дело переводя дыхание.
— Саймон, по-моему, ты под парами... Прошу тебя, приди в себя. Я подожду.
Я чертыхнулся в душе, положил трубку на подушку, сунул ноги в шлепанцы и зашаркал к окну, занавешенному армейским одеялом. Отогнув край, я впустил в комнату утреннюю зарю, уже перевалившую через гряду гор, на гранитных склонах которых мерцали и искрились розовато-зеленоватые вкрапления слюды, а кое-где латунно-желтоватые пятнышки пирита.
Предгорья постепенно переходили в равнину, напоминающую клетчатую скатерть. По ее поверхности как бы расползлось пятно беспорядочно отстроенного города с квадратиками торговых центров, домов, спроворенных на скорую руку, прачечных самообслуживания, киноплощадок, где на вечерних сеансах показывали фильмы любителям следить за перипетиями чужой жизни, не выходя из своих автомашин.
Старая часть города выделялась серовато-зеленоватым пятном — там росли могучие пальмы с раскидистыми кронами. Между прочим, на расстоянии яркие краски всегда кажутся темными.
Вообще ничего пейзаж, подходящий! И речка есть, и железная дорога... Река начинается где-то в горах. А затем она катит свои воды в город прямо с холмов, поросших корабельной сосной, и несется на северо-восток — от железнодорожной колеи, точнее — от полотна железной дороги, которая протянулась от Техаса до самой Калифорнии.
Город как город, ничего особенного! Не маленький... Можно даже сказать — весьма крупный административный центр. Вот только пыльный очень, оттого что прямо-таки стелется по земле. А жарища такая, ну прямо ад кромешный. И ничего... Между прочим, живем! Двести тысяч жителей на шестистах восьмидесяти квадратных километрах — со стандартными домами, автомобилями, супермаркетами и кегельбанами.
Не сказать, чтобы уж очень шикарно, но бывает и хуже!
Я стоял, щурился от яркого света и сожалел о том, что в лучшие дни черт меня дернул провести телефон.
