Пит вернулся в «Беверли-Хиллс отель». Истинное положение дел постепенно приобрело четкие очертания: кто-то настучал о статье про Кеннеди.
Он припарковался и побежал мимо бассейна. У двери бунгало Говарда Хьюза стояла толпа народу.
И все вглядывались в окно спальни Большого Говарда. Точно гребанные упыри-любители позырить на автомобильные аварии.
Он бросился туда и протолкнулся в первые ряды. Джазмен Билли Экстайн ткнул его локтем:
— Эй, смотри-ка!
Окно было открыто. На мистера Хьюза набросились двое мужчин — они наносили ему Большое словесное оскорбление.
Роберт Кеннеди и Джозеф П. Кеннеди-ст.
Хьюз завернулся в гостиничные одеяла. Бобби махал шприцем. Старик Джо яростно говорил:
— …ты — жалкий распутник, к тому же наркоман. Я — в двух секундах от того, чтобы поведать всему миру о твоих прегрешениях, и если считаешь, что это блеф, пожалуйста, заметь, что я открыл окно специально, чтобы твои соседи по гостинице имели возможность предварительного просмотра того, что я намерен явить миру, если в твоем грязном скандальном журнальчике появится еще хоть слово о моей семье.
Хьюз съежился. При этом он стукнулся головой о стену; рама висевшей на ней картины зашаталась.
За представлением наблюдали воистину звездные зрители: Билли, Микки Коэн и какой-то пидор, одетый мушкетером, в большой круглой шапочке.
Говард Хьюз захныкал. Говард Хьюз сказал:
— Пожалуйста, не делайте мне больно.
Пит поехал на квартиру к Шофтел. Картина происшедшего становилась все яснее — и омерзительней: либо Гейл настучала, либо сами федералы как-то разнюхали, что «жучки» продублированы.
Он припарковался позади фургона Фредди. Фредди был на улице, стоял на коленях — прикованный наручниками к переднему бамперу.
Пит подбежал к нему. Фредди рванул цепь наручников, пытаясь встать.
Его запястье было ободрано в кровь. Колени — стесаны от ползания по тротуару.
Пит стал на колени перед ним:
— Что случилось? Прекрати дергать эту штуку и смотри на меня!
Фредди пытался изогнуть запястье. Пит дал ему оплеуху. Фредди словно очнулся и попытался сфокусировать на нем взгляд.
Он сказал:
— Тип, который следил за постом прослушивания, отправил расшифровки какому-то федералу из Чикаго и сообщил ему, что он засек мой фургон. Пит, это кажется мне странным. Типа этот федерал работает в одиночку, как будто он типа кончает от этого или…
Пит помчался через лужайку и открыл входную дверь. Дэрлин Шофтел попыталась увернуться, зацепилась «шпилькой» и шлепнулась на зад.
На полу — покрытые шпаклевкой микрофоны. На столике в дальней комнате — два развороченных телефона брюхом вверх.
И специальный агент Уорд Литтел, который стоял посреди комнаты в голубом костюме из магазина готового платья.
Это был пат. Агентов ФБР не убивают «за здорово живешь».
Пит подошел к нему. И сказал:
— Этот рейд — подстава, иначе ты не был бы здесь один.
Литтел продолжал стоять. Очки съехали ему на нос.
— Ты что-то зачастил сюда доставать меня. Следующий раз будет последним.
Литтел сказал:
— Я обо всем догадался.
Голос его так и дрожал.
— Я слушаю.
— Кемпер Бойд сказал мне, что у него есть дело в «Беверли-Хиллс отеле». Он говорил там с тобой, и ты что-то заподозрил и принялся следить за ним. Ты видел, как мы устанавливаем «жучки», и привлек своего друга, чтобы тот их продублировал. Сенатор Кеннеди рассказал мисс Шофтел о показаниях Роланда Кирпаски, ты услышал это и уговорил Джимми Хоффу заплатить тебе за то, чтобы ты убил его.
Хмельная удаль. Посмотрите на этого долговязого тощего копа — в ауре утренних алкогольных паров.
— У тебя нет доказательств, а потом, мистеру Гуверу наплевать.
— Ты прав. Ни тебя, ни Турентайна я арестовать не могу.
Пит улыбнулся:
— Держу пари, что мистеру Гуверу понравились кассеты. И что ему не понравится, что ты завалил операцию.
Литтел дал ему пощечину.
— Это за кровь на руках Джона Кеннеди.
Шлепок был слабым. Большинство женщин бьют сильней.
Он знал, что она оставит записку. Он нашел ее на их кровати, рядом с ключами от дома.
