Мюллер улыбнулся.
— Кто это вам такое сказал? Отто Руст?
— Ja, Руст.
— Мне надо то же, что надо Русту и вашей сестре. Свою долю за Драма. Утром он свалился бы вам, как снег на голову, и взял бы вас голыми руками.
— Ни за что, — отрезал Зигмунд.
— Ну, все равно, были бы неприятности. С полицией, например. Вам это было нужно?
— Нет, — поразмыслив, признал Зигмунд.
— Ну вот, видите? — оживленно подхватил Мюллер. — И не надо так отчаиваться. Руст мертв, но я убежден, что в тех же целях можно использовать и американку. Но сначала…
— Я не желаю даже слышать о деньгах! — воскликнул Зигмунд.
— Но ваша сестра…
— Утром мы с сестрой вернем девчонку и извинимся. Если, конечно, наши извинения будут приняты. А за то, что вы сделали, вам предоставят политическое убежище в Восточной Германии.
— Убежище? — переспросил Мюллер, лукаво поглядывая на меня. — Вы полагаете, что мне нужно здесь убежище в то время, как по миллиону немцев в год бежит из Восточной Германии? У беженцев даже есть нечто, вроде анекдота. Они говорят: надо было не уезжать и через некоторое время стать премьер-министром, потому что не осталось бы никого, кого можно было бы назначить. Понимаете? — он рассмеялся. — Так вы поняли?
— Заткнитесь. Вы абсолютно ничего не понимаете в классовой борьбе, — откликнулся Зигмунд.
— Восемьсот тысяч марок, — ответил Мюллер, проводя языком по губам. — Вот в чем я понимаю.
В прихожей за моей спиной раздались шаги, и дверь открылась. В дверном проеме стояла Зиглинда в своем баварском костюме.
— Золотом, — прошептал Мюллер. — Золотыми слитками!
— Я не желаю говорить о деньгах, мне это неинтересно. Деньги способны приносить лишь горе, я их ненавижу! — с чувством проговорил Зигмунд.
Зиглинда подошла к тому месту, где он сидел.
— Тебе надо немного поспать, — сказала она, гладя его по волосам. — У тебя такой усталый вид.
Она бросила взгляд на его ободранные костяшки пальцев, поцокала языком и посмотрела в мою сторону с таким выражением, будто то, что моя голова еще находилась на своем месте, было чудом.
— Как девчонка? — спросила она.
— Все спокойно. С ней Отто Руст.
— Не нравится он мне. Думаю, ему нечего здесь делать, — с раздражением произнес Зигмунд. — В классовой борьбе не может быть места человеку, который ставит свои личные интересы выше долга.
— Но он же сын прусского юнкера! Он не может понимать того, что понимаешь ты, Зигмунд. И никогда не поймет. Но он нам нужен. Ему известно…
— О деньгах. Только о деньгах.
— Пойди, поспи немного, — предложила Зиглинда. — В задней комнате.
Зигмунд упрямо потряс головой и уселся на свой стул.
Я стоял прямо перед Зиглиндой. Мюллер выглядел озадаченным и поигрывал «Люгером». Зиглинда пожала плечами.
— С девушкой все в порядке? — поинтересовался я.
Зиглинда усмехнулась.
— А если нет? Что тогда, Herr Драм?
Я понял, что не стоило развивать эту тему, и обернулся к Мюллеру, который снова принялся играть своим «Люгером».
— Они понимают английский? — спросил я его.
— Откуда мне знать, — насупился Мюллер.
С улыбкой я повернулся к Зигмунду и сказал по-английски:
— Ты — сутенер, а сестрица твоя — шлюха. Зигмунд продолжат молча на меня таращиться. Я бросил Мюллеру:
— Передайте, что я попросил разрешения закурить.
Мюллер перевел мои слова на немецкий, и Зигмунд разрешил. По-английски он понимал примерно так же, как я по-непальски. Я закурил и, обращаясь к Мюллеру, проговорил:
— Похоже, нам ничто не мешает потолковать.
— Мне не о чем с вами говорить, — ответил Мюллер.
— Вот как? А я так не считаю. Или вам уже безразличны эти восемьсот тысяч марок?
— Вы что, хотите сказать, что вам они небезразличны?
Я бросил на него взгляд исподлобья.
— Неужели вы серьезно думаете, что я потащился в Восточный Берлин ради красивых глазок мисс Киог?
— Говорите на немецком! — резко бросила по-немецки Зиглинда.
Покачав головой, я сказал Мюллеру:
— Передайте ей, что я хотел бы кое-что сообщить, но из-за слабого немецкого не могу этого сделать. Скажите, что, как только мы закончим наш разговор, вы тут же переведете.
Зиглинду это, похоже, успокоило. Зигмунд сидел чернее тучи.
— Ну, и что же дальше? — поинтересовался Мюллер.
— Он собирается сдать ее властям «красных» взамен убитого Вильгельма Руста.
— Знаю.
— А она сама не знает, чего она хочет. Она думает, что ей нужны деньги, но Зигмунд вполне может вправить ей мозги. А вы, Мюллер?
— А сами-то вы как думаете?
