Покончив со всем этим, я развалился в кресле, вытянул ноги и закинул руки за голову, мысленно анализируя свои действия. Вроде все чисто. Остается только ждать, пока улягутся страсти, и тогда...
Внезапно я почувствовал на себе взгляд Лоррейн. Она смотрела на меня со стены, выглядывая из рамки чеканного серебра. Я вскочил и снял со стены ее портрет. Это была черно-белая фотография, снятая на Бермудах во время нашего медового месяца. Она стояла, держась за руль английского велосипеда, и улыбалась совсем как живая. Казалось, сейчас вскочит на велосипед и умчится, послав мне на прощание воздушный поцелуй. Ах, какой у нас был медовый месяц на Бермудах!
Глядя на фотографию, я внезапно почувствовал дурноту. Голова кружилась. Я был весь во власти какого-то холодного ужаса, словно стоял на снежной вершине, а под ногами не было ничего, кроме страшной, ледяной пустоты. Дрожащими руками я поскорее перевернул фотографию лицом вниз. Но она продолжала смотреть на меня. Я отступил в сторону, но она все равно продолжала смотреть. И улыбаться. Это была странная улыбка. Как будто она знала то, о чем я забыл.
Черный чемодан! Ну, конечно. Спасибо тебе, Лоррейн.
Я вытащил его из подвала и, потопав хорошенько ногами, поехал на городскую свалку. Убедившись, что за мной никто не следит, бросил чемодан в груду всякого хлама.
Субботний день тянулся нудно и бесконечно. К вечеру я напился в одиночку и рано пошел спать. Так рано, что, проснувшись в восемь утра в воскресенье, даже не страдал от похмелья. Бодро одев джинсы и футболку, я приготовил завтрак и уселся читать воскресную газету.
Предстоящий день обещал быть таким же пустым и нескончаемым. Я и раньше не любил проводить воскресенья дома с Лоррейн, но тогда мне все же было, чем заняться.
В одиннадцать часов я вышел из дома и, не зная, чем бы еще заняться, стал подравнивать живую изгородь на самом солнцепеке. И тут по другую сторону ограды появилась Тинкер Вэлбисс. На ней была простенькая маечка в бело-зеленую полоску и зеленые бермуды. Волосы горели на солнце рыжим пламенем. Ее любопытный нос, уже успевший обгореть на майском солнце, был покрыт задорными веснушками. Соблазнительно покачивая бедрами, она подошла поближе.
– Упражняем мускулы? – кокетливо произнесла она, пожирая меня голодными глазами.
– Доброе утро.
– Решила зайти проведать тебя. Сегодня ведь дата.
– Какая дата? – Я действительно не понимал, о чем она говорит.
– Прошлое воскресенье, глупый! Ты что, тогда спьяну все забыл? Очень мило с твоей стороны!
– Ну что ты, я отлично все помню.
– Ах, спасибо, очень признательна!
Боже мой, мне казалось, что с того воскресенья прошла целая вечность. В прошлое воскресенье с тем, прежним Джерри Джеймисоном произошло какое-то приключение, которое я уже едва помнил.
– Похоже, ты не теряла времени даром и тут же побежала к Мэнди Пирсон поделиться впечатлениями, а, Тинк?
Она одарила меня взглядом оскорбленной невинности.
– Ну что ты! Никому я ничего не рассказывала!
– А Мэнди уже в курсе всех подробностей. Обогнув изгородь, она подошла ко мне вплотную.
– Ты на меня сердишься, да? Я ей просто слегка намекнула. И вообще ты, наверное, плохо теперь обо мне думаешь. Но я просто потеряла голову, немножко перепила, и к тому же мне чертовски надоел Чарли. А вообще именно Чарли больше всех выиграл в этой ситуации. Целую неделю я вела себя с ним как ангел. Слушай, сколько событий за последнюю неделю! Не получил еще открытки от Лоррейн?
– Нет, еще не получил.
– По-моему, ты заработался и тебе пора присесть в тенек отдохнуть. А где же ваша мебель для улицы?
– Представь себе, до сих пор лежит в подвале. Так что придется выпить на кухне. А где твой Чарли?
– Он устроил себе сегодня мальчишник. Развлекается в клубе. Сначала у них там какие-то соревнования, а потом будут до ночи накачиваться пивом. А своих маленьких чертят я отправила к матери Чарли до семи вечера. Вот я и решила заглянуть к тебе и поболтать о Лорри. Ты на меня еще сердишься?
– Да нет, конечно.
Мы зашли на кухню. После яркого солнечного света здесь казалось совсем темно.
– Хочу джина со льдом. У тебя тоник есть? Отлично. Я сама достану лед, дорогой.
– Послушай, Тинк! Какого черта ты все растрепала Мэнди?
