Затем к библиотеке сделали пристройку и перевели главный вход на Бойлстон-стрит. Вероятно, архитектор сказал: "Совершенно в том же духе", – и, держу пари, добавил: "Но в соответствии с современными требованиями". В результате пристройка гармонировала с основным зданием, как зонтик с рыбой. Теперь, даже если я иду изучать влияние Элеоноры Аквитанской[24] на литературу, у меня возникает чувство, что я зашел за фунтом мяса и буханкой хлеба.
Около больших стеклянных дверей молодая женщина в джинсах и кроличьей шубке сообщила мне, что ей нужны деньги на автобус, чтобы добраться обратно к себе в Спрингфилд. У нее не хватало одного зуба, а на правой скуле красовался синяк. Я ей ничего не дал.
Потом я прошел через новое здание в старое, немного прогулялся, любуясь интерьером, а затем в отделе периодики начал просматривать микрофильм с газетой "Глоб", чтобы узнать что-нибудь о бельмонтском "Комитете бдительности". Я провел там весь день. Рядом со мной, положив голову на аппарат для просмотра микрофильмов, спал какой-то вонючий старикашка в длинном пальто. Пальто было застегнуто до самого верха, хотя в зале было жарко. Его никто не беспокоил. В полдень я зашел в китайский ресторан на другой стороне улицы и съел на обед несколько пекинских пельменей равиоли и свинину с кашей. Когда после обеда я вернулся в библиотеку, старик уже исчез, но девушка без зуба еще маячила у входа. К пяти вечера у меня накопилось семь страниц записей, а глаза начали съезжать к переносице. Если бы я не был таким упрямым, я бы позаботился об очках. Интересно, как смотрится сыщик в очках. Представляете, вас допрашивают сразу четыре глаза. Я закрыл аппарат для просмотра, перемотал последнюю катушку с микрофильмом, надел куртку и отправился в винный магазинчик, где купил две бутылки "Асти-Спуманте".
Я ехал в Смитфилд, чтобы поужинать со Сьюзен, но пробка на дороге тянулась аж до Сторроу-драйв. Я свернул и взлетел на Хилл, спустился по Кембридж-стрит, проскочил мимо "Холидей-Инн", повернул за "Массачусетс-Дженерал" и очутился на шоссе у Леверетт-Серкл почти тогда же, когда и машины, стоявшие в пробке на Сторроу. По радио с вертолета передали сводку по шоссе, сообщив, что на мосту тоже "запружение", и я, свернув, поехал на север по 93-му шоссе. Ничего себе выражаются – "запружение"!
Было шесть, когда я свернул со 128-й дороги, направляясь к главной улице Смитсфилда. В пригородах снег в основном был чистый. В окнах сверкали свечи, на дверях висели венки, у некоторых домов на крышах красовались санта-клаусы, а деревья около других были украшены гирляндами разноцветных лампочек. Рядом с одним домом красовалась статуя Санта-Клауса-пропойцы – он отчаянно хватался за бутылку "Мишелоб", несмотря на осуждающий взгляд красноносого северного оленя. Видно, в пригородах тоже прячется антихрист. Дом Сьюзен был освещен спереди, а на медном молотке, которым стучат в дверь, висела веточка белой сосны. Я припарковался на дорожке, ведущей к ее дому, и направился к двери. Она открыла еще до того, как я подошел.
– Фа-ля-ля-ля-ля, – приветственно пропел я.
Она прислонилась к косяку и уперла руку в бок.
– Ну, Санта-Клаус, – произнесла она, – ты задержался в городе?
– Беда с вами, евреями, – ответил я, – вы только и знаете, что смеяться над нашими христианскими праздниками.
Она поцеловала меня, взяла вино, и я проследовал за ней. В гостиной горел камин, на кофейном столике лежали кусочки цыпленка и треугольнички сирийского хлеба. Ароматы из кухни смешивались с запахом горящих поленьев. Я принюхался:
– Лук... и перец.
– Да, – сказала она, – и грибы. И плов. А когда огонь прогорит, на углях можно будет поджарить бифштексы.
– А потом? – спросил я.
– А потом можно протанцевать до зари под Уэйна Кинга.
– И мы погрузимся в наши чувства...
– Именно, только не погружайся прямо сейчас. Подожди музыку. Вез нее это будет выглядеть как-то неестественно. Хочешь пива?
– Я знаю, где оно.
– Не сомневаюсь.
– А тебе – белое вино с содовой?
Она кивнула. Я достал из ее холодильника, выкрашенного в уникальный коралловый цвет, бутылку пива "Бекс", налил белое вино из большого зеленого кувшина в высокий бокал, добавил туда лед, содовую, ломтик лимона и подал ей. Мы вернулись в гостиную и уселись на кушетку. Я обнял ее за плечи, положил голову на спинку дивана и закрыл глаза.
