Жизнь здесь кипела вовсю. Ввалилась целая компания игроков в боулинг – женщин. Они явно праздновали какую-то победу, совершали по залу круг почета с кубком, свистели в свистки и орали во всю глотку. Обычно Рози крикунов не любит, но на этот раз она оказалась снисходительной.
Я сама достала чистую чашку и налила в нее кофе из кофейника, который Рози держит за прилавком. Только я забралась за любимый столик, как вошел Генри. Я помахала рукой, он заметил меня. Одна из победительниц в боулинг завела музыкальный автомат. Бар начал сотрясаться от бешеной музыки, криков и хохота.
Генри уселся напротив меня, подперев голову руками.
– Как хорошо! Шум, висни, сигаретный дым, жизнь! Я так устал от этого зануды, моего брата. Он меня скоро сведет с ума. Честное слово. Мы целыми днями только и занимаемся его лечебными процедурами. Каждый час он пьет какие-нибудь таблетки. Чтобы расслабиться, занимается йогой. По утрам он делает обычную гимнастику. Два раза в день меряет давление. У него есть какие-то лакмусовые бумажки, чтобы самому делать анализ мочи. Он следит буквально за всеми показателями своего организма. Любое покалывание, любая боль – это для него сигнал тревоги. Если бурчит в желудке – это уже симптом. Впору выпускать официальный бюллетень о состоянии его здоровья. И это еще не все. В жизни не встречал большего зануды, нытика и мнительного типа. А ведь прошел только один день. Не верится, что это мой родной брат.
– Хочешь выпить?
– Не откажусь. В последнее время меня что-то тянет на выпивку. Может, я превращаюсь в алкоголика?
– А он всегда таким был?
– Я за ним такого раньше не замечал. Наверное, это старость. Ребенком он чего только не делал – падал с дерева, разбивал нос. Однажды даже сломал руку. А сколько раз он резал себе руки ножом! И все детские болезни его тоже не обошли. А потом вообще был ужас. Ему удалили гланды, аденоиды, аппендикс, почку, несколько футов кишок. Из тех органов, которые у него вытащили, можно было сконструировать еще одного человека. – Генри мрачно покачал головой.
Я оглянулась и увидела у себя за спиной Рози. Она смотрела на Генри с материнским сочувствием.
– У него что-то стряслось? – спросила она меня.
– Нет, просто к Генри приехал брат из Мичигана.
– Они не ладят друг с другом?
– Брат не дает ему житья. Он ипохондрик.
– Что с ним такое? Он болен? – Рози с любопытством уставилась на Генри.
– Нет, не болен. Просто он сошел с ума на почве своего здоровья.
– Так приведите его сюда. Я ему помогу. Мне это ничего не стоит.
– Мне кажется, Рози, ты не представляешь степень неразрешимости этой проблемы, – важно сказала я.
– А никакой проблемы нет. Я знаю, как поступать в таких случаях. Как зовут его брата?
– Уильям.
Рози повторила "Уильям" и записала что-то в своей записной книжке.
– Считайте, что дело сделан. Он будет в порядок. Не беспокойтесь.
Она отошла от нашего столика, ее свободное платье в гавайском стиле рванулось за ней, как плащ ведьмы.
– Мне показалось, или на самом деле она стала говорить по-английски хуже, как ты думаешь? – спросила я.
Генри посмотрел на меня с улыбкой.
Я похлопала его по плечу. «Не грустить. Дело сделан. Он будет в порядок».
Домой я приехала к десяти часам, но желания продолжать уборочную эпопею у меня не было ни малейшего. Я просто сняла туфли и вытерла старыми носками пыль на лестнице, когда поднималась на второй этаж, чтобы лечь спать. "На сегодня достаточно", – подумала я, засыпая.
Ночью я проснулась: мое подсознание послало мне срочное сообщение. В послании было всего одно слово – "пикап". Какой еще пикап? Я открыла глаза и уставилась в ночное небо над моей головой. Дело в том, что в спальне у меня над кроватью находится стеклянный купол, то есть, я сплю как бы под открытым небом. Небо было беззвездное, затянутое тучами, но мой стеклянный купол словно притягивал к себе сияние городских фонарей. Ночное послание явно относилось к Типпи, к ее появлению на перекрестке в ту трагическую ночь. Я начала ломать голову над этой историей с тех пор, как мне рассказал ее Дэвид Барни. Если он все выдумал, то с какой стати приплетать имя Типпи? У нее, конечно, может быть заготовлена история о том, где она была той ночью. Но если ее наезд на человека уже перестал быть тайной, то какой смысл скрывать правду? Ее видела там бригада ремонтников... впрочем, не ее, а пикап. Где же еще мне попадалось упоминание о пикапе?
