— А то!
— И кто же?
— Уэйн — кто же еще!
— Но почему он?
— Две причины. Уэйн мне задолжал двадцать пять «кусков», которых у него нет. Об этом-то он и хотел со мной поговорить. Плюс у него есть личные счеты с Кларком, что-то там связано с девчонкой. Словом, такой вот подставкой… он разом избавляется от Кларка и от меня. И спасает свои двадцать пять… Правда…
— Что?
— Буду с тобой откровенен. Ты же сам спросил, какие у меня на этот счет соображения. Вот это мое соображение. Но тут есть одна неувязочка.
— Какая?
— Я забыл оставить дверь незапертой для Хаббела Уэйна!
— Повтори-ка, приятель!
— Пойдем, я покажу. — Он повел меня к входной двери, открыл ее и указал на дополнительную личинку замка. — Вот. Если ее перед уходом утопить внутрь, дверь останется незапертой. Так вот я забыл ее утопить. И дверь оставалась все время закрытой снаружи.
Тут я заметил, что дверные ручки на внешней и внутренней стороне двери разные: на внутренней стороне ручка была медной, внешняя — стеклянной.
— А почему ручки разные? — спросил я.
— А, — усмехнулся он. — Авария. Когда я вернулся, внешняя ручка сломалась. Пока тебя ждал, я вызвал менеджера и попросил его заменить ручку хотя бы времянкой. Стеклянная — это времянка и есть, пока не найдут медную. А вам, сыскарям, до всего есть дело — все замечаете!
— Угу, — кивнул я, щелкая личинкою замка. — А ты уверен, что дверь была заперта?
— Абсолютно. Я думаю вот что. Уэйн приехал, вошел в квартиру, прочитал мою записку, понял, что меня не будет еще часа два, воспользовался каким-то предлогом чтобы заманить сюда Кларка, тут он его грохнул и сбежал, предоставив мне расхлебывать эту кашу. А если учесть все эти слухи насчет моего желания прищучить Кларка — отличная подставка!
— Но как же он смог сюда проникнуть — если дверь была заперта?
— Это ты мне сам скажи!
Мы вернулись в квартиру.
— А он мог попасть сюда каким-то иным путем?
— Нет. Тут у меня есть пожарная лестница. Но на окне колючая проволока и его можно открыть только изнутри. Я, конечно, считаю, что это мог быть только Уэйн, но сказать по правде, я не мог взять в толк, как же он умудрился попасть сюда… если попал.
— Сколько здесь комнат?
— Шесть. Две спальни, гостевая, гостиная, столовая и кухня.
— А кладовка?
— Само собой.
Он повел меня по коридору, и я тут же ударился обо что-то локтем.
— Черт! — взвыл я, потирая ушибленное место. — Это еще что за штука? — и указал на торчащую из стены железяку.
— Мусоропровод. Извини, забыл тебя предупредить. Я сам вечно на него натыкаюсь.
Я внимательно обследовал его квартиру. Симпатичное было гнездышко: красивые спальни, увитая колючей проволокой сетка на окне гостевой комнаты, выходящем на пожарную лестницу, просторная терраса. Завершив осмотр, я заявил:
— Нет, решительно утверждаю, что сюда кроме как через входную дверь попасть невозможно.
— Верно.
— И ты уверен, что дверь была заперта?
— Хотел бы я думать иначе.
— Но тогда ты главный подозреваемый.
— Сам понимаю. Но зачем мне тебе врать? Ну и что мы будем делать?
— Дай мне сорок пять минут, от силы час.
— А потом?
— Вызови полицию.
— Надо ли?
— А у тебя есть другое предложение?
— Да вроде нет.
— Расскажи им все как было. Только правду и ничего кроме правды. Все, что ты мне рассказал. Они устроят проверку и, скажу тебе, парень, будет лучше, если все твои показания подтвердятся!
— Подтвердятся-подтвердятся! — торопливо подхватил он и, когда я уже был у двери, спросил: — А ты сам куда сейчас?
— К Уэйну Хаббелу, куда же еще…
Клуб «Шестьдесят девять» находился на углу Шестьдесят девятой улицы и Парк-авеню. Это было тихое и уютное местечко, имевшее среди завсегдатаев репутацию «приюта обманщиков» — заведения, где женатые мужчины снимают девчонок, замужние дамы — мужиков, мужья — чужих жен и т. д. — такая публика составляла основную клиентуру. Прочие же были ребята из шоу-бизнеса, или ценители хорошей кухни, или любители тихой спокойной атмосферы, да еще те кто жаждал отдохновения от роскошных варьете, шумливых комиков и джаз-бандов, состоящих из духовых инструментов. Клуб «Шестьдесят девять» себя почти не рекламировал, администрация не держала в штате пресс-агентов и своей популярностью он был обязан исключительно молве. Владельцем клуба был Уэйн Хаббел, совмещавший обязанности метрдотеля, которому помогала восхитительная леди по имени Марта Льюис. Я знал Марту еще с тех давних пор, когда она не была хозяйкой столь фешенебельного заведения и зарабатывала себе на жизнь экзотическими танцами в старом кабаре «Фламинго». Уэйна Хаббела я не имел чести знать. Я встречал его несколько раз в разных местах, но лично с ним знаком не был.
