– С такими типами, как Манджино, иначе не разговаривают, – сказал он.
– Да, Ларри, только ты слишком уж разошелся, – возразила Лианна. – Я думала, что у нас с тобой все серьезно. И ты меня уважаешь. Как по-твоему, мне приятно было слушать, как ты меня называешь? Мы с тобой довольно долго жили вместе. А теперь… Ты дешевка, Ларри. Ты козел. Всего лишь очередной козел.
В глазах у Берры стояли слезы.
– Ты так красива, Лианна, просто офигительно красива, – жалостливо тянул он. – Я просто с ума схожу при мысли о том, что ты с ним спала.
Лианна опустила голову.
У Берры дрожали губы.
– Зачем? – твердил он. – Зачем?
– Ларри, я не хотела, – произнесла наконец Лианна. – Я его ненавижу.
– Тогда зачем? Ну, зачем ты это сделала?
– Потому что он открыл мне глаза! Сказал, как ты ко мне относишься, – разозлилась Лианна. – Пришел и передал мне твои слова, и я разозлилась. Мы выпили, ну а дальше… сам понимаешь. И я нисколечко не чувствую себя виноватой. Он мне совсем не нравится; но я не уверена в том, что когда-нибудь смогу полюбить тебя снова. По крайней мере, он не обзывает меня шлюхой, Ларри!
– Я по-прежнему люблю тебя, – сказал Берра, плача.
Лианна поморщилась.
– Как ты можешь?
– Уходи.
– Не хочу уходить, – заявил Берра, шмыгая носом.
– А по-моему, ты должен уйти. Не надо начинать все сначала. Вряд ли я когда-нибудь забуду, как ты меня обозвал. Ведь Манджино – настоящая скотина. Он хочет только одного – обобрать тебя до нитки. Да, он хочет тебя обобрать, но ты ему поверил. И предал меня. Такое не забывается.
Ларри перестал шмыгать носом.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он всеми силами хочет меня обобрать?
– Он хочет отнять у тебя все деньги, – пояснила Лианна. – Уверена, в том же самом ты обвиняешь и меня.
Ларри схватился за голову.
– Черт! – воскликнул он. – Мать твою!
Лианна равнодушно следила за ним. Когда он присел на край кровати, закрыл лицо руками и разрыдался, она придвинулась ближе. Прижала его голову к своей груди. Потом, хмурясь, поцеловала его в лоб.
– Не бросай меня! – умолял Ларри.
– Не брошу, – пообещала Лианна.
– Прошу тебя! – нудел Ларри.
Лианна поцеловала его в макушку и закатила глаза.
– Не брошу, – повторила она.
Ларри Берра вышел из квартиры Лианны почти в полдень. Она смотрела на улицу из окна гостиной, пока не увидела, как Берра садится в такси. Как только такси отъехало от обочины, Лианна набрала номер пейджера с визитной карточки, которую дал ей ее последний приятель.
– Кто меня разыскивает? – спросил Джордж Уилсон, перезванивая ей.
– Какая у тебя короткая память, – укорила его Лианна.
– Горячая штучка! – признал Уилсон.
– У меня есть запись, – сказала Лианна.
– Хорошо.
– Да, есть. Я записала обоих. Одного за другим.
– Они говорили что-нибудь стоящее?
– Один сказал, что я – его алиби.
– Который из двоих?
– Настоящий гангстер.
– Алиби для чего?
– Этого он не сказал.
– А другой? Что надо было сказать ему?
– Умолял не бросать его.
– Вроде бы не слишком зловеще.
– Я же говорила тебе, он безобиден.
– Хочешь, чтобы я передал запись в специальную комиссию?
– Какую еще комиссию?
– Специальную комиссию по борьбе с организованной преступностью. Значит, когда-нибудь тебе придется давать свидетельские показания.
– А нельзя мне просто передать запись тебе?
– Ну и что хорошего из этого выйдет?
– А вдруг мне не захочется пускать запись в ход. Или, может быть, я захочу пустить ее в ход позже. Разве так нельзя?
– Это будет неофициально. В таком случае тебя никто не сможет защитить. Даже полиция.
– Ты подержи запись у себя. На всякий случай.
– По-моему, меня можно убедить.
– Ты так думаешь?
– Где ты сейчас?
– Дома, но я всю ночь не спала. А позже за мной заедет мой дружок-гангстер. Обещал мне какой-то сюрприз.
– Ты собираешься снова его записывать?
– Конечно. Почему бы и нет?
– Будь осторожна. Сама говорила, он не безобиден.
– Я сумею с ним справиться.
– Ну, раз ты так считаешь… Когда он за тобой заедет?
– Ближе к вечеру. А что?
– До двух я могу позаниматься в спортзале.
– Я буду спать.
– Я тебя разбужу.
– Я оставлю ключ от квартиры внизу, у портье.
– Хочешь, чтобы я был нежным или грубым?
