class="p1">– Что ты собираешься делать?
– Обзвоню всех.
– Что ты им скажешь?
– «Добрый день, мадам! С вами говорят из больничной кассы “Клалит”. Мы просим вас ответить на несколько вопросов. Это не займет много времени. Назовите, пожалуйста, ваш рост и вес. Спасибо. Когда вы в последний раз проходили маммографию? В какой стране родились ваши родители?»
– Это сработает?
– Это сократит список, по крайней мере наполовину.
– А потом?
– Ножками, ножками. Я навещу их одну за другой, пока не найду ее.
– А как ты ее узнаешь?
– Она похожа на тебя как две капли воды.
Она на мгновение повернулась к морю, а потом снова посмотрела на меня:
– Кто такая Софи?
– Что?
– Полицейский, который приходил к тебе в больницу, сказал, что Софи убита.
– Это жена одного человека. Я ее охранял, но ее убили.
– Кто?
– Не знаю.
– Но ты его найдешь?
– Теперь моя очередь?
– Для чего?
– Заявить, что я не хочу об этом говорить.
Это немного разрядило атмосферу между нами. До того, чтобы стать лучшими друзьями, оставалось еще далеко, но враждебности стало поменьше.
– Ты ее любил?
– Нет.
– Но между вами что-то было?
– Да.
– Значит, ты найдешь того, кто это сделал.
Это был не вопрос, а утверждение, поэтому я не счел нужным утруждать себя ответом. У меня зазвонил телефон. Незнакомый голос поинтересовался, я ли на проводе. Неделю назад я был уверен в этом значительно больше, чем сейчас, но все же ответил: «Да».
– Говорит заместитель начальника тюрьмы «Римоним» Шабтай. – Он говорил официальным тоном и очень медленно, словно предполагал, что его будут записывать. – Мне сообщили, что вы хотите посетить завтра вашего родственника?
– Да, конечно, – ответил я. Еще бы, меня душили воспоминания, ведь мы росли в одном дворе.
– Хорошо, – сухо добавил он, – в восемь тридцать утра. У вас будет пятнадцать минут.
Иными словами, мне ясно дали понять, что увлекаться не стоит.
Я поблагодарил его и положил трубку. Она смотрела на меня, по-прежнему ожидая ответа.
– Мне надо идти.
– Когда ты начнешь ее искать?
– Когда появится свободное время.
– Ты меня наказываешь?
– За что?
– Не знаю.
Я подозвал официанта и попросил счет. Он странно посмотрел на меня:
– Вы же ничего не заказывали.
Я опустил глаза к столу: на нем стояли только два стакана воды.
– Иди, – устало произнесла она. – А я еще немного посижу.
Я хотел проститься с ней какой-нибудь эффектной фразой, но на ум ничего не шло.
– Она все еще в опасности? – спросил я перед тем, как попрощаться.
– Кто?
– Твоя сестра.
– Больше, чем обычно, – ответила она. – Ты даже себе не представляешь.
Я ушел и оставил ее всматривающейся во что-то, чего мне не разглядеть.
Домой я добрался к одиннадцати вечера с твердым намерением немедленно лечь спать, потому что завтра утром рано вставать. Эта установка подействовала на меня как смесь амфетамина и зеленого схуга [5]. Я включил компьютер и минут двадцать играл в «Конец света».
Правила несложные. На тебя несутся чудища-мутанты, ты в них стреляешь из помпового ружья, и они взрываются. Я читал статью какого-то психолога, который утверждал, что подобные игры удовлетворяют нашу тягу к реальному физическому насилию. Добраться бы до этого психолога, я бы ему башку оторвал.
Без четверти двенадцать зазвонил телефон. Кравиц. Я догадался, что это он, еще до того, как снял трубку.
– Я тебя разбудил? – спросил он.
– Да, – ответил я. – В последнее время у меня такой режим: в половине девятого выпиваю стакан горячего молока с печеньем, а в девять ложусь баиньки.
Ни один из нас не засмеялся.
– Сына Кляйнмана пытались убить.
– Когда?
– Два часа назад. Он вышел от друзей, и его чуть не сбили машиной.
– Он видел кто?
– Он его не запомнил. Был слишком занят – торопился отскочить в сторону.
– Какая машина?
– Маленький белый пикап. Это все, что у нас есть.
– Подозреваемые?
– Ищем Авихаиля.
– Вряд ли это он. Ближе к вечеру он сидел в кафе «Джо» на улице Хашмонаим, а потом поехал на Сончино.
– Откуда ты знаешь?
– Я был с ним.
– Зачем?
– Хотел узнать его мнение, почему мне не везет с женщинами.
Он молчал. В понимании Кравица то, что он мне позвонил, было извинением. В моем понимании – нет.
– Который из сыновей? – спросил я.
– В смысле?
– У Кляйнмана два сына. Это был старший или младший?
– Младший, кажется. Ты все еще хочешь встретиться с Кляйнманом?
Значит, Чик не выдал им моего плана посетить тюрьму. Почему-то от этой мысли на душе стало тепло и немного грустно.
– У меня встреча рано утром, – сказал я. – Я иду спать.
– Ну иди, – ответил он, но не отключился, явно ожидая, что под конец я отпущу шуточку или хотя бы просто попрощаюсь. Я молча положил трубку.
В семь утра, после двух чашек черного кофе, свежевыбритый и благоухающий, как родной брат Ральфа Лорена, я уже вырулил на старую трассу Хайфа – Тель-Авив и покатил на юг. Машин на дороге было на удивление мало. Я напевал себе под нос и слушал по радио новости. В Сдероте два человека погибли от кустарной палестинской ракеты.
Минут через двадцать показались охранные вышки. Вскоре я уже загонял машину на стоянку. Тюрьма «Римоним» соседствует с двумя другими – «Ха-Шарон» и «Адарим», но заметно от них отличается. Она совсем новая, отделанная тесаным иерусалимским камнем. Стеклянные двери с медной окантовкой придают зданию солидный вид, делая его похожим на городскую библиотеку. За день до того, как вступила в силу сделка по обмену пленными с «Хезболлой», Управление тюрем перевело сюда Мустафу Дирани и имама Убейда, чтобы репортеры мировых СМИ засняли их выходящими из этих сверкающих дверей. Правда, потом они жаловались, что основную часть заключения провели в ужасающих условиях, но каждому известно, что одна картинка стоит тысячи самых красноречивых рассказов.
Уже с порога мне на плечи, как новая шелковая рубашка, легла прохлада кондиционера. Я направился к широкой деревянной стойке, но меня перехватил высоченный мужчина, до того стоявший в стороне.
– Я заместитель начальника Шабтай, – тихо сказал он.
Мы обменялись рукопожатием. Глядя ему в глаза, я был вынужден слегка запрокинуть голову, и у меня заныла шея. Я не привык смотреть на людей под таким углом. Мой рост – метр восемьдесят один, то есть статистически никак не ниже среднего, но он возвышался надо мной как минимум сантиметров на двадцать пять. Движением, характерным для очень высоких людей, он чуть наклонил голову вперед, что вызвало в памяти образ страуса, тем более что, несмотря на едва наметившийся животик, он был худощавым.