– О, мы с ней такие близкие подруги. У нас нет друг от друга никаких секретов. А кроме того, я не рассказала ей, а только намекнула.
– И с Лоррейн вы такие же близкие подруги?
– Упаси Бог, нет! С ней можно попасть впросак. Запросто проболтается Чарли.
Я начал наливать джин в высокий стакан и хотел уже остановиться и наливать второй, как вдруг она прижала горлышко пальцем и держала, пока стакан не наполнился до половины.
– Это мне, – сказала она. – Терпеть не могу тоник.
Мы чокнулись и отпили по глотку. Она наклонила набок голову и проворковала:
– Боже мой, Джерри, перестань наконец меня стесняться! А то мне придется действовать самой.
Она отобрала у меня стакан и прижалась всем телом, нетерпеливо и страстно целуя меня.
– Итак. – Она снова подняла свой стакан. – Будем друзьями.
– Мы и так друзья.
– Очень хорошие друзья?
– Угу.
– К тебе никто не должен прийти?
– Нет, а что?
– Дорогой, давай устроим пикник.
– Какой пикник?
– Ты меня поражаешь. Все нормальные люди по воскресеньям устраивают пикники. Где термос для льда? Я нашел то, что она просила.
– Теперь у нас будет лед, почти полная бутылка джина, так... Стаканы, сигареты, пять бутылок тоника. Собирай, собирай все в корзинку. Ну как, идешь со мной на пикник?
– Хм... ну, давай.
– Что ты на меня уставился? Будь умницей, пойди и проверь, закрыта ли дверь.
Я все еще не мог понять, куда она собралась.
– А где у нас будет пикник, Тинкер?
– Да наверху же, дурачок! Что ты такой скучный сегодня? Я прихожу тебя развеселить и утешить, приглашаю на пикник, а ты хлопаешь глазами и пятишься как рак! Пошли. У нас будет замечательный пикник, без муравьев. Терпеть не могу пикники с муравьями...
Ее голос удалялся вверх по лестнице.
После длинного и скучного занятия любовью с Тинкер я лежал со стаканом джина под рукой, сигаретой в зубах, холодной пепельницей на груди и чувствовал себя опустошенным и подавленным. Я слышал, как она шлепала босиком по полу, гремела вешалками в шкафу Лоррейн, выдвигала ящики. Осмотр оставшихся после Лоррейн вещей шел полным ходом. У меня возникло желание запретить ей это делать, но лень было шевелить языком. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы она оделась и поскорее ушла.
Чувствовал я себя ужасно. Только что мне казалось, что запрятал реальное осознание всего содеянного мною, весь этот ужас, в тайные глубины моего “я” и наглухо забил туда двери. Но в состоянии депрессии, неизменно следующем за любовным актом без любви, воля моя ослабла и потайная дверь приоткрылась. И теперь я, содрогаясь от омерзения, заглянул туда и увидел суть своих поступков и их истинный смысл.
И все это совершил я, Джерри Джеймисон, всегда считавший себя хорошим парнем. Ни в одном дурном сне я не мог бы себе представить, что это может случиться со мной. Когда подобные вещи совершал кто-нибудь другой в приключенческих фильмах, я твердо знал, что в конце его неминуемо должна сразить пуля, и он, медленно развернувшись, эффектно упадет на пыльную мостовую; или за ним с лязгом закроются навсегда большие тюремные ворота.
Медленно, с неумолимой и жестокой неотвратимостью, в моем сознании всплывали два слова, определяющие мою новую, нынешнюю суть: убийца, вор.
Неужели это я?! И в который раз мысленно прокручивал ход событий, пытаясь найти звено этой цепи, разорвав которое я мог бы тогда предотвратить такой исход. Мне хотелось убедить самого себя в том, что с самого начала меня захлестнул вихрь событий, и я был бессилен что-либо изменить. Но снова и снова я видел десятки возможностей уйти, отказаться, остаться порядочным человеком. Просто я не захотел этого. Мне навсегда врезался в память момент, когда я впервые увидел деньги в чемодане. Так вот, в этот самый момент я уже знал, что эти деньги все будут моими. Чего бы это ни стоило. Так что незачем лгать самому себе, ища оправданий.
Так кто же я все-таки, черт возьми, такой? Притворялся ли я всю жизнь этаким славным парнем, будучи по сути своей подонком; и эта моя суть – мое второе “я” – только ждала предлога выразить себя и стать моим истинным лицом? Или восемь лет с Лоррейн изменили меня до неузнаваемости? Или я просто оказался в ловушке, из которой не смог найти иного выхода, кроме преступления?
Оказался ли я сам легкой добычей для тигра, идущего на охоту, и, попав в ловушку, по собственной воле запутал сам себя по рукам и ногам, не имея сил вырваться? Или сам я и есть этот тигр, готовый ради обладания добычей перегрызть глотки всем, кто стоит на его пути?
