Ознакомительная версия.
Мать Ольги и слова не сказала, больше того – ушла от греха в комнату и теперь выглядывала оттуда, Стас краем глаза видел ее отражение в большом зеркале шкафа. Их взгляды встретились, она едва заметно кивнула и зажмурилась, прижимая ладонь к губам.
– Ольга! – рявкнул Стас. – Ольга, открывай! Или я дверь сломаю!
Ответа не последовало, в ванной звонко шумела вода, определенно громче, чем пару минут назад. Там что-то произошло, изменилось, и явно не к лучшему, поэтому он повернулся к двери боком, сжал ручку топора обеими руками и ударил по створке чуть выше замка.
Дело сразу пошло на лад: щепки летели во все стороны, дверь трещала и дрожала, по филенке поползли трещины. Над ручкой скоро образовалась дыра, Стас парой хороших ударов расширил ее, просунул руку, нащупав, повернул задвижку, рванул на себя дверь и невольно отстранился. В лицо ударил тяжелый запах сырой штукатурки и чего-то сладко-душного, до того омерзительного, что к горлу подкатила тошнота, а в глазах помутилось, от пара, густого и липкого, перехватило горло. Стас шагнул через порог и сразу увидел Ольгу. Она сидела на полу, перевесившись через край ванной так, что видны были только обтянутая футболкой спина и темные пряди длинных волос, тяжелых, влажных, густых, как грива.
– Ольга! – позвал ее Стас, но девушка не шелохнулась. Тогда он подошел ближе, наклонился, глядя вниз, и все никак не мог сообразить, что он такое видит в духоте, полумраке и клубах пара. Получалось, что Ольга решила подстричься, и лучшего места, чем ванная, для этого не нашла. Сделать успела довольно много – дно ванны и ее стенки покрывали темные длинные полосы, издалека похожие на пряди волос. Тяжелых, темных, густых… Стас наклонился ниже, пригляделся… На дне ванной лежал небольшой, похожий на скальпель, нож, а по светлой эмали стекала темная кровь.
«Черт!» – чуть не вырвалось у него, но в последний момент он прикусил язык. Еще не хватало перепугать Ольгину мать – кто знает, как отреагирует пожилая женщина, увидев разрезанные вены на руках дочери. В лучшем случае в обморок грянется, а если в истерику сорвется – что тогда? На двоих ему не разорваться.
«Зачем, глупая, зачем? Вот же дура, прости, Господи, – пробормотал Стас, схватил Ольгу под мышки, приподнял и потащил в коридор. Навстречу сунулась ее мать и, сразу все поняв, побледнела еще больше. Стас уж решил, что его будущая теща сейчас потеряет сознание, но женщина держалась молодцом.
– В «Скорую» звоните! – хотел крикнуть он, но голос сорвался, и получилось хрипло и как-то невнятно.
Но та все отлично поняла, побежала к себе в комнату, где находился телефон, и через несколько мгновений Стас услышал:
– Человек без сознания, приезжайте скорее! Что? Двадцать три года, девушка! Побыстрее можете? Адрес…
А он тем временем дотащил тяжелую неподвижную Ольгу до дивана, уложил на спину, поднял обе ее руки, быстро осмотрел. Кровь еще не свернулась, текла по белой тонкой коже уже нехотя, багровые струйки сбегали от запястий к локтям, извивались, точно побеги странного растения. Живые и алчные побеги, их стало слишком много, и смотреть на них было неприятно, Стас вытер кровь попавшимся под руку Ольгиным халатом и увидел длинные разрезы. Располосовала она себя знатно – на правой руке три параллельных борозды, на левой две, одна – короткая, кривая, будто водила карандашом по листу, да уснула, а острие сорвалось, ушло вбок. Уснула, понятное дело, при острой кровопотере снижается поступление кислорода в мозг, и человек теряет сознание. Даже в полутьме комнаты лицо Ольги было бледным и неживым, волосы на его фоне – каштановые с рыжиной – казались черными и напоминали неряшливую груду мокрых водорослей.
Стас опустил руки девушки, и кровь побежала быстрее, била небольшими фонтанчиками из глубоких порезов и будто вскипала над раной. Стас бросился обратно в ванную, подобрал скальпель, на обратном пути вырвал из Ольгиного халата пояс, разрезал его и перетянул обе руки выше локтя. Девушка не шелохнулась, не издала ни единого звука, Стас опустился рядом с ней на колени, всмотрелся в ее лицо, прислушался – вроде дышит. Потянулся к запястьям, но они были все в крови, тогда он осторожно коснулся ее шеи, припоминая, что пульс можно проверить и так. Делал это неловко и неумело, но все же почувствовал под пальцами еле уловимое движение в венах и немного успокоился – слава богу, жива, но без сознания.
