Сигнал погас, звонок замолчал. Уилсон открыл тяжелую дверь, и мы вошли в павильон. После яркого, солнечного света все здесь показалось мне угольно-черным. Потом я начал различать скопление юпитеров в дальнем углу, остальное пространство громадного павильона казалось пустым.
Мы направились в сторону юпитеров, перешагивая через толстые черные кабели. Перед нами были только деревянные задние стороны декораций.
Вдруг кто-то скомандовал:
— Включите проекционные аппараты!
Зазвенел звонок, загорелись два экрана с проектированными на них бегущими волнами. Другой человек уже более спокойным голосом сказал:
— Актеров прошу следить за своим положением в кадре. Мы должны, наконец, снять эту сцену… Итак, мотор!
При последнем слове Уилсон замер на месте и задержал меня рукой. Зазвучали голоса актеров, похожие на невнятное бормотание.
Неожиданно один экран погас, и тут же раздалась команда:
— Стоп!
Снова зазвенел звонок и послышался шум движения. Мы с Уилсоном двинулись дальше. Он прошептал мне на ухо:
— Если Нэд Гэммон не снимет эту сцену до ленча, то он живьем съест Торренса.
— О, так здесь снимается Торренс!
Дик Торренс был кинозвездой второй величины и принадлежал к довольно распространенному в Голливуде типу актеров, которые никому не нравятся, но которых за неимением лучшего в конце концов берут.
— Дик, ты согласен проиграть всю сцену с начала? — спросил спокойный мужчина.
В этот момент мы завернули за угол съемочной площадки и увидели декорацию — палубу прогулочной яхты, на которой находились две женщины и трое мужчин. Один пожилой мужчина в спортивном костюме сидел в шезлонге, второй, рыжий, был в белом капитанском мундире. Роль третьего — яхтсмена-любителя — играл Торренс. Он был в синем пиджаке с золотыми пуговицами, белых брюках и красивой фуражке. Одна из женщин, симпатичная брюнетка, была актриса Сьюзен Кроули, вторая — Мэвис Уэльд. Ее тело облегал мокрый белый купальный костюм: предполагалось, будто она только что вылезла из воды. Гример брызгала водой на ее лицо, руки и концы белокурых волос.
Торренс не сразу ответил на вопрос режиссера, но потом без заминки обратился к нему:
— Ты считаешь, что я не знаю текста?
Из темноты в освещенный круг вступил мужчина с седеющими волосами и горящими глазами.
— Да, если ты не путаешь его умышленно, — по-прежнему спокойно ответил он.
— Это происходит потому, что я не привык сниматься перед задней проекцией, которая пропадает в середине сцены.
— Ты прав, — согласился Нэд Гэммон. — Беда только в том, что мы отсняли всего двести метров пленки. Не можешь ли ты провести эту сцену немного быстрее?
Торренс фыркнул:
— Могу ли я провести эту сцену быстрее… А не может ли мисс Уэльд побыстрее перелезть через борт яхты?
Мэвис Уэльд бросила на него презрительный взгляд.
— Мисс Уэльд играет все верно, — возразил режиссер.
Сьюзен Кроули пожала красивыми плечами.
— Мне кажется, Нэд, ей следует немного поторопиться. Она делает все хорошо, но могла бы играть еще лучше.
— Если бы я играла лучше, — вкрадчиво ответила Мэвис Уэльд, — то я затмила бы тебя. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы это случилось в твоей картине, дорогая?
Торренс рассмеялся. Сьюзен Кроули обернулась, бросив на него сердитый взгляд:
— Что здесь смешного, мистер Тринадцать?
Его лицо тут же приняло ледяное выражение.
— Опять это прозвище, — прошипел он.
— Господи, разве ты не знаешь? — удивленно протянула Сьюзен Кроули. — Тебя так называют потому, что если тебе удается какая-то роль, значит, ее отвергли двенадцать человек.
— Понимаю, — холодно проронил Торренс, затем снова разразился смехом и обратился к режиссеру: — О'кей, Нэд! Теперь, когда каждый сорвал злость друг на друге, может, мы сыграем так, как тебе хочется.
Нэд Гэммон кивнул:
— Ничего так не оздоровляет атмосферу, как небольшая ссора. А сейчас давайте продолжим работу.
Он вернулся к камере, помощник режиссера снова дал команду включить проекционные аппараты, и сцена была снята без помех и остановок.
— Стоп, — распорядился Гэммон. — Проявить эту сцену. Все свободны. Объявляется перерыв для ленча.
Актеры спустились со съемочной площадки по грубой деревянной лестнице, кивками здороваясь с Уилсоном. Мэвис Уэльд сошла последней: она задержалась, чтобы надеть купальный халат и пляжные сандалии. Увидев меня, она замерла на месте. Вперед выступил Уилсон.
