А могла ли она подписать обязательство выдать некоему лицу часть своего наследства в будущем?
— Конечно, могла, — ответила Илона. — Это часто бывает — люди занимают деньги под залог будущих доходов. Чтобы получить деньги, нужно составить юридически безупречный договор с заинтересованной стороной, в котором оговаривалось бы, что она вернет сумму займа в течение разумного времени после достижения двадцати одного года, скажем, шести месяцев.
— Нужно ли подобный договор заверять нотариально?
— Если сумма достаточно велика, то да. Вы думаете, Анжела уже заняла деньги под залог наследства?
— Нет, — ответил я. — Но я думаю, что ее могли шантажом вынудить подписать нечто подобное. Мне бы хотелось знать это наверняка.
— Где мог бы быть подписан договор, как вы думаете?
— Полагаю, здесь, в Пайн-Сити, два дня назад.
— Если хотите, я займусь этим, — с энтузиазмом сказала Илона. — Мне не составит труда найти нотариуса, который подготовил договор и заверил подписи.
— Это было бы чудесно, — ответил я. — Теперь давайте расслабимся и поиграем в юридические игры. Вы будете свежеиспеченный контракт, а я выброшенный из него параграф, который пытается проникнуть обратно., Правил борьбы оговаривать не будем и… Эй! Куда вы?
— Назад в гостиницу, возлюбленный! — с сарказмом произнесла она. — Приступ двухлетней болезни, может, и прошел, но моя память еще слишком свежа. Спокойной ночи, Эл.
Она открыла входную дверь и вышла в ночь.
— Я протестую! — крикнул я вдогонку, но дверь за ней уже закрылась.
Прав был тот, кто первым сказал, что невозможно все время выигрывать!
Полник сидел рядом со мной на переднем сиденье «остина», время от времени подталкивая меня локтем, чтобы убедиться в моей реальности. Он еще не пришел в себя и, может, никогда не придет. Но это вряд ли будет иметь какое-то значение.
— Куда мы едем? — наконец спросил он.
— В мотель, — ответил я.
— В этот задрипанный притон? А когда мы вернемся в «Звездный свет»? — спросил он смущенно. — Сейчас рано, мы могли бы застать всех дам в этих прозрачных ночнушках.
— Пеньюарах! — сквозь зубы поправил я. — Вот как это называется. Одно из тех словечек, за которые мир никогда не простит Мэдисон-авеню.
— Это точно, лейтенант! — вдруг согласился Полник. — У меня были русские, которых презирали за их не правильный язык.
— Возможно, это так, — ответил я.
Я припарковал машину напротив седьмого номера и вышел. Полник кряхтя вытаскивал наружу свое тело и наконец подошел ко мне, тяжело дыша:
— Что нам здесь нужно?
— Я оплакиваю гения фотографии по имени Марвин, — сказал я. — Сколько окон в этом номере, Полник?
— Только одно, на которое вы смотрите, — осторожно произнес он.
— Верно на сто процентов. Посмотри в окно и скажи, что ты видишь, Ватсон.
— Ватсон? — Полник нервно дернул себя за ухо. — Я — Полник, лейтенант, вы забыли?
— Я имел в виду того сержанта, который работал в отделе по борьбе с наркотиками, — извинился я. — Посмотри в окно!
Полник озабоченно наморщил лоб. Он всегда считал, что любую работу нужно делать как следует. Другой вопрос, была ли работа ему по силам.
— Итак, что ты видишь? — спросил я.
— Внутренность номера, лейтенант.
— Замечательно. Что еще?
— Кровать, стол — это все, что есть в этой конуре.
— Где стоит кровать? — поощрил я.
— У дальней стены, лицом ко мне.
— Предположим, что я сейчас в номере, лежу на кровати. Что бы я сейчас делал?
— Смотрели бы прямо на меня! — торжествующе произнес он.
Я зажег сигарету и наблюдал, как дым борется с утренним воздухом.
— Вот почему мы скорбим об Альби Марвине, — сказал я. — Он был гением фотографии. Сделать восемь снимков двух человек в самых интимных позах — и не быть ими замеченным! Ведь любому из них достаточно было поднять голову, чтобы увидеть его с камерой, направленной на них.
— Вы уверены, что он снимал именно через это окно? — спросил Полник.
— А разве ты видишь другое?
— Да. — Он подумал с минуту. — Может, он дождался темноты?
Я услышал тяжелые шаги и обернулся поприветствовать мистера Джонса.
— Вы, должно быть, любите это место, лейтенант? — кисло проговорил он. — Все время возвращаетесь сюда! — Он презрительно плюнул, посадив на бетон отвратительную кляксу всего в шести дюймах от моего правого ботинка. — Не рассчитал, — нагло буркнул он. — Простите!