Знаю, ты догадался — я недоперчила статью. Когда редактор принял ее без возражений, я поняла, что этого недостаточно, и позвонила Бобу Кеннеди. Он сказал, что, вероятно, сможет сделать так, чтобы тираж был изъят из продажи. Да, Джек порой бывает бессердечным, но он не заслужил того, что вы задумали. Я больше не желаю быть с тобой. Прошу, не пытайся меня найти.
Она оставила шмотки, которые он ей купил. Пит вышвырнул их на улицу и долго смотрел, как по ним проезжают машины.
11.
(Вашингтон, округ Колумбия, 18 декабря 1958 года)
— Сказать, что я в ярости — значит преуменьшить значение понятия «ярость». Сказать, что я нахожу ваши действия возмутительными — значит умалить смысл слова «возмущение».
Мистер Гувер замолчал. Подушка на кресле позволяла ему возвышаться над двумя высокими мужчинами.
Кемпер посмотрел на Литтела. Они сидели прямо перед письменным столом Гувера.
Литтел сказал:
— Я понимаю вашу реакцию, сэр. И прошу прощения.
Гувер промокнул губы носовым платком:
— Я вам не верю. Верность организации для меня гораздо дороже вашей «высокой сознательности».
Литтел сказал:
— Я действовал импульсивно, сэр. Я прошу за это прощения.
— «Импульсивно» — относительно вашей попытки связаться с мистером Бойдом и всучить ему и Роберту Кеннеди свои нелепые подозрения относительно Бондюрана. А также «двусмысленно» и «по-предательски» — касательно вашего несанкционированного полета в Лос-Анджелес и срыва официальной операции Бюро.
— Я счел Бондюрана подозреваемым в убийстве, сэр. Я решил, что он продублировал «прослушку», установленную мистером Бойдом и мной в квартире, которая была под наблюдением Бюро, — и оказался прав.
Гувер молчал. Кемпер знал — он будет молчать ровно столько, сколько нужно.
Операция провалилась с обоих флангов. Подружка Бондюрана настучала Бобби о компрометирующей статье; Уорд сам сделал соответствующие умозаключения по поводу убийства Кирпаски. Причем с логикой его выводов вполне можно согласиться: Бондюран был в Майами в то же самое время, что и Роланд.
Гувер провел рукой по стопке бумаг:
— Является ли убийство федеральным преступлением, мистер Литтел?
— Нет, сэр.
— А Роберт Кеннеди и Маклеллановский комитет — являются ли они фактическими соперниками Бюро?
— Я так не считаю, сэр.
— В таком случае вас либо сбили с толку, либо вы просто наивны, — и ваши недавние действия более чем подтверждают последнее.
Литтел сидел, не шелохнувшись. Кемпер увидел, как от ударов сердца подрагивает на груди рубашка Литтела.
Гувер скрестил руки на груди:
— 16 января 1960 года исполняется двадцать лет вашей службе в Бюро. В этот же день вы уходите в отставку. До этого момента остаетесь работать в чикагском отделении. Вплоть до момента своей отставки вы будете заниматься наблюдением за коммунистической партией США.
Литтел сказал:
— Есть, сэр!
Гувер встал. Кемпер поднялся чуть позже, согласно протоколу. Литтел вскочил слишком быстро — его стул покачнулся.
— Продолжением своей карьеры агента и сохранением пенсии вы обязаны мистеру Бойду, который настойчиво просил меня о снисхождении для вас. Я жду от вас достойной награды за свою щедрость в виде молчания касательно внедрения мистера Бойда в Маклеллановский комитет, а в особенности — в ближайшее окружение семейства Кеннеди. Вы можете обещать мне это, мистер Литтел?
— Да, сэр.
Гувер вышел.
Кемпер сказал — с тягучим южным выговором:
— Теперь можешь вздохнуть, сынок.
В баре «Мэйфлауэр» был мягкий диванчик во всю стену.
Кемпер усадил Литтела и привел его в себя двойной порцией виски со льдом. До этого они продирались сквозь мокрый снег, и возможности поговорить не было.
В целом Литтел перенес экзекуцию легче, чем думал.
Кемпер спросил:
— Ни о чем не жалеешь?
— Не особо. Я все равно собирался уйти в отставку по истечении двадцатилетнего срока службы, а эта программа по борьбе с оргпреступностью в лучшем случае полумера.
— И ты пытаешься мыслить рационально?
— Не думаю. У меня было…
— Заканчивай свою мысль. Не позволяй мне закончить ее за тебя.
— Н-ну… я почувствовал… вкус опасности… хороший вкус.
— И он тебе понравился?
— Да. Точно я прикоснулся к новому миру.
Кемпер помешал свой мартини.
— Знаешь, почему мистер Гувер позволил тебе остаться в Бюро?
— Толком не знаю.
