— Вы сказали, через пару дней, шеф, — напомнил Беглер. — У нас еще день с четвертью.
Террелл колебался.
— Да… ну ладно, Джо. Иди к себе. Я еще подумаю.
Через полчаса в офис вошел детектив третьего класса Ред Ретник, высокий мускулистый молодой человек с огненно-рыжими волосами.
При виде его Беглер махнул рукой в сторону кабинета Террелла, встал и заорал, чтобы Чарли Тэннер принес кофе, потом присоединился к Ретнику и вошел в кабинет. Ретник сделал краткий отчет, Беглер стенографировал.
— Вечером в четверг двое мужчин, ехавшие в «мустанге» с прицепным фургоном, остановились выпить кофе в круглосуточном ресторане Джексона, — сказал Ретник. — Водитель грузовика, сидевший в это время в кафе и заглянувший туда на обратном пути, когда я наводил справки, дал описание этих двоих мужчин.
— Погоди секунду, Ред, — перебил его Террелл и повернулся к Беглеру: — Давай сюда Лепски.
Беглер выглянул из кабинета и громко позвал Лепски, печатавшего свой отчет. Когда Лепски вошел в кабинет, Террелл попросил Ретника продолжать.
— Старший из этих двоих был выше шести футов, атлетического сложения, глаза голубые, сломанный боксерский нос. На нем были солдатские брюки цвета хаки и такая же рубашка.
— Это Гарри Митчелл, — прокомментировал Лепски. — Никакого сомнения.
— Давай дальше, Ред, — скомандовал Террелл, вновь зажигая трубку.
— Второй был помоложе, хлипкий, длинные черные волосы до плеч, тонкое лицо.
— Что-нибудь тебе говорит? — спросил Террелл, глядя на Лепски.
Лепски покачал головой:
— Ни намека. — Он поднял глаза к потолку, поигрывая пальцами. — Стойте-ка! Это может быть бармен Соло. Он появляется к открытию сезона. Я его видел в прошлом году. По описанию подходит. Рэнди… как его… Броуч? Что-то в этом роде. Слушайте, шеф, может, мне сходить сегодня вечером в ресторан? Соло пригласил меня с женой бесплатно поужинать. Можно воспользоваться предлогом и посмотреть, как там.
Террелл подумал, потом кивнул:
— Да, но помни, Том, действуй осторожно. Мы ничего не будем предпринимать, пока я не узнаю что-нибудь о Митчелле… ясно? — Он взглянул на Беглера. — Из Вашингтона пока ничего нет?
Беглер покачал головой:
— Вы забыли разницу во времени. Раньше чем через несколько часов мы из Вашингтона ответ не получим.
Лепски спорил со своей женой. В этом не было ничего нового. Они были женаты уже три года, и, по подсчетам Лепски, они дважды в день спорили друг с другом. Он подсчитывал на бумажке и получил две тысячи сто девяносто ссор, из которых, как он с горечью решил, ему удалось одержать победу, может быть, в ста восьмидесяти.
Он вернулся домой в шесть, его не ждали. Не ждали, потому что обычно он возвращался домой около девяти. Он застал свою жену, Кэрол, готовящей гуляш ему на ужин.
Кэрол Лепски — двадцати шести лет, высокая, смуглая и хорошенькая — была своевольной молодой женщиной. До замужества она работала в компании «Америкэн экспресс», имела дело с богачами, составляла им графики путешествий и давала советы. Работа придала ей уверенность и некую начальственность. Общаясь с сотнями раздражительных всезнаек, она поняла, что если в споре использовать логику и если настоять на своем, то победа гарантирована. Хотя Кэрол была хорошо подготовлена к проблемам современной жизни, хозяйкой она была безалаберной, но полной решимости. Когда бы она ни готовила еду — не будем говорить о сандвиче или подогретом гамбургере, — кухня превращалась в поле битвы. Каждый раз она использовала четыре кастрюли, когда достаточно было одной; каждый раз она дожидалась, пока молоко убежит; каждый раз часть пищи, если не вся, попадала на пол, и Кэрол соскребала ее, клала обратно в кастрюлю и, не тратя времени на то, чтобы подтереть пол, скользила по остаткам с быстротой конькобежца. Кэрол была женщиной решительной, с характером. Если ей пришло в голову, что Лепски должен съесть гуляш на ужин, то хоть земля разверзнись, он его получит.
Лепски нашел ее не в лучшей форме — она боролась с содержимым кастрюли со сливками: кастрюля перевернулась, и на полу образовалась большая лужа. Вечер был жарким, в кухне было душно, и Кэрол была разгоряченной и нервной.
Так что, когда он сказал, что идет с ней в ресторан на ужин, — «Бога ради, золотко, приведи себя в порядок. Мы идем в роскошное заведение», — она не знала, что делать: продолжать борьбу с гуляшом или послать к черту эту неразбериху и попытаться быть счастливой. У Лепски так редко было время куда-нибудь с ней пойти, что неожиданное приглашение заставило ее не обрадоваться, а помрачнеть.