— Вы знаете, почему я люблю бить стариков, сержант? — развязно начал я. — Они никогда не дают сдачи.
— Они боятся за свои кости, — подхватил мысль Полник. — Они у них такие хрупкие от старости, да?
— Если у вас здесь дело, лейтенант, скажите какое! — резко оборвал наши размышления Джонс. — Или убирайтесь — вы нарушаете право частной собственности.
— Седьмой номер. — Я указал на комнату перед нами. — Здесь останавливалась молодая пара, верно?
— Вы же сами знаете!
— Девятый номер. — Я показал дальше. — Там жил Марвин, да?
— Вы что — в игры играете? — Он весь напрягся.
— Как раз между ними номер восемь, — сказал я. — Откройте его нам, мистер Джонс.
— Зачем?
— Просто я вас вежливо прошу об этом!
— Вы не имеете права! Где у вас ордер? — забушевал он.
— Хорошо, — тяжко вздохнул я. — Сержант, вот постановление департамента здравоохранения о том, что плевок — это оскорбление действием, если он произведен в радиусе десяти ярдов от любого здания, арендуемого или сдаваемого внаем. Наденьте на мистера Джонса наручники и посадите в машину — возьмем его с собой, когда поедем в город. А тем временем пойдите и возьмите ключи от номеров.
— Есть, сэр! — просиял Полник.
— Ладно! — прохрипел Джонс. — Я сам дам ключи.
Я подождал, пока Джонс вместе с Полником не вернулись с ключом.
— Я бы попросил вас открыть номер, — сказал я ему.
Он, ворча, повернул ключ в замке и толкнул дверь.
— После вас, — вежливо сказал я.
Внутри стояла кровать с голым матрасом и стол — та же обстановка, что и в других номерах.
Я подтолкнул Джонса к двери в ванную и прошел за ним. Ванная походила на мечту хиппи — везде валялся хлам. Ванночки для проявки, бутылки с растворами, емкости из-под кислоты с твердой коричневой коркой.
У одной стены на деревянной скамье был установлен увеличитель. Рядом с ним лежала дорогая камера с отличным объективом.
— Ваше хобби, мистер Джонс? — вежливо спросил я.
— А что, есть закон, запрещающий это? — Он сплюнул в резервуар для промывки, на стенках которого темнели пятна от кислоты. — Я вам говорил, что у меня есть фотоаппарат.
— Да, говорили, — согласился я.
Вернувшись в комнату, я внимательно осмотрел стену, разделяющую седьмой и восьмой номера. Лишь подойдя вплотную, я обнаружил квадратную дощечку, которая легко сдвигалась по смазанному жиром желобу, открывая круглое отверстие, точно по диаметру объектива. Чтобы получить четкий снимок, надо знать точное расстояние между объективом и центром кровати, следовательно, фокусировка была автоматической. Дощечку можно было чуть-чуть приподнять незаметно для жильцов, и когда любовники были слишком поглощены собой, вместо глаза в отверстии появлялся объектив камеры, уже готовый навечно запечатлеть захватывающие мгновения.
— Что вам больше нравится, мистер Джонс, подглядывать или фотографировать? — спросил я. — Позвони шерифу и попроси его немедленно приехать, — приказал я Полнику. — Я хочу, чтобы он это увидел.
Владелец мотеля без сил прислонился к стене, вмиг постарев лет на десять. Я вообще удивился, что он еще жив.
Через полчаса Лейверс торопливо вошел в номер, и я показал ему приспособление с дыркой в стене.
— Как вы догадались об этом? — с подозрением спросил он.
— Было очевидно, шериф, что Марвин не мог фотографировать через окно. Маловероятно и то, что Рикки и Анжела специально позировали для снимков. Значит, была какая-то уловка, а тут не могло обойтись без Джонса. Были и другие соображения. У Марвина оказались снимки, но не было камеры. Когда я проверил его бумажник, в нем оставалась сотня долларов. Миссис Саммерс отправила ему телеграфом две тысячи утром накануне убийства. Деньги мог забрать убийца, но почему же тогда он оставил сотню? Похоже, те две тысячи он кому-то был должен. Но кому, кроме владельца?
Лейверс с отвращением наморщил нос.
— Мне все меньше нравится эта история. Вначале мы полагали, что все, кроме убийцы, — обычные люди. Когда же вплотную занялись ими, то обнаружили столько грязи! Пианист, который содержит бордель; миллионер, совращающий старшеклассниц; мать, желающая доказать, что ее дочь изнасиловали; и вот теперь — старик, который тратит свои последние дни, подглядывая за ничего не подозревающими парочками, полагающими, что за свои деньги они получили по крайней мере уединение!
— Может, это не очень морально, — дрожащим голосом произнес Джонс, — но и не уголовно наказуемо.
