Меня же такой ход событий совсем не устраивал. Я хотел, чтобы все было шито-крыто, ни улик, ни свидетелей — ничего. Я хотел, чтобы ребята отпраздновали с блеском исполненное заказное убийство, чтобы они потратили честно заработанные бабки, чтобы потом они ходили по улицам не таясь, расслабились и тепленькими попали прямехонько ко мне в лапы. Я вздыхал, пил виски и курил одну за одной. Я шел против принципа. Вообще-то я не сторонник той идеи, чтобы становиться вершителем правосудия в одиночку. Так я себя убеждал. Я готов был стать помощником правосудия, его правой — или левой — рукой. Мне надо было найти их, сесть им на хвост — во всяком случае, зайти к ним с тыла — а потом уж навести на них правоохранительные органы, а себя предложить в качестве главного свидетеля совершенного ими убийства.
Так что вот. Никаких полицейских. Пока.
Я вылез из ванны и вытерся. Потом побрился, одел рубашку-апаш. Часы показывали восемь. Я позвонил в кафе на первом этаже и заказал ужин в комнату. Было ещё слишком рано отправляться в джунгли на поиски хищников. Да и джунгли-то ещё не были джунглями. это был пока что большой город с восьмимиллионным — причем благочинным — населением, посвятившим себя честному труду и пристойным отдыху и удовольствиям. Потом, значительно позже, когда многие из них отправятся мирно спать, наступит час моей охоты.
Но что делать теперь? С чего начать? За что хвататься? С кем поговорить? У кого узнать побольше информации об Адаме Вудварде? Я позвонил кое-кому, но результаты оказались неутешительными. Старик, давно вдовец, детей нет. Я сделал ещё один звонок — в приемную «Дейли ньюс» и попросил Эла Дэвиса, сотрудника с двадцатилетним стажем и моим старинным приятелем. Меня соединили довольно быстро.
— Привет, Эл. Пит Чемберс.
— А, здорово, сыскарь!
— Окажи услугу, старина.
— Так, а ещё что?
— Ты знаешь Пола Кингсли?
— Да кто же не знает Пола Кингсли.
— Ну и что скажешь?
— Желторотый гаденыш с неуемным темпераментом. Но далеко пойдет. Ведет довольно-таки мерзкую колонку и знает всех и каждого, как наверху, так и внизу. Работает как крот, но при этом лезет только вверх. Любит газетное дело, но мечтает оказаться среди сильных мира сего. Готов отдать правую руку лишь бы сесть в руководящее кресло. Умеет играть жестко, но знает, когда и кого нужно умаслить… слышал, он в прекрасных отношениях со своим боссом.
— Кто такой?
— Линкольн Уитни, владелец «Буллетина».
— А что он за птица?
— Это я хотел бы от тебя услышать: слишком высоко летает. А я простой репортер.
— А что Кингсли?
— Что именно?
— Ну, я хочу спросить, что он за человек, Эл. Ты же меня понял.
— Как я и сказал, гаденыш.
— И что сие означает в данном конкретном случае?
— Означает, что он интриган, пробивной малый, готов плясать под любую дудку. Короче, за душой ничего, ни достоинства, ни чести.
— Эк ты его любишь!
— Я его ни люблю, ни ненавижу.
— А как войти с ним в контакт?
— У нас что сегодня?
— Понедельник.
— Ну тогда считай, тебе повезло.
— Это почему?
— А потому, что в понедельник вечером наш Очарованный принц устраивает аудиенции у себя дома. Интервью, взятки, оплата долгов. Вечер понедельника он сидит дома.
— А где это?
— Дай-ка посмотрю, — он ушел, но скоро вернулся. — Пит?
— Я все ещё тут.
— Западная Сентрал-Парк, дом 262.
— Какая квартира?
— Это частный дом.
— Спасибо тебе, Эл.
— С тебя ужин в приличном ресторане.
— Заметано. Пока.
Я видел Пола Кингсли в злачных местах, которые сам любил посещать, а однажды стал героем его колонки. За последние два года он раз пять или шесть обращался ко мне за незначительной информацией и посему был моим должником. Теперь я собрался истребовать этот долг. Адам Вудвард был знаком с Полом Кингсли, И меня разбирало любопытство, насколько хорошо. Поэтому я надел рубашку с воротничком, повязал галстук, облекся в портупею, проверил обойму пистолета, прежде чем сунуть его в кобуру, затем надел пиджак, поверх него легкое пальто и отправился в дом 262 по Западной Сентрал-Парк. Означенный дом оказался светло-коричневым трехэтажным особняком с большой белой кнопкой звонка справа от полированной черной двери. Я вонзил палец в кнопку и услышал, как на весь дом заголосил звонок. Слушал я довольно долго, но ничего не произошло. Тогда я оторвал палец от кнопки, отступил назад и задрал голову вверх. В верхнем этаже горел свет, поэтому я подошел к черной двери, подергал за ручку и, удостоверившись, что дверь заперта, стал звонить. Звонил я долго — ведь все равно в столь ранний час других дел у меня не было. Наконец лязгнул замок и дверь распахнулась.