– Когда ты меня разбудишь или когда ты меня трахнешь?
– Выбирай что хочешь.
– Удиви меня.
Всю ночь Элиш не смыкала глаз. Она наблюдала за Павликом. После того дела с педофилом его часто мучили кошмары. Ему становилось все хуже. Он начал разговаривать во сне. Он кричал. Пытался дотянуться до чего-то – или до кого-то.
Они не проспали и двух часов, а Павлик беспокойно заворочался в постели. Элиш не стала его будить. Он был весь в поту. Неразборчиво бормотал о каком-то мальчике. Ворочался с боку на бок и скрипел зубами. Поднял руки, растопырил пальцы – и вдруг резко уронил руки на простыню и затих.
Дождавшись, когда он успокоится, Элиш положила ему на лоб мокрое полотенце. Когда он снова мирно заснул, она перекатилась на бок и стала смотреть на него. Но, как только ее сморил сон, все началось снова.
На этот раз Павлик успокоился не так скоро. Когда он метался и ворочался, то чуть не свалился с кровати. Молотя кулаками воздух, он едва не задел Элиш. Когда припадок наконец прошел, измученная Элиш еще час следила за ним и только потом уснула. Снова проснувшись, она обнаружила, что Павлика рядом нет.
В ванной шумела вода. Так он обычно избавлялся от страшных снов. Пускал холодную воду и долго смотрел на струи, а потом вставал под душ. Стоял под водой, пока не замерзал. Потом растирался насухо, шел в гостиную и неподвижно сидел в кресле, закрыв глаза, пока жуткие воспоминания не покидали его. Вот что он ей рассказал. Его преследовали, ему не давали покоя воспоминания о мальчиках – о мертвом мальчике и о мальчике, которого он спас.
Элиш на цыпочках вышла в гостиную. Так и есть – Павлик сидел в своем любимом кресле. Он был в наушниках. Его губы шевелились, как будто он пел про себя. Элиш подкралась к нему и услышала слова на незнакомом языке:
– No, no, principessa altera, Ti voglio tutto ardente d'amor.
Она легонько тронула его за плечо. Он дернулся и поспешно выключил переносной плеер.
– Что ты слушаешь, милый? – спросила Элиш.
– Оперу, – ответил Павлик. – «Турандот» Пуччини. – Элиш присела на диван рядом с его креслом, и он взял ее за руку. – Так принц Калаф отвечает принцессе Турандот после того, как получил право жениться на ней. Ему надо было разгадать три загадки; стоило ему ошибиться хотя бы один раз, и ему отрубили бы голову. Но он дал все три правильных ответа. Поскольку он разгадал три загадки, принцесса Турандот обязана выйти за него замуж, но она не хочет. Вообще-то, если ты помнишь, в чем там дело, то знаешь, что принцесса – не очень-то симпатичный персонаж, но принц Калаф влюблен в нее, и она спрашивает: «Ты что же, возьмешь меня силой?» – на что он отвечает: «No, no, principessa altera»… Это значит: «Нет, нет, гордая принцесса. Я хочу твоей страстной любви». Примерно так.
– Как мило, – заметила Элиш.
Глаза Павлика наполнились слезами.
– Я опять не мог спать, – признался он.
– Знаю, милый, – ответила Элиш, крепче сжимая его руку. – Я все время была рядом с тобой.
Некоторое время они сидели молча. Потом из спальни вышла мопсиха Наташа.
– Чего ты хочешь? – обратился Павлик к собачке.
Та немедленно завиляла крошечным хвостиком и, затрусив к нему, легла у его ног. Павлик нагнулся и почесал собачке животик.
– Хорошо живешь, да? – спросил Павлик.
– Ну да, – сказала Элиш. – Особенно теперь, после того, как ты ее спас.
Павлик повернулся к Элиш:
– Ты больше не сердишься на меня за то, что я ее украл?
– Я никогда на тебя не сердилась, – ответила Элиш. – Но ты часто даешь волю чувствам, это правда. С Наташей ты поступил правильно. Человек, который бьет собаку, не может о ней заботиться. Ни одна собака не заслуживает такого обращения. Ни одно животное не заслуживает такого обращения.
Павлик проглотил подступивший к горлу ком и заговорил:
– Когда мои родители развелись, я остался с матерью. И она… обычно вот так же пинала нашу собаку. Напивалась, приводила домой мужчин и вела себя просто мерзко.
Элиш поцеловала его в плечо.
– Я постоянно убегал из дому, – продолжал он. – Наконец, отец взял меня к себе. Он тоже был полицейским.
– Алекс, какой ты хороший, – выдохнула Элиш. – Ты знаешь, что ты хороший.
Он шмыгнул носом и вытер его тыльной стороной ладони.
– Не знаю, сумею ли я когда-нибудь забыть то, что видел, – сказал он. – Я имею в виду детей. И то, что я видел сам, когда был ребенком.
