Какое-то мгновение Солон с презрительной ухмылкой следил за ней, затем пожал плечами и направил свой пистолет в мертвенно-бледное лицо Бомона. Колени Сисси резко столкнули с места мой пистолет в ее безумном стремлении добраться до выхода, и он отлетел по касательной к Бомону. Его глаза расширились, когда он его увидел, затем в отчаянии схватил.
Дальнейшее произошло почти одновременно. Солон спустил курок, грохот 38-го в замкнутой пещере прозвучал как конец света. Наташа Тамаер исполнила потрясающий прыжок, который как по волшебству сократил расстояние между нею и Солоном, и ударила его обоими коленями в бок.
Мой пистолет выпал из пальцев Бомона, когда он повалился назад с выражением неописуемого ужаса в правом глазу, а на том месте, где должен был находиться левый, зияла кошмарная черная дыра. Я нырнул за пистолетом и услышал второй выстрел, заполнивший пещеру оглушающим грохотом. Но мой 38-й уже был зажат в ладони правой руки, я молниеносно перевернулся с бока на живот и поднял пистолет и голову одновременно.
Солону удалось оттолкнуть Наташу от себя, она неуклюже заспотыкалась, пытаясь сохранить равновесие. Я увидел выражение болезненного экстаза в глазах Солона, когда он повернул пистолет в мою сторону, но я трижды нажал на спуск.
Первая пуля была направлена немного высоко и ввинтилась в потолок пещеры над его головой, вторая проделала борозду в его засаленных черных кудрях, как бы приклеенных к черепу. Зато третья угодила ему в рот и застряла где-то в голове. Он умер на ногах, мгновение его остановившиеся глаза по-прежнему выражали дикое наслаждение, которое он получал от убийств. Затем Солон упал навзничь, сорвав на ходу занавес из виноградных лоз, и исчез с внешней стороны пещеры.
Я медленно поднялся на ноги, в голове у меня гудело от оглушающего грохота выстрелов.
— Эй, коп! — раздался слабенький голосок.
Я повернул голову и увидел, что Наташа прислонилась к стене пещеры, на ее губах было жалкое подобие улыбки.
— С вами все в порядке? — спросил я почти автоматически.
Ее аристократический носик неодобрительно сморщился.
— Я умираю, — холодно заявила она, — к тому же в таком отвратительном окружении.
— Я бы не стал этого утверждать, — усмехнулся я.
Но Наташа медленно и весьма грациозно опустилась на колени, ее недавняя улыбка сменилась болезненным выражением.
— Какой кошмар! — прошептала она прерывающимся голосом. — Я не знала, что это будет так больно. — Она вытянула вперед руку, как будто хотела за что-то ухватиться. — Эл, — простонала она, — где вы? Я не могу…
Неожиданно она свалилась головой вперед на пол, прежде чем я успел подхватить ее, и тут я увидел, что под ее левой лопаткой быстро разрастается кровавое пятно. Только тут я припомнил второй выстрел Солона в тот момент, когда я сам устремился за моим пистолетом, выпавшим из безжизненных пальцев Бомона.
Снаружи было уже почти темно, я даже споткнулся о тело Солона, когда пробирался сквозь густые виноградные лозы. Две темные фигуры Сисси и Аманды почти слились в один силуэт, они стояли рядышком, положив головы на плечи друг друга, и неудержимо рыдали. Я с минуту понаблюдал за этой душещипательной сценкой, причем у меня в голове мелькнула мысль о том, что ни один мужчина не поймет женщину.
Потом я медленно подошел к ним, намереваясь проводить двух последних женщин Реймонда Сент-Джерома назад по длинной дороге из его убежища.
Прошло около трех часов, когда я решил, что могу спокойно оставить сержанта Полника довести дело до конца. Из чистого человеколюбия я не стал упоминать о всех тех трудностях, с которыми ему придется столкнуться, чтобы извлечь три трупа из пещеры и доставить их назад в дом по непроходимой дороге в темноте. Вместо этого я сказал ему, что Сисси сможет подробно проинструктировать его, как отыскать пещеру, затем спросил его как бы между прочим, что он думает о вертолете на утро. Вопрос был глупым, мне следовало это предвидеть.
Очевидно, бравый сержант связывал слово «вертолет» с чем-то совершенно другим, потому что он задал мне кучу непонятных вопросов, пока я не сообразил, что он думает о сельскохозяйственной авиации, успешно борющейся с вредителями.
Он проводил меня до машины и буквально умилил своим вниманием и заботой.
— Вы уверены, что не хотите, чтобы вас кто-то довез до дома? — спросил он обеспокоенно.
— Я справлюсь с этим без всякого труда, спасибо, — сказал я сердито, — не маленький ведь?
Открывая дверцу машины, я едва не сорвал ее с петель и уже совсем было собрался протиснуться за руль, когда огромная ручища сержанта внезапно обняла меня за плечи.