— Ну, хорошо. Американка мне доверяет. Будет ли у нес повод не доверять вам, если я скажу ей, что вы — человек Ферге?
Это Мюллера заинтересовало.
— Нет, — ответил он. — Не будет.
— Тоже прекрасно. Вы что, хотите, чтобы близнецы нам все испортили?
— Но каким образом…
— Пошевелите мозгами. Нам вместе с американкой надо смываться.
— Ага, так я и знал. Вам надо, чтобы я помог вам бежать.
— Даю вам двадцать пять процентов.
— А если меня все устраивает, как есть? Ферге упоминал, что вы находитесь здесь с заданием отыскать пропавшего американца. Фреда Сиверинга, кажется.
— У меня и дома работы столько, что никуда ехать не надо. Конечно, черт возьми, мне надо найти Сиверинга, ведь они, Сиверинг и девчонка, вместе могут вывести нас на деньги. Но, разумеется, если вы предпочитаете якшаться с двумя «красными» психопатами… Не думаю, что вы настолько глупы, — с ехидством закончил я. — Постойте-ка. Кажется, я понял. Вы просто хотите выжать больше, чем двадцать пять процентов.
В черных, как агат, глазах Мюллера загорелся интерес. Впервые за все время они ожили, и в них отразилась вся гамма его переживаний: они вопрошали, сомневались, взвешивали. Я продолжил:
— Вы получите ровно четвертую часть найденного нами, и не более того. Не хотите — не надо.
— Без моей помощи вам крышка. Штрейхеры прихлопнут вас. Другого выхода у них нет.
Однако я так не думал. Только один человек в этой комнате мог желать моей смерти, и этим человеком был Мюллер. Если, конечно, он рассчитывал вернуться на Запад и продолжить свою работу у Ферге. Я был уверен в том, что он прекрасно это понимает. Но ему вовсе не надо было знать, что мне это известно, и поэтому наша дискуссия принимала чисто риторический характер.
— Ведь это я выяснил, что Сиверинг в Германии, — вновь заговорил я. — Черт с вами, треть.
— Пятьдесят на пятьдесят, — ответил Мюллер.
Я развел руками.
— Мюллер, с вами трудно спорить. Ладно, делим пополам. А вы сможете нас отсюда вытащить?
Зиглинда метнула беспокойный взгляд сначала на меня, потом на Мюллера.
— Ну? — произнесла она.
— Скажите ей, что я закинул удочку насчет того, как бы не передавать девчонку «красным» властям.
— Пятьдесят на пятьдесят, — повторил Мюллер.
Я печально улыбнулся.
— У меня нет другого выбора.
Мюллер принялся что-то быстро говорить Зиглинде по-немецки. Она сперва заулыбалась, но вдруг неодобрительно нахмурилась и с подозрением покосилась сперва на меня, а потом на брата. Но Зигмунд спал.
— Ну а сейчас-то что не так? — поинтересовался я у Мюллера. — У вас же пушка.
— Нет. Я должен подумать.
— Отведите Драма к девчонке, — сказала ему Зиглинда. — Нам всем надо поспать.
— А что будет утром? — спросил Мюллер. — Мне глубоко до лампочки вся эта ваша политика, фроляйн. Будь вы хоть трижды коммунисткой, или анархисткой, или желали бы вернуть на императорский трон ближайшего из ныне живущих родственников кайзера Вильгельма. Мне только надо…
— Утром, — оборвала его Зиглинда, — мы с братом это решим. А что вам надо, мне совершенно ясно.
Мюллер пожат плечами и повел меня через дверь и далее по коридору в фасадную часть здания. Приоткрылась дверь, и из нее высунулась голова Отто Руста. Увидев Мюллера с «Люгером», он оторопел.
— Я вместе с вами, — сухо бросил Мюллер.
— Не знаю, — ответил Руст. — Мне о вас ничего не говорили.
На другом конце коридора стояла Зиглинда.
— Все в порядке, Отто, — тихо отозвалась она. Руст провел пятерней по своим жестким светлым волосам.
— А, убийца, привет, — произнес я. — Даже не стал дожидаться похорон? Хорошенькое дельце, нечего сказать.
Он вспыхнул, и его лицо приобрело оттенок вареного лангуста, которого я так и не успел отведать в Бар-Харборе. Неуклюже размахивая руками, он кинулся на меня. Поймав его за кисть, я с хрустом начал заламывать пальцы назад, пока он не опустился на колени. Вот таким манером я продолжал завоевывать симпатии, убеждать и сколачивать из собравшихся над винным магазином ребят большую и дружную компанию.
Вот тут-то Мюллер и продемонстрировал, что еще не принял насчет меня окончательного решения, или же это решение было отрицательным, а возможно, он просто хотел со всей наглядностью показать Русту, на чьей все-таки стороне он сейчас был. И показал это весьма убедительно, шарахнув меня в висок своим «Люгером». Я опускался на колени, а Отто Руст поднимался на ноги, будто мы с ним качались на перекидной доске. И не успел Мюллер среагировать, если он вообще собирался это делать, как Руст с размаху ударил меня ногой прямо в лицо.