— Хелло, Джордж, — сказала Мэвис Уилсону, глядя на меня. — Вы ко мне?
— С вами хочет поговорить мистер Марлоу. О'кей?
— Мистер Марлоу?
Уилсон покосился на меня.
— Его прислал Бэллоу. Я думал, вы с ним знакомы.
— Кажется, мы встречались.
Она по-прежнему не сводила с меня глаз.
— В чем дело?
Я молчал.
Секунды через две она сказала:
— Спасибо, Джордж. Пойдемте в мою уборную, мистер Марлоу.
Она повернулась и прошла в дальний угол павильона, где находилась белая с зеленым актерская гримерная с табличкой на двери: «Мисс Уэльд».
Не заходя в нее, она осмотрелась вокруг, потом взглянула на меня своими чудесными синими глазами.
— Итак, мистер Марлоу?
— Вы помните меня?
— Конечно.
— Так не начать ли нам с того, на чем мы остановились в прошлый раз… Или, может, вы предпочтете начать все с начала?
— Как вас сюда пропустили? Кто? Почему? Все это требует объяснений.
— Я работаю на вас. Бэллоу уплатил мне задаток и получил от меня расписку.
— Очень остроумно. А если я не хочу, чтобы вы на меня работали?
— Все прикидываетесь?
Я вынул из кармана снимок, сделанный в «Танцорах», и протянул ей. Она долго и внимательно разглядывала его, потом медленно подняла руку, коснувшись влажных завитков волос, и чуть заметно вздрогнула.
— Ну и что? — спросила она, вскинув на меня дерзкий взгляд.
— У меня есть негатив и несколько отпечатков с него. Вы смогли бы найти их в отеле «Ван-Найз», если бы знали, где искать, и располагали бы большим временем. А если бы он остался в живых, вы купили бы их у него.
— Меня немного знобит, — перебила Мэвис. — Я хочу перекусить.
Она вернула мне снимок.
— Вас немного знобит, и вы хотите перекусить, — повторил я.
Мне показалось, что я различаю биение пульса на ее шее. Но света было мало, и я не был уверен в этом. Она слегка улыбнулась мне, устало, измученно.
— Я не уловила многозначительности ваших слов, — заметила Мэвис.
— Потому что вы слишком много времени проводите на яхтах, — пояснил я. — Я узнал вас и Стилгрейва, так что обладание этим снимком дает мне право на получение бриллиантового собачьего ошейника.
— Хорошо, — сказала она. — Какое обвинение вам угодно мне предъявить?
— Пока не знаю, — ответил я. — Но уточню, если это поможет мне вывести вас из состояния королевской надменности. А пока дрожите и ешьте свой ленч.
— Это займёт у вас слишком много времени, — спокойно произнесла она. — И вам нечего продать, кроме своей жизни.
— Я продал бы ее недорого. За пару темных очков, синюю шляпу и за ссадину на голове от удара каблуком женской туфли.
Мэвис Уэльд скривила губы, словно хотела засмеяться, но сдержалась.
— Не забудьте еще о трех пощечинах, — напомнила она. — До свиданья, мистер Марлоу. Вы пришли поздно. Слишком поздно.
— Поздно для меня или для вас?
Она открыла дверь гримерной.
— Думаю, для нас обоих.
И она быстро вошла в комнату, оставив дверь открытой.
— Войдите и закройте дверь, — сказала она.
Я повиновался. Передо мной была не обычная для кинозвезд роскошная гримерная со множеством безделушек и украшений, а здесь находились только самые необходимые вещи: старая кушетка, кресло, небольшой туалетный столик с зеркалом и двумя лампочками по бокам, стул перед ним и поднос для кофе.
Мэвис Уэльд включила круглый электрообогреватель, потом взяла полотенце и стала вытирать влажные концы волос. Я уселся на кушетку и ждал.
— Дайте мне сигарету.
Она отшвырнула в сторону полотенце. Ее лицо приблизилось к моему, когда я дал ей прикурить.
— Как вам понравилась наша небольшая ссора на яхте?
— Она имела довольно сволочной характер.
— Все актеры — сволочи. Одни больше, другие меньше — вот и вся разница. Таков кинобизнес. В нем есть что-то дешевое. Так было всегда. Было время, когда актеров не пускали в порядочное общество. Большинство из них и теперь не следует пускать. Огромное напряжение, огромная настойчивость — и все это выливается в мелкие грязные сцены, вроде той, какую вы наблюдали.
— Мелкие дрязги, — сказал я.
Она дотронулась пальцем до моей щеки. Палец жег, как раскаленное железо.
— Сколько вы зарабатываете, Марлоу?