— Сержант, что это за телячьи нежности, — прошептал я едва слышно, — будьте добры, уберите прочь свою руку…
— Конечно, конечно, лейтенант, — прошептал он тем же отвратительным голосом, почему-то подмигнув одним глазом, что меня вовсе не привело в восторг, — все, что вам требуется, это хорошенько выспаться ночью, и вы снова станете самим собою, могу поспорить!
Я в сердцах захлопнул дверцу машины, включил зажигание, потом снова посмотрел на сержанта.
— С каких это пор я перестал быть самим собою? — проворчал я.
— Полагаю, дело было трудным и утомительным, не так ли?
Он излучал симпатию и понимание.
— Вы имеете в виду, что я неправильно его разрешил? — Я пытался деликатно разобраться в лабиринте его причудливых мыслей.
— Лейтенант! — Он сочувственно покачал головой. — Я работал с вами множество раз, и это дело началось точно так же, как и все остальные. — На мгновение на его некрасивом лице появилась блаженная улыбка. — Три потрясающие дамочки и все прочее. Но посмотрите, чего вы добились. — Он горестно вздохнул. — Такая симпатичная танцовщица умерла. Вы обвинили крупную пышную блондинку в заговоре с целью убийства и куче других не менее тяжких преступлений, а затем… — Он в отчаянии снова покачал головой. — Вы обвиняете худенькую брюнеточку с такими ласковыми глазами в попытке убийства и все такое прочее… Я впервые вижу дело, где вы остались без дамочки, лейтенант!
Самым кошмарным было то, что он абсолютно прав, подумал я, закуривая сигарету с излишней сосредоточенностью. Затем снова скосил глаза на сержанта.
— Что-нибудь еще? — спросил я придушенным голосом.
— Ну, — он переминался с ноги на ногу, — мне не хотелось бы упоминать об этом, лейтенант, но поскольку вы сами мне это сказали и все такое… Парень, который притворялся бродягой и оглушил вас вчера ночью за домом, Бомон?
— Бомон.
— С кудрявыми волосами, в черных штанах?
— Точно.
— Понимаете, что я имею в виду, лейтенант? — На лбу Полника даже выступили бусинки пота. — Вы, должно быть, нездоровы! Я имею в виду, чтобы с таким молодцом, как вы, совладал голубенький… я хочу сказать, гомосексуалист.
Я рванул с места и помчался не разбирая дороги, чудом не врезавшись в придорожные деревья, и лишь после того, как едва не оказался в глубоком кювете, немного поостыл.
А минут через десять подумал: черт с ним, у человека должно быть чувство юмора и умение во всем находить забавную сторону. Ведь все на самом деле было смешно, если смотреть на случившееся с позиции Полника. Значит, меня поборол «голубенький», есть над чем посмеяться! Так смейся, что же ты повесил нос?
Домой я добрался около двенадцати. А к тому моменту, когда оказался перед дверью своей квартиры, был измученным и одиноким Уилером, испытывающим глубочайшую жалость к самому себе. Я был голоден, не ел с самого ленча. Я был усталым и подавленным, моя шея и горло продолжали болеть из-за этого… Наверное, сейчас мне больше всего хотелось бы оказаться в обществе милой, все понимающей женщины, но где такую взять?
Я отпер дверь, повесил вещи в стенной шкаф, находившийся в прихожей, и внезапно замер на месте, испытав неприятное чувство, будто я изволил ворваться в чужую квартиру. Всюду был включен свет, мой верный магнитофон играл, музыка, созданная для любых амурных ситуаций, если можно так выразиться, изливалась из пяти репродукторов, вмонтированных в стены.
Осторожно втянув в себя воздух, я убедился, что не обманулся в своих наблюдениях: в квартире действительно пахло в меру подрумянившейся свиной отбивной. Я медленно прошел в гостиную, уподобляясь боящемуся проснуться лунатику, и первое, что увидел, это большой бокал скотча с кубиками льда, ожидавший меня на кофейном столике, рядом с ним бутылка содовой.
Потом я вновь замер на месте, потому что не привык очень часто иметь дело с видениями, а мне хотелось разглядеть его как следует. Данное видение материализовалось на моей огромной кушетке и в основном было трехцветным: золотисто-медовым, розовато-кремовым и переливчато-черным.
Видение медленно выпрямилось и пригладило рукой золотисто-медовые волосы, пока я глазел в восторге на бархатистую кожу кремовато-белых плеч, рук и ног, все это было необычайно изящным. Черный атласный бюстгальтер с тонкими кружевами был тесноват, чтобы удерживать напор гордых южных грудей, зато он ничего не скрывал. Ее крохотные черные шелковые трусики с кружевными оборками с полным основанием можно было назвать всего лишь изящным украшением, нежели предметом одежды, служащим каким-то практическим целям.