— Вы долго звоните, — заметила молодая особа.
— Ну, не преувеличивайте!
— Простите.
— Милая, если вы горничная, то будь я вашим хозяином, я бы вас немедленно уволил.
— Я не горничная.
— А я не ваш хозяин, — вздохнул я.
Малышка была одета в туго обтягивающий свитер-водолазку белого цвета, черную бархатную юбку, из под которой виднелись ножки в нейлоновых чулках и в черных кожаных туфельках на шпильках. Вместе с каблуками росту в ней было пять футов два дюйма, но выглядела она ужасно миленько. У неё были серебряные короткие волосы, нелепые черные очки в огромной оправе, живые голубые глаза, бледные щеки без тени макияжа, крошечный надутый ротик и всем своим видом эта особа словно хотела доказать, что она — воплощенная чопорность.
— Простите, вам кого? — спросила чопорная малютка.
— Я пришел к Полу Кингсли.
— Вам назначено?
— Разумеется.
— Как ваше имя?
— Питер Чемберс.
— Входите, пожалуйста.
Я очутился в квадратной прихожей с настенными бра и голубым ковром и последовал за ней, мягко ступая по ковру. Мы миновали арку, за которой оказался просторный холл — на полу все тот же голубой ковер, стены желтые, свет струился сверху от тяжелой люстры на толстой цепи. Холл был обставлен со вкусом подобранной современной светлой мебелью. Справа и слева располагались двери, а прямо в середине холла начиналась ведущая на второй этаж лестница, устланная, разумеется, голубым ковром. Она пошла к правой двери. У неё были тонкие изящные лодыжки, а бархат юбки соблазнительно обхватывал округлость зада. Она дважды постучала и обернулась. Впервые за все время её личико осветила улыбка, и от чопорности не осталось и следа.
— Когда он занят, то даже на стук не отвечает, — сказала она. Пройдите сюда, — с этими словами она указала пальчиком на вторую дверь. — Это что-то вроде приемной.
Она открыла левую дверь и на этот раз моя нога утонула в ковре, а глаза уперлись в темно-зеленые стены. Помещение освещалось лампами в кованых подставках, вокруг стояла темная резная мебель — комоды, шкафчики, масса стульев, — а в углу столик-бар с батареей бутылок. Мой взгляд, должно быть, слегка задержался на этикетках, потому что как только я взглянул на нее, она сказала:
— Угощайтесь!
— А вы?
— Если вы настаиваете, то немного брэнди.
— Я не настаиваю.
— Брэнди.
Льда я не нашел и сделал себе хайболл безо льда, а ей налил брэнди в широкий бокал.
— Я Марсия Кингсли, — представилась она.
— Жена Пола?
— Нет.
— Сестра?
— Нет.
— Но не мать же!
— Я сводная сестра. Меня удочерили родители Пола. Давно. Они уже умерли.
— Ясно. — Я прошелся по комнате. — И долго мне тут предстоит ждать?
— Он за вами придет, как только освободится. Мне нравится ваша походка.
— Простите?
— Она такая легкая, пружинистая.
— Это хорошо?
— О да! Вы похожи на тигра. А знаете, почему вы так долго стояли на улице под дверью?
— Почему же?
— Сегодня у горничной выходной. У нас есть и дворецкий. Но сегодня у него тоже выходной. По понедельникам, начиная с пяти вечера, все домашние собираются наверху. У Пола по понедельникам много разных посетителей, и мы не хотим болтаться под ногами. Он сам открывает дверь.
— Моего звонка он, видно, не расслышал?
— Иногда он бывает страшно занят и тогда ни на что не обращает внимания. Я к вам спустилась с третьего этажа.
— Спасибо. Я могу как-то вас отблагодарить — ну, походить перед вами пружинисто и легко как тигр?
— Сядьте.
Она села и я тоже сел, а когда уже почти совсем расслабился, она вдруг брякнула:
— А что вы думаете по поводу Адама Вудварда?
Этот вопрос заставил меня буквально выпрыгнуть со стула и я с трудом удержал в руках стакан. Я постарался скрыть свое изумление.
— Вудвард? — отозвался я как можно более спокойно, но слово прозвучало точно вороний крик. — А что?
— Он мертв.
— Адам Вудвард?
— Убит на улице. Из проезжающей машины.
