Картер Браун - Ангел

— Вы опоздали, — с упреком проговорила она.

— Извините, дорогая, по дороге мне пришлось задержаться из-за ампутации ноги, — залебезил я. — Иначе просто не позволил бы себе опоздать. Вам не будет мешать, если во время танцев я буду слегка прихрамывать?

Она надула было губки, но потом весело рассмеялась.

— А вы чудак! — заявила радостно. — Терпеть не могу зануд!

— Вроде Филипа Ирвинга?

— Особенно таких, как он! — подхватила она. — Не хотите зайти и приготовить нам выпить перед уходом?

— Я думал, что вы пригласили меня на уик-энд, — разочарованно протянул я,

— но не важно.

— В среду на уик-энд?! — поразилась она.

— Я бы ушел во вторник, — успокоил я ее, входя в квартиру, — но не смущайтесь, ваше приглашение, видимо, затерялось на почте.

Обстановка гостиной была подобрана с большим вкусом, но потом я снова взглянул на Джонни, и все остальное стал воспринимать только как расплывчатый фон. На ней было потрясающее платье из плотного черного шелка с очень глубоким вырезом на груди. Он начинался от самых ключиц и неохотно заканчивался дюйма на два ниже тесной долины, разделяющей высокие холмы ее грудей. Платье, естественно, спускалось ниже, туго охватывая ее талию и книзу ниспадая элегантными складками. На спинку кресла был перекинул жакет к платью, и я мысленно содрогнулся, представив себе стоимость ее вечернего наряда. Я радовался, если мне удавалось купить за год новый костюм, и только благодаря временному расстройству рассудка я решился угрохать целых двести баксов на фрак, который красовался на мне в настоящий момент.

— Да-а, девушка совершенной красоты должна носить только совершенные по красоте платья! — восторженно воскликнул я.

— Что означает это ваше замечание? — подозрительно спросила Джонни.

— Только то, что я нахожу его неотразимым, дорогая, — успокоил я ее. — Где я могу приготовить нам выпить?

Секунду она критически изучала меня:

— Эл, вы смотрите прямо на меня, да?

— Разумеется! — возбужденно ответил я. — Это же волшебное зрелище!

— Вам придется сделать над собой большое усилие, — решительно заявила она. — Попробуйте перевести взгляд немного влево.

Я покорно вздохнул и пробормотал, подчиняясь ее приказу:

— Если вы настаиваете…

И тут меня буквально ослепило сверкающее изобилие бутылок и бокалов, над которыми возвышался массивный серебряный кувшин для льда.

— Теперь вы все видите, Эл, не так ли? — поинтересовалась Джонни. — Запомните, это бар. Не бойтесь, вам нужно сделать только несколько шагов, и вы сможете дотронуться до него. Я бы хотела мартини со льдом и, пожалуйста, не надо вермута.

— Зачем нам вообще возиться с мартини? — поинтересовался я.

Джонни капризно поджала губки.

— Просто я не выношу людей, которые пьют чистый джин, — неодобрительно сказала она.

Вскоре я скованно сидел на том, что смутно представлялось мне подлинной кушеткой времен Луи XIV, — если он вообще имел время отдыхать на кушетке со всеми этими дворцовыми интригами, — и пытался убедить себя, что инкрустация на ее спинке не из чистого золота. Под влиянием необычной обстановки мое прежде затуманенное зрение, которое позволяло мне видеть только несравненную Джонни, быстро прояснилось. Этот кувшин для льда оказался из настоящего серебра, — я заметил на нем пробу, — а роскошный ковер с мягким ворсом мог быть только из меха норки. Его лишь покрасили в бледно-зеленый цвет — с такими-то деньгами кому нужна дешевая показуха!

Джонни сидела рядом на обтянутой голубым королевским бархатом кушетке, тесно прижимаясь ко мне округлым бедром, и с удовольствием тянула свой мартини.

— А у вас великолепная квартира, Джонни, — осторожно сказал я. — Видимо, Ирвинг неплохо вам платит, верно?

— Вы смеетесь? — Сияние от ее медлительной улыбки, казалось, распространялось по всей комнате. — На то, что он мне платит, я не могла бы снять даже одну кухню! Нет, Эл, я скромная девушка, сама зарабатывающая себе на жизнь.

Мне вдруг вспомнилось ее замечание, которое она сделала в приемной Ирвинга — что у нее строгое правило предварительно проверять кредитные возможности потенциального клиента. Да, приятель, со злостью сказал я себе, порой ты оказываешься довольно глупым, а иногда — откровенным дураком, и похоже, именно это произошло с тобой сегодня!

— Извините мой вопрос, дорогая, — холодно продолжил я, — но как вам удается при этом жить в такой роскошной квартире со всей этой дорогой обстановкой?