В коридоре послышались тихие быстрые шаги, приоткрылась дверь. Стас успел бросить скальпель под диван, повернул голову, увидел Ольгину мать. Та, бледная, как дочь, шагнула в комнату, но тут раздался резкий звонок в дверь. Она вздрогнула, зачем-то прижала палец к губам и пошла открывать. Стас поднялся на ноги и отошел к стене. В коридоре послышались громкие голоса, потом звуки шагов, и дверь распахнулась. Первым вошел плотный невысокий человек в белом халате, за ним суетливо двигалась мать Ольги, но врач ловко оттеснил ее, оглядел Стаса с головы до ног, задержался на погонах, оценил звание и его растерянный – чего уж там – вид и скомандовал:
– Посторонних попрошу выйти!
Мигом оценил обстановку, шагнул к дивану и, поставив на пол объемистый пластиковый чемодан, принялся деловито копаться внутри, позвякивая чем-то.
«Я не посторонний», – подумал Стас, но вслух ничего не сказал, тем более что формально он был именно посторонним. Пока посторонним, и еще сегодня утром думал, что скоро перестанет быть таковым, но Ольга решила по-другому. Решила в своей манере – за себя и за него, хорошо, что ее мать сразу позвонила будущему зятю, как только почуяла неладное, и тот успел примчаться, хоть и в последний момент.
Стас прошел мимо женщины, направился в кухню и, выйдя на балкон, подставил лицо солнцу. Тепло, хоть и конец августа, но в запахе ветра уже чувствуется близкая осень. А вот и тучи, как по заказу, ползут с севера, тянутся вереницей, несут дождь и ненастье. Стас посмотрел вниз, на свою серую «Ауди», верную развалюшку, латаную-перелатаную, но еще готовую послужить ему верой и правдой. Рядом стояла белая «Газель» с красным крестом, водитель, распахнув дверь, курил, сидя боком на сиденье и сбрасывая пепел на асфальт.
Стас вздохнул, ведь они с Ольгой собирались в конце августа подавать заявление, но сегодня все пошло к чертям. Хотя нет, не сегодня, а раньше, гораздо раньше. Лет семь назад все началось или даже больше…
Минут через двадцать в коридоре послышались голоса – один громкий, уверенный, мужской, а женский на его фоне шелестел бледно и неуверенно. Мать Ольги явно просила врача о чем-то, но тот был непреклонен:
– Не могу, обязан по долгу службы. Вашей дочери головой думать надо было, прежде чем с жизнью счеты сводить. Не могу, – с расстановкой повторил он, попытался обойти ее вдоль стены, но она преградила ему дорогу. Врач переложил чемодан в другую руку, шагнул вбок, но та повторила его маневр. Впрочем, шансов против здоровенного дядьки у нее не было никаких, и она отлично это знала, но продолжала наседать на врача. И Стас понимал, в чем тут дело. Он вышел в коридор, улыбнулся как можно дружелюбнее и сказал:
– Можно вас на минуту?
– Я спешу, у меня вызовов много, – буркнул врач, но, подумав, шагнул навстречу Стасу, вошел в кухню и поставил чемодан на табуретку. Ольгина мать умоляюще смотрела на Стаса, прижимая ладони к груди, и казалось, что она близка к обмороку.
– Я сейчас, – сказал ей Стас, плотно закрыл дверь с толстым матовым стеклом посередине и повернулся к врачу.
Тот смотрел недовольно и даже ногой притопывал, точно собирался бежать с места в карьер. Удерживало его одно – полицейская форма на собеседнике, оружие в кобуре на левом боку и настойчивый тон – это Стасу, наконец, удалось. Он вытащил из нагрудного кармана и показал врачу свое удостоверение. Тот прищурился, вытянул шею, прочел шепотом: «Капитан Чирков», и отодвинулся, еще раз оглядев его с ног до головы.
– Как она? – спросил Стас, пряча «корочку».
– Нормально, угрозы для жизни нет, крови потеряла много, но это не критично. Голова у нее пока будет кружиться, но это пройдет. Пару дней пусть дома посидит, фрукты, орехи ест, гречку, мясо. Успокоительное, само собой. Сейчас я ей вколол, до вечера хватит. Потом пусть на перевязку сходит, и вам, возможно, позвонят, может быть, потребуется госпитализация в стационар…
– Не надо, – тихо сказал Стас, и врач отлично его понял. Набычился, засопел, но промолчал. Оба отлично знали порядок – о неудачливых суицидниках принято сообщать в ПНД, психушку, проще говоря. Ничего страшного в этом нет – подержат недельку-другую в отделении для тихих, понаблюдают и отпустят с миром. Но в базу внесут, на учет поставят, а это клеймо на всю жизнь: и о водительских правах можно забыть, и на приличную работу никуда не возьмут.
– Не надо, – повторил Стас, – мужик, будь человеком. Ну, ПМС у нее, ну, психанула, напугать меня хотела, чтобы женился побыстрее…
Ознакомительная версия.
