Закончив, старик поднял голову от блокнота и распрямил сутулую спину.
— Все. Я указал все...
Янгер, взяв блокнот, внимательно проглядел все три столбца, укоризненно покачал головой и, опустив блокнот на колени, со всего размаха ударил старика по лицу ладонью так, что у того мотнулась голова.
— Не будешь врать! — назидательно проговорил Янгер, вырвал из блокнота исписанный лист и возвратил блокнот старику. — Не пропускай, перечисляй все!..
Не сказав ни слова, старик вновь стал заполнять листок своим угловатым, наклонным почерком. Закончив, он прикрыл ладонью глаза: Янгер вновь скурпулезно исследовал написанное. На этот раз кливлендское ограбление пятьдесят третьего года Джо Шир упомянул.
Янгер удовлетворенно кивнул и небрежно молвил:
— Замечательно. Теперь выметайся. Старик оторопело поглядел на него.
— Что вы говорите?
— Выметайся из машины и дуй домой...
— Ради Бога, что вам нужно от меня?
— Вернусь, поговорим, — ответил Янгер. — И тебе же лучше меня дождаться...
— Миллион восемьсот семьдесят шесть тысяч долларов, — любовно произнес итоговую сумму Янгер. — Ты недурно заработал за всю жизнь, очень даже недурственно, Джо.
Они сидели вдвоем спустя три дня в гостиной, старик разительно переменился, словно совсем перестал есть и спать. Янгер добивал его вальяжно и не торопясь.
Он предвкушал небывалое наслаждение от близкой победы и не желал теперь комкать и рвать естественное течение событий. Он любил получать удовольствия неспешно, с чувством, с толком, с расстановкой...
— Поговори со мной, Джо... Расскажи мне, как у вас готовились и проводились операции. Ты понимаешь, это чужой для меня мир, но мне страшно интересно... Возьми, например, хоть это кливлендское дело пятьдесят третьего... — Янгер резонно решил чуть ослабить узел, неумолимо затягивающийся на шее старика, боясь, что тот в припадке отчаяния натворит глупостей, сорвется или сбежит...
Старик тускло глянул на него.
— Почему именно кливлендского?
— Ну, мне же интересно... не приходилось вот так запросто беседовать со знаменитыми взломщиками, даже лестно, так сказать... Я ведь тоже человек, Джо, мне ничто человеческое не чуждо. Вот, например, сначала о Кливленде, потом о Де-Мойне, в каком это году, ага, в сорок девятом... Давай...
Старик дернул шеей, неловко сглотнув слюну.
— Не понимаю, зачем это...
— Ну, Джо, прошу тебя!.. Я ж тебе рассказывал мою жизнь, теперь ты расскажи мне свою...
Старик, невидяще глядя в пространство, неуверенно стал говорить. Сначала он запинался, мучительно подбирал слова, все время, видимо, терзаясь мыслью, для чего это нужно его мучителю. Постепенно он увлекся, расслабился, и с каким-то старческим жалким тщеславием, видя страстный интерес Янгера к его повествованию, стал говорить все свободнее и выразительнее. Перед ним проходила вся его бурная жизнь, от юности до преклонных лет, в памяти всплывали невероятные по дерзости идеи ограблений, старик вспоминал волнующие подробности, хитроумное запутывание следов после операций, роковые неожиданности в ходе их, ронял, уже не контролируя себя и все более разгораясь, имена особенно талантливых подручных, — Янгер цепко запоминал, а потом, отлучась в туалет, быстренько записал их...
Янгер был благодарным слушателем, он внимал рассказам с тем же наслаждением, какое испытывал сам, говоря старику о своей службе в армии.
День, между тем, склонялся к вечеру, в комнате стало сумрачно, однако старик продолжал свой негромкий и связный рассказ. Янгер слушал так, точно ему вслух читали “Графа Монте-Кристо”... Он улыбался, кивал головой, бил в ладони, вскрикивал, сочувственно ахал или охал... В общем, он прожил, пожалуй, чуть ли не самый незабываемый день своей жизни.
Уже окончательно стемнело, когда старик закончил свое повествование. Оно странным образом словно бы придало ему сил, неуловимый легендарный Джо Шир расправил плечи, стал уверенней в себе, спокойнее... Он сказал, отхлебнув глоток вина (два больших стеклянных стакана красного столового вина он принес на подносе в гостиную).
— Я все же никак тебя не пойму... Вот ты капитан полиции. Тебе известно обо мне все до мелочей. Но ты почему-то меня не арестовываешь... Чего же ты ждешь?
Янгер уже стоял у дверей, он улыбнулся и просто сказал:
— Чего ты спрашиваешь? Да пока половину всей суммы... — Он нахлобучил на лоб шляпу и вышел в темноту.
Через час он вернулся, дав старику на досуге поразмышлять и сделать верные выводы.