— Думаю, мне просто отчаянно повезло. — Она довольно вздохнула. — Эта квартира со всей меблировкой принадлежит другому человеку, который и платит за нее.

— Вот как? — буркнул я. — У этого человека, должно быть, неплохие доходы. Случайно, не ему принадлежит половина Беверли-Хиллз?

— Ему? — Она резко повернула ко мне лицо, и ее короткие кудри задели меня по щеке. Ровные белоснежные зубки, унаследованные от одного из предков-каннибалов, прикусили пухлую нижнюю губку. — Эл!

— Да?

— Вы сейчас плохо обо мне подумали, — строго проговорила она. — Вы решили, что за квартиру платит мой дорогой папочка, который мне вовсе и не отец, да?

— Что ж, — неохотно выдавил я, — вы все это прекрасно изложили вместо меня.

Джонни поерзала на кушетке, и теперь наши бедра соприкасались уже без малейшего зазора.

— У меня есть очень богатая тетушка, — пояснила она. — Квартира принадлежит ей, а я просто слежу за ней, пока она не вернется домой. Тетушка терпеть не может сдавать квартиру чужим людям.

— И куда же отправилась ваша тетушка? — подозрительно поинтересовался я.

— За границу, года на два. — Она слегка усмехнулась. — Правда, сомневаюсь, вернется ли — она у меня такая сумасбродка!

— Попробуйте только сказать, что она уехала в Бразилию, и я растерзаю вас! — пригрозил я.

— Куда же еще могла отправиться моя тетушка Чарли? — с невинным видом заявила она и вдруг возмущенно вскрикнула:

— Эл! Никогда этого не делайте! У вас, по-моему, очень острые ногти!

— Я верю каждому вашему слову, куколка, — сказал я. — Гм.., случайно, у вас не завалялась где-нибудь фотография вашей дорогой тетушки?

— Случайно завалялась, — холодно ответила Джонни, — только сейчас у меня нет настроения искать ее. Придется вам поверить мне на слово, Эл. — Она вдруг приблизила ко мне свежее личико и, когда я прижался к ней губами, скользнула ко мне в объятия с такой же точностью, с какой управляемая ракета возвращается на пусковую площадку. Ее сочные полные губки так и напрашивались на грубый мужской поцелуй, и я почувствовал себя в силах наградить таковым эту соблазнительную крошку. Не успел я приступить к делу, как вожделенные губы ускользнули и, легко коснувшись моей щеки, уже защекотали мне мочку уха, а зубки шутливо покусывали ее.

— Эл, милый, — со страстным придыханием прошептала девушка.

Тонкий запах ее духов заставил затрепетать мои обнаженные нервы.

— В чем дело, Джонни? — промурлыкал я.

— Я голодна, — тихо выдохнула она. — Пожалуйста, давайте пойдем куда-нибудь, поедим.

Вот так создавались великие истории любви — Данте и Беатриче, Ромео и Джульетта, Джонни и ближайший ресторан. Я мог бы притвориться глухим на это ухо и проигнорировать ее просьбу, если бы не острые зубки, в нетерпении усиливающие свою атаку.

И я повел ее обедать в «Аншантеман», изо всех сил отгоняя от себя горькую мысль о предстоящих двух неделях голодовки до следующей зарплаты. К тому моменту, когда мы перешли к кофе и бренди, я уже понимал, каким образом Джонни удавалось так напичкать витаминами свою плотную фигурку. Я зажег спичку, чтобы она могла прикурить сигарету, после чего с блаженным вздохом откинулась на спинку стула.

— Как было вкусно, Эл! — восторженно сказала она. — Уверена, вы все время здесь обедаете.

— Да, разумеется, — небрежно подтвердил я. — Каждый год — это для меня ежегодное событие. Остальные триста шестьдесят четыре дня я роюсь в мусорных отбросах. Это составляет такой восхитительный контраст с рестораном, что вы поразились бы!

— Эй! — Она вдруг выпрямилась на своем стуле. Я нервно оглянулся через плечо:

— В чем дело? Вы увидели свою сумасбродную тетушку Чарли? Или еще кого-нибудь?

— Да нет, просто вспомнила. И что вы утром сделали с мистером Филипом Ирвингом?

— Ничего, — пробормотал я, решительно сопротивляясь искушению рассказать ей обо всем.

— Нет, все-таки вы что-то сделали! — настаивала Джонни. — Меня он даже не замечал, но после вашего ухода весь день бегал кругами и звонил во все колокола.

— Не могли бы вы мне перевести это на английский, а то я ничего не понял,

— робко попросил я.

— Конечно, — с готовностью ответила она. — Он вел себя так, будто вы только что исследовали его и сказали, что он действительно червяк, а не просто искусная подделка. Я еще не видела, чтобы Филип Ирвинг так нервничал. Звонил раз пять-шесть своей подруге, и каждый раз они говорили минут по двадцать.