Я села в кровати, откинула одеяло, включила лампу и зажмурилась от яркого света. Вместо халата я напялила на себя свитер и босиком потопала вниз, на первый этаж. Здесь я включила настольную лампу, достала сумку с бумагами и вывалила на стол папки, которые привезла из офиса. Я нашла нужную папку и перешла с ней на диван. Подобрав под себя ноги, я устроилась поудобнее и начала перелистывать фотокопии газеты "Санта Тереза Диспэтч". Уже третий раз за два дня я просматривала колонку за колонкой. За двадцать пятое никаких сообщений. О, вот это да! Прямо на первой странице в отделе местных новостей я наткнулась на крошечную заметку о гибели в результате наезда какого-то старичка. Этот старичок по непонятной причине сбежал из больницы, находящейся поблизости. В заметке говорилось, что человек был сбит пикапом белого цвета на верхнем отрезке Стейт-стрит и умер, не приходя в сознание, на месте происшествия. Фамилия жертвы не указывалась, говорилось лишь, что ее сообщат в одном из следующих номеров. К несчастью, я не заказывала копии этих номеров, поэтому не могла узнать продолжение истории.
Достав телефонный справочник, я открыла раздел "Больницы и прочие лечебные учреждения". Здесь были адреса пансионатов, больниц, платных интернатов для престарелых и санаториев. Одни и те же названия встречались в разных рубриках. Только в рубрике "Платные интернаты для престарелых" я нашла полный список всех учреждений. Неподалеку от места происшествия располагалось лишь одно такое заведение. Я переписала его адрес к себе в записную книжку, погасила свет и отправилась наверх спать. Если есть связь между пикапом, принадлежащим отцу Типпи, и пикапом-убийцей, тогда понятно упорное желание Типпи доказать, что в ту ночь она была дома. Нужно это проверить. Заодно можно будет уточнить и показания Дэвида Барни.
Утром, после обычной пробежки на три мили, душа, завтрака и звонка в офис, я поехала в район Южного Рокингэма – именно там был задавлен старичок. В начале века Южный Рокингэм был типичным сельским районом, здесь расстилались поля с посевами сои, их обрабатывали фермеры, селившиеся в вагончиках и работавшие на полях на паровых тракторах. Вот они на старой фотографии стоят перед своей неуклюжей техникой. Почти все с усами, в просторных штанах, в рубашках с длинными рукавами, в фетровых шляпах. Они стоят, опершись на грабли под лучами палящего полуденного солнца. Сама земля на таких фотографиях выглядит всегда плоской и безжалостной: несколько деревьев, клочья травы. Более поздние аэрофотоснимки этих же мест показывают уже совсем другую картину – прямые улицы расходятся из центра, как спицы колеса. За пределами кольца зеленеют молодые посадки цитрусовых. Сейчас Южный Ронингэм представляет собой пригород, в котором селится "средний класс".
Дома здесь довольно скромные, в основном построены до 1940 года. Более поздние возникли после короткого строительного бума между 1955 и 1965 годами. Ставили их довольно плотно, но нашли место и для зелени. Недвижимость здесь до сих пор пользуется большим спросом, так как место спокойное и ухоженное.
Я без труда нашла интернат для престарелых – небольшое одноэтажное здание, с трех сторон стоянки для машин. Заведение на пятьдесят коек, непритязательное, но чистенькое. Скорее всего, здесь со старичков брали немало денег. Я оставила машину на углу и поднялась по ступенькам и главному входу. Трава на лужайке перед фасадом была аккуратно подстрижена, на ветру слегка колыхался американский флаг.
Открыв дверь, я попала в уютно обставленный холл, оборудованный в стиле лучших мотелей. Атмосфера рождественских праздников еще не покинула этих стен. Господствовали зеленые и синие пастельные тона. В одном из углов стоял стол с четырьмя креслами. Рядом на журнальном столике были разложены газеты. Два фикусовых дерева при ближайшем рассмотрении оказались искусственными. Должно быть, они собирают много пыли, но, по крайней мере, не требуют хлопот с поливом.
Спросив у стойки, где найти директора интерната, я отправилась искать кабинет мистера Хьюго в указанном мне коридоре, где размещались только административные помещения. В этом крыле я не увидела ни одного больного, ни одной инвалидной коляски, ни одной медсестры. Я кратко объяснила цель своего визита. Секретарша ушла в кабинет и минут через пять пригласила меня войти.
Мистер Хьюго оказался негром лет шестидесяти с курчавой седеющей шевелюрой и совершенно седыми усами. Кожа на его лице цвета кофейной карамели напоминала бумагу, которую сначала сильно скомкали, а потом распрямили. Он был в обычном костюме, но по какому-то торжественному поводу нацепил черный галстук-бабочку. Мы обменялись рукопожатиями. Мистер Хьюго сел напротив меня, сложил руки на груди.
