Эдвард Банкер - И пожрет пес пса…

— И это правильно!

— Разве что иногда сами чего-нибудь сварганим. Наркоту, правда, очень редко. От того и от другого в тюрьме приходится отвыкать.

— Вито не отвык. Помнишь его?

— Еще бы мне не помнить этого психа!

— Он сел на иглу в тюряге. А ведь до того, как сел, сам толкал товар — по крупному.

— Сурово!

— Что ты знаешь про Пеликан-Бей?

— Там все пронизано ненавистью. Форменная фабрика по изготовлению чудовищ.

— Они этого и хотят.

— Для них это способ борьбы с преступностью.

— Именно. А как они строят тюрьмы? Просто уму непостижимо! И набивают их мелкими торговцами наркотой. Превращают их в психов и выпускают на улицу. Это все равно что плодить маньяков в теплицах.

— Фраеров тоже можно понять. Их пугает преступность.

— Она и меня пугает, — признался Алекс. — Сам знаешь, я с оружием не работаю. Никаких ограблений или…

— Жаль, — перебил его Трой, — по мне лучше идти надело с тобой, чем с Бешеным Псом Маккейном.

— С Бешеным Псом работаешь?

Трой кивнул.

— Блин! Я вот что хотел тебе сказать: при всей своей нелюбви к пальбе я иногда беру с собой короткоствольную пушку тридцать восьмого калибра, когда приходится сунуться в нехороший квартал. Я бы обходился без нее, если бы эти козлы спокойно брали денежки. Но нынешний черномазый молодняк не может не популять. Для них престижно кого-нибудь замочить. Не важно кого, хоть старушку на тротуаре: это прибавляет уважения… Ладно, хрен с ними. Как ты сам, брат? Готов действовать?

— Я в порядке, — заверил его Трой. — Будет еще лучше, когда у меня заведутся деньжата.

— Вот и я о том же. Держи! — Алекс вынул из внутреннего кармана пиджака узкий конверт со стодолларовыми купюрами. — Пять кусков. — Сочтемся, когда будем делить добычу.

— Идет. — Трой сложил конверт и спрятал его в карман брюк. — Ты сведешь меня с адвокатом, который все это устроит?

— Он ни с кем не желает встречаться. Думаю, ты понимаешь…

— На его месте я бы поступал так же. Расскажи мне о нем.

— Он — дока в делах о наркотиках. Лучше всех разбирается в законности обысков и изъятий. Раньше он выступал обвинителем в делах о наркотиках, но ему доставались гроши, а защитники обогащались, вот он и перешел в противоположный лагерь. Начал зашибать крупную деньгу, купил большой дом для жены и детей. Потом завел любовницу, поселил ее в кондоминиуме в Сенчюри-Сити. Намертво к ней прилип, а ей подавай дорогие шмотки… Поэтому ему нужны деньги, о которых не сможет пронюхать жена. Он готов подставлять нам своих клиентов.

— Как это соотносится с его этическими принципами?

— Что?.. — Увидев, что Трой шутит, Греко махнул рукой. — Понятия не имею. Это не связано с его судебной практикой.

— Действительно…

— Он в курсе расследований, проводимых властями. С некоторыми чинами на короткой ноге, а те иногда проговариваются… Например, есть в Комптоне один черномазый по кличке Человек-Луна. Раньше его звали Шароголовый, но теперь он подгреб под себя столько торговли наркотой, что получил еще кличку Бог. Гордится своей глупостью. Так и говорит адвокату: «Если вы такой ушлый, а я такой тупой, мистер Голодранец, то почему у меня целых двадцать, а то и все тридцать миллионов и вы на меня пашете?»

Алекс достал из-под стола тонкую папку. Там лежали ксерокопии дела на Тайрона Уильямса. Трой открыл папку и увидел фотографию круглолицего молодого нефа: голова склонена набок, подбородок задран, недобрый вызов во взгляде. Глаза у него были навыкате — Трой знал, что это за болезнь, но запамятовал название. Было ясно, почему этого типа прозвали Человеком-Луной.

Пролистав дело, Трой не получил исчерпывающей информации — только впечатление, подкрепившее сразу родившееся у него опасение. Тюрьмы были битком набиты молодыми нефами с одинаковым прошлым: несовершеннолетняя мать, детство в гетто, пособие и продовольственные талоны, плохие отметки в школе, первый арест в девять лет, дальше — больше. Тайрон угодил в колонию за то, что облил бензином для зажигалок собаку и поджег, — Трой возненавидел его за это еще сильнее, чем если бы на месте собаки оказался человек. В восемнадцать лет его выпустили; за последующие четыре года его дважды арестовывали по подозрению в убийстве, но обвинение предъявили лишь однажды — в хранении наркотиков с целью продажи. Ордер на обыск был признан недействительным, улики были отклонены как добытые незаконным путем, и дело прекратили.

— Вернуть тебе дело? — спросил Трой.