Добравшись на такси до Шестьдесят девятой, я прошел квартал до клуба. Сдал шляпу в гардеробе и сел на высокий табурет к стойке бара. Я заказал виски с водой. За стойкой стоял Джерри Карас, который последние двадцать лет подавал спиртное в лучших барах города.
— Как жизнь, мистер Чемберс? — поинтересовался он.
— Все отлично, Джерри. Просто замечательно.
— Давненько вас не видно.
— Да дела, понимаешь, совсем замотался.
— Смешать, мистер Чемберс?
— Да, пожалуйста.
Я отпил из стакана, развернулся на табурете и стал рассматривать помещение. Клуб был разделен на два зала. В одном помещался коктейль-холл с барной стойкой — небольшое квадратное помещение с розовыми лампами, маленькими черными столиками и тонкими черными стульями, у входа помещался гардероб, пол был устлан толстым золотистым ковром, а в алькове у дальней стены виднелись две телефонные будки. И все.
А сквозь арку в стене-перегородке виднелся сам клуб. Это был просторный зал с плотными красными портьерами на каждой стене — для лучшей акустики. В клубе, выдержанном в золотых и красных тонах, царил полумрак: из крошечных отверстий в потолке струился синий свет, а на каждом столике помещался крошечный светильник с красной лампочкой. Вдоль стен стояли золотые диванчики и золотые же длинные столы. Ну и самое главное — небольшая до блеска отполированная эстрада и тихая музыка Альфредо Трини и его шестерых скрипачей.
Время по здешним меркам было еще раннее. В клубе сидело несколько господ из числа попечителей. Я заметил Марту Льюис и Уэйна Хаббела за первым столиком. В коктейль-холле кроме меня находилась только одна парочка — они тихо перешептывались за черным столиком.
Повернувшись к Джерри, я спросил:
— Кому здесь насолил Стюарт Кларк?
— А что?
— Я спрашиваю не из праздного любопытства.
— Ясно. Раз ты один сюда пришел, значит не развлекаться.
— Так кому?
— А что такое?
— Джерри, строго между нами. Я тебе скажу, но ты сразу забудешь.
— Ну?
— Он мертв.
— Кто?
— Стюарт Кларк. Убит.
— Окружной проку… — Лоб Джерри избороздили морщинки. Морщинки на ровном лбу Джерри примерно равносильны истерическому припадку простого ньюйоркца со здоровой психикой.
Я вытащил бумажник, положил двадцатку на прилавок и прижал ее кончиком пальца.
— Это не взятка, Джерри.
— А что же?
— Чаевые. Все, что ты мне сейчас скажешь, тебе все равно пришлось бы рассказывать следователю, а у меня такое ощущение, что я тут оказался чуть-чуть раньше следователя, спешащего сюда на всех парах.
Джерри ухмыльнулся, сложил бумажку и повернулся взять бутылку виски. Он налил в стакан и добавил воды.
— За счет заведения. Клиент, который дает такие чаевые, имеет право хоть раз выпить за счет заведения. — Улыбка стала шире, и я понял, что мы заключили контракт.
Он поставил бутылку на место и вытянул толстенький указательный палец. Я посмотрел в указанном им направлении и, как я и предполагал, палец был устремлен к столику Марты и Хаббела.
— Вон там сидит компания самых отъявленных ненавистников Кларка.
— Оба?
— А что такое компания, по-твоему? Один что ли?
— Я что-то туго соображаю, Джерри. Извини. Расскажи-ка мне сначала о Хаббеле.
Джерри положил локти на прилавок и взъерошил волосы.
— Помнишь малышку по имени Кэти Принс?
— Художницу?
— Ее. Когда-то она танцевала. Совсем чокнутая девица. Часто появлялась в самых крутых заведениях. И всегда в компании денежного мешка.
— Ну и что?
— Мистер Уэйн из-за нее просто голову потерял. Чего раньше за ним не наблюдалось. У них был бурный, безумный роман — пока она его не бросила.
— Ради кого?
— А ты догадайся.
— Кларк?
— Молодец. Мальчик Кларк совсем другое дело — выпускник Принстона, молодой, из благородных и с туго набитым карманом. Он и вхож в самые фешенебельные места. Ты бы стал осуждать девочку?