— Почему ты не мог мне утром этого сказать? — спросила она, откинув прядь темных волос с глаз. — У нас на ужин гуляш.
Лепски в нетерпении переминался с ноги на ногу.
— Бог с ним. Мы идем в ресторан, и, бога ради, не начинай спор.
Это замечание было фатальным, и, как только Лепски произнес эти слова, он понял свою ошибку. Кэрол стала высокомерной и приготовилась к бою.
— Ты говоришь, что это я начинаю спор? — спросила она.
Поняв, что играет с огнем, Лепски натянуто улыбнулся:
— Я ничего подобного не говорил. Начинать спор? Ну послушай, золотко…
— Ты сказал: «Не начинай спор».
Лепски попытался придать своему лицу удивленное выражение.
— Я так сказал? Забудь. Это была шутка. Значит, сегодня вечером…
— У нас с тобой представления о шутках весьма различны.
Лепски пригладил волосы. Он быстро шагнул пару раз вправо, потом пару раз влево, потом, почувствовав облегчение, сказал:
— Ладно, без шуток. Забудь, дорогая. Мы идем в ресторан Доминико. Это один из трех лучших ресторанов города. Превосходная еда… море… пляж… тихая музыка… неяркие огни… шедевр!
В сердце Кэрол закралось подозрение.
— А почему мы туда идем? — спросила она. — Ты что, сделал что-то не так? Ты пытаешься загладить свою вину?
Лепски сунул пальцы за воротничок и немного оттянул его.
— Нас пригласили, — сказал он слегка повышенным тоном. — Я понравился владельцу этого чертова ресторана. Он сказал, чтобы я привел… мой бог… мою жену… ну, и мы идем. Бесплатно.
— Надо ли так ругаться, Лепски?
Лепски стоял на месте не двигаясь. Он был немного обеспокоен частотой своего пульса. Наконец он сказал:
— Забудь, золотко. Мы приглашены… ну так пойдем.
Кэрол смотрела на него.
— Этот человек нас пригласил?
Лепски тупо кивнул.
— Тогда в чем он виноват?
Лепски сделал круг по кухне.
— Ни в чем. Я просто ему понравился, — сказал он, когда смог говорить.
— Почему?
— Откуда мне знать, черт возьми? Он нас пригласил, боже ты мой, а мы с тобой должны теперь вместе попасть в психушку, лишь бы узнать, почему он это сделал?
— Я бы хотела, чтобы ты говорил чуть потише, Лепски, — сурово заявила Кэрол. — Уверена, что он обманщик и ему что-то от тебя надо.
— Что ж… замечательно… ну, так он обманщик и чего-то хочет от меня! Какая разница? У нас будет бесплатный ужин! — Лепски сильно взмахнул рукой. Он попал по крышке соусницы, обжегся и выразился столь мощно, что Кэрол заткнула уши руками.
— Лепски! Мне иногда просто стыдно за тебя!
Лепски сжал кулаки.
— Так ты будешь прихорашиваться? — зарычал он. — У меня есть какие-нибудь чистые рубашки?
Она уставилась на него:
— А сколько рубашек ты собрался надеть сегодня вечером?
Лепски на мгновение закрыл глаза.
— Я спрашиваю, есть ли хоть одна чертова чистая рубашка, которую я могу надеть?
— Конечно есть. Что ты смотришь? А мне что надеть?
Этот вопрос всегда доводил Лепски до бешенства. Кэрол всегда спрашивала об этом, и начинался многочасовой спор.
— Что хочешь… знаешь… только, чтобы ты выглядела так же замечательно, как всегда. Не выключишь ли ты плиту, а?
Спустя час Лепски сидел в маленьком внутреннем дворике с зажженной сигаретой, пытаясь подавить свое нетерпение, — из-за этих попыток его давление неуклонно поднималось.
Хотя он был женат уже три года, он все еще не мог привыкнуть к тому, каким образом жена выбирала, что надеть для выхода в свет. Сначала она шла к себе в комнату и вынимала всю одежду, раскладывая ее на кровати. Потом она накладывала вето на каждое платье, рассказывала загнанному в комнату Лепски, что в любом из них ей стыдно выйти, а ему должно быть стыдно, что он детектив второго класса, когда спокойно мог бы быть сержантом и получать соответствующую зарплату.
Лепски переносил эту пытку так часто, что ее слова входили ему в одно ухо и выходили из другого, но даже не слыша монолога, он чувствовал, что время на месте не стоит.
Наконец он хитроумно предложил ей надеть нарядное черное платье, сказав, что она произведет в нем фурор, — и получил в ответ (на что и рассчитывал), что он, наверное, сошел с ума, вообразив, что она пойдет в пляжный ресторан в черном платье. Она выбрала красно-белый костюм, который он и хотел на ней увидеть, но знал, что стоило ему это предложить, как последовал бы новый спор.