— Нет, но ты все равно хорошенько запомни этого субчика. Вот адреса. Он сейчас реставрирует старый особняк в районе Лафайетт-сквер. Знаешь, где это?

— Никто не свете не знает Лос-Анджелес, как я!

— У него четыре автомобиля и громила в полтора центнера весом за водителя и телохранителя. Ему нравится разъезжать в новом «флитвуде» с перегородкой между передним и задним сиденьями, но в черные кварталы он на нем, конечно, не суется. На Лафайетт-сквер он ничего не хранит. Выясни, по какому из адресов он прячет товар.

— Можешь раздобыть нам полицейскую форму? — спросил Трой.

— Могу. Один мой знакомый работает на складе одежды, откуда кинокомпании берут ее напрокат для съемок. Я видел там целые стеллажи полицейских мундиров.

— Мне понадобятся три комплекта.

— Кто с тобой работает, кроме этого отморозка? Вообще-то я ничего не имею против сдвинутых по фазе. Потому он и преступник, что у него не все дома. Но от беспредельщиков меня мутит. Не подпускай его ко мне.

— Я умею справляться с Бешеным Псом. Он меня любит.

— Это хорошо. Но кто-то умный недаром сказал, что мы губим то, что любим.

— Не беспокойся, меня этот парень не тронет, ему это даже в голову не придет. Зато он убьет любого, на кого я укажу.

— Непредсказуем, как нитроглицерин.

— Еще со мной Верзила Дизель Карсон из Фриско. Знаешь его?

— Лично — нет. Но видел в тюрьме, как он бился с одним черномазым. Забавное было зрелище!

— Помню, в нижнем дворе…

— Он так разошелся, так махал кулаками, что выдохся, и черномазый его уложил. Все полегли от смеха.

— Он не любит об этом говорить. Противник был из тюремных петухов…

— Помню-помню… Дизеля долго потом дразнили.

— Он даже хотел зарезать того беднягу. Ничего, теперь у него прибавилось мозгов. Уже три года, как освободился, женился, завел ребенка.

— Никогда бы не подумал, что такой, как он, останется на свободе больше двух месяцев! Раньше с ним, кажется, этого не случалось.

— Нет. Он ведь вырос в приюте. Но в этот раз ему повезло: он вступил в профсоюз водителей грузовиков, о нем заботится сам Джимми Морда. Он даже умудрился выдержать всю процедуру условно-досрочного освобождения.

— Тем лучше. Надежный парень. — И Алекс сменил тему. — Тебе нужна тяжелая артиллерия? Я знаю типа, который может вооружить вас автоматическими М-16.

— Мы и так вооружены до зубов. Я предпочитаю помповые ружья. Наручники — вот что нам нужно.

— Это всегда пожалуйста. Сколько?

— Полдюжины. Раз мы собираемся арестовывать наркоторговцев, значит, нам нужны наручники.

— Получишь. Как насчет кредитных карт? «Виза»?

— Лучше не надо.

— Они чистые, комар носу не подточит.

— Не важно. Из-за прежних судимостей кредитные карты мне засчитывают наравне с убийствами. Мне что пользоваться картами, что рвать людей на части, — результат в случае ареста один.

— Ты готов рисковать?

— Куда же я денусь? Мне поздно завязывать. Колесиком и винтиком быть не хочу.

— Помни, — сказал Алекс, — в гетто надо держать ухо востро.

— Я всегда держу ухо востро.

— Теперь там опаснее, чем было раньше. Гребаная пацанва разгуливает с девятимиллиметровыми пушками. Девяти миллиметров достаточно, чтобы любого отправить на тот свет.

— Откуда у них деньги? Такой ствол тянет на все пятьсот — шестьсот баксов. Это же целое месячное пособие!

— Шутишь, брат? — усмехнулся Алекс. — Не все же сидят на пособии.

— Понятно. И все же откуда у молокососов такие деньги?

— Крэк и «ангельская пыль». От этого они напрочь слетают с катушек и теряют представление о реальности. Воображают, что убить человека — значит заслужить уважение.

Трой принял предостережение к сведению. Алекс Арис был в Сан-Квентине, что называется, в авторитете. Если он говорил, что улицы города нынче опаснее, чем раньше, то Трою оставалось действовать с учетом его наставлений.

Алекс посмотрел на часы.

— Мне пора. До Лагуны путь неблизкий.

Трой проводил Греко до стоянки. Служитель подогнал новый открытый «ягуар». Трой присвистнул, Алекс подмигнул.

— Плата за грехи, — сказал он, садясь за руль.

Изучив содержимое папки и сделав заметки, которые никто, кроме него, не смог бы понять, Трой сжег все ксерокопии, ссыпал пепел в коробку из-под обуви и потом развеял на шоссе. Первейшее правило успешного преступления — не оставлять никаких записей. Нарушение этой заповеди стоило Ричарду Никсону президентского кресла. Как его только угораздило оставить записи о сговоре? Почему он не уничтожил пленки, когда поднялся хипеж?