В гостиной горел свет, окна были занавешены тяжелыми плотными шторами. Старик сидел на кушетке, опираясь на валик спиной. Он, вероятно, поужинал, но не включал телевизор, а просто сидел, размышлял.
— Ну, Джо, что ты надумал мне ответить?
— Господи, да у меня просто нет этих денег! Я тебе жизнью клянусь!..
— Джо, голубчик, они у тебя есть, ты дал мне цифры, а я сделал необходимые выкладки...
Старик, все так же сидя на кушетке, нервно потирал пальцы, словно они у него мерзли. Но в комнате было очень тепло.
— У меня давно нет наличных. Все, что осталось, я вложил в ценные бумаги и акции... Кто же держит деньги дома?
— Джо, Джо, не за-бы-ва-а-ай: полмиллиона! У тебя столько Должно остаться. И половина пойдет мне. Мое терпение велико, но не безгранично...
— Что? Да ты смеешься надо мной, наверное! У меня давным-давно нет больших денег, я клянусь тебе, клянусь, вот чем хочешь... Господи, чем хочешь поклянусь... что ж ты мне, старику-то, не веришь?
Янгер, тяжело вздохнув, укоризненно покачал головой.
— Что ж, придется, видно, говорить с тобой по-другому, раз не понимаешь по-доброму... Неприятно мне это, я бью людей с неохотой, а с тобой мы и вообще... так о жизни поговорили... Да, видно, делать нечего... — Янгер сжал тяжелый кулак и поднес к пульсирующей венке на виске старика.
— Подожди! Постой! Я отдам, все, что есть, слышишь, все, что у меня есть... У меня тут спрятана заначка, тысяча долларов, я пока отдам ее, а потом остальные...
Янгер с брезгливой и презрительной гримасой посмотрел на сутулящуюся фигуру, прошлепавшую на кухню в своих домашних тапочках. Всего тысяча? Несчастная тысяча, после всех-то ухищрений и ожиданий? Хотя одна запрятанная тысяча должна вывести к остальным... Он пошел следом за стариком.
Тот достал с полки желтую, в белый горошек, банку с мукой, разрыл содержимое и достал целлофановый пакетик с тысячью долларов. А где остальные? Не мог же старый идиот рассовать их по банкам с крупами, специями, солью и сахаром? Старик торопливо отряхнул над раковиной пакетик от муки, и чрезвычайно торжественно вручил его Янгеру, добавив дрогнувшим голосом:
— Отдаю все, что было... А потом закрою банковские счета, бумаги ценные продам — и все будет твое...
— Да ты что, обалдел? Не городи чушь! Ты что это со мной вздумал вытворять? Я тебе мальчик?!
Янгер в диком гневе бросил пачку денег на кухонный стол.
— Плевал я на твои дерьмовые ценные бумаги! Мне нужны наличные, понял?! Где твои сотни тысяч, куда ты их спрятал? Старик медленно покачал головой и обреченно закрыл глаза. Страшным ударом Янгер уложил его на линолеум цвета морской волны.
Спустя неделю Янгер минут семь безуспешно звонил в игрушечный дом старика. Потеряв терпение, он высадил замок в парадной двери. Янгер был совершенно уверен, что старый обманщик никуда не отлучался, а безвылазно сидел дома. Что еще задумал этот скот, хренов романтик моря?..
Янгер почувствовал неладное, лишь обойдя в мертвой тишине весь дом и толкнув дверь ванной. Аккуратной стопкой на пластиковом стуле была сложна одежда старика. Сам он, обнаженный, висел на вмурованном в бетонную стену кронштейне для душа, бельевой шнур надежно удерживал над ванной его посиневшее тело. Лицо старика было ужасно. Янгер взял лежащую на стуле рубашку и набросил ему на голову.
Он попятился из ванной, опасливо прикрыв за собой дверь, поспешней, чем следовало, вышел на крыльцо, сел, дрожащими руками достал сигару. Почему старик сделал это? Что, разве у него не было иного выхода? Отдал бы Янгеру половину своих бешеных денег и жил бы, как прежде, ни о чем не заботясь. Иные только мечтать могут о том достатке, в каком ему предстояло дожить до конца...
Но где же эти проклятые деньги? Янгер посидел на крыльце, несколько пришел в себя и ринулся обыскивать дом, опасливо обходя стороной ванную комнату.
Янгер старательно обследовал дюйм за дюймом, но готов был в итоге с отчаянием признать, что денег в доме действительно нет. Они не были зарыты в подвале; их не было ни за деревянной обшивкой, ни за кирпичной кладкой, ни под внахлест набросанными досками на чердаке, которые прикрывали собой форменный слоеный пирог из опилок и шлака, для тепла насыпанных на потолок дома... Денег не было ни в матрацах, ни под ящиками комода, ни под днищем старинного платяного шкафа — денег не было нигде...