– У тебя такой вид, будто ты сегодня победил дракона, – сказала она.
– Нет, даже не видел ни одного. Весь день смотрел микрофильмы в библиотеке.
Она потягивала вино с содовой.
– У вас, флибустьеров, жизнь, я смотрю, полна приключений?
Левой рукой она дотронулась до моей левой руки, все еще лежащей на ее плече.
– Ну, некоторые считают, что это захватывающе интересно – искать правду.
– Нашел что-нибудь? – спросила она.
– Кое-что, – ответил я. Сьюзен вывела указательным пальцем у меня на тыльной стороне ладони несколько кружков. – По крайней мере, кое-какие факты. Докопаться до всей правды будет посложнее.
Я взял небольшой треугольник сирийского хлеба, подцепил на вилку кусочек цыпленка, съел все и запил пивом.
– Неудобно одновременно обниматься и есть, – заметил я.
– Зато ты решил дилемму "что выбрать", – отозвалась она, потягивая вино. Я допил пиво.
Одна головня в камине упала. Я с трудом оторвался от дивана и пошел в кухню за новой бутылкой пива. Вернувшись, я остановился в дверях между гостиной и столовой и посмотрел на Сьюзен.
На ней была мужского типа рубашка с пристегивающимся воротником, дорогая коричневая юбка и коричневые кожаные сапоги, сминающиеся на лодыжках. Ноги она положила на кофейный столик, на шее блестели две золотые цепочки. Она носила их почти всегда. Кроме того, она надела золотые сережки и тщательно накрасилась. Глаза были подведены, черные волосы блестели. Она наблюдала за тем, как я ее разглядываю. На ее лице отражались жизненная сила, решительность, оптимизм, энергия, и поэтому, даже когда она спокойно сидела, казалось, что она двигается. Даже отдыхая, она подчинялась какому-то внутреннему ритму.
– Энергия, заключенная в изяществе, – произнес я.
– Прости? – переспросила она.
– Я просто пытался найти формулу, которая передала бы твое состояние оживленного спокойствия.
– Оксиморон[25], – сказала она.
– Таким уж я уродился.
– Ты прекрасно знаешь, что такое оксиморон, – ответила она. – Я хотела, чтобы ты знал, что мне тоже это известно.
– Ты знаешь все, что тебе нужно знать.
– Садись, – попросила она, – и расскажи мне, что ты раскопал в библиотеке.
Я сел возле нее, положив ноги рядом с ее ногами, а руку снова ей на плечи, откинул голову на сцинку дивана, закрыл глаза и произнес:
– Я раскопал, что "Бельмонтский комитет бдительности" – это нечто более серьезное, чем я предполагал. Он был основан во время Корейской войны Инглишем-отцом, чтобы бороться с коммунистической заразой в этой стране. Старику Инглишу удавалось сдерживать коммуняк до самой его смерти в шестьдесят пятом, после чего дело семьи, а именно, насколько я понимаю, борьба с коммунизмом, перешло в руки его единственного сына, Лоуренса Тернбулла Инглиша-младшего. Была еще дочка, Джеральдина Джулия Инглиш, но она уехала в Гаучер-колледж, потом вышла замуж и перестала поддерживать семью. Может быть, полевела в колледже, путаясь со всякими профессорами, симпатизирующими коммунистам. Как бы то ни было, сейчас мы имеем Лоуренса-младшего, выпускника Гарварда шестьдесят пятого года, и его мамашу. Они живут в старом особняке, имеют состояние в пятнадцать миллионов или около того, оно не дает им умереть с голоду, занимаются комитетом, проповедуют Евангелие, открывают новые отделения и подавляют любое сопротивление, как только оно возникает. У комитета есть отделения в большинстве колледжей города, в некоторых высших школах и почти по всему штату. По последнему подсчету семьдесят седьмого года – девяносто шесть отделений. Они расплодились вокруг Бостона как поганки, особенно когда началась эта эпопея с перевозками школьников. Тогда появились отделения в Южном Бостоне, Дорчестере, Гайд-парке – везде. Лоуренс-младший был на баррикадах, когда автобусы приехали в Высшую школу Южного Бостона. Его арестовали: один раз – за препятствие движению транспорта, а второй – за неподчинение совершенно законному приказу полицейского. Оба раза мамочка находила поручителя для сынка, не успевала патрульная машина доставить Лоуренса в участок. Во второй раз он подал жалобу на грубость полиции, а именно на некоего Томаса Дж. Фогерти из Фитчбурга, который, очевидно, пинком сапога помог ему залезть в машину. Случай замяли.
– И это все, чем Инглиш занимается, – руководит " Комитетом бдительности"?
– Я знаю только то, что прочел в газетах, – сказал я. – Короче говоря, картина такова: истинный патриот пытается сберечь свои пятнадцать миллионов от красных.
