Девушка, шутливо рыча на своего «дрессировщика», послушно скользнула вперед и ухватилась обеими руками за его левую руку, повиснув на ней, как некий соблазнительный розовый плод. Петрушке было от силы восемнадцать, но ее формы подошли бы и двадцатипятилетней, глядеть на нее было любо-дорого.
– О, – сказал я дружелюбно. – Да у вас еще уйма времени для дрессировки. Верно, Петрушка?
Она зарычала и на меня, потом проговорила:
– Ох, моим ногам жарко, – подняла одну босую ступню и потерла ее об икру, потом проделала то же самое с другой ступней. – Заходите в гости, мы польем их мартини, – сказала она бодро.
– Мы вымочим твои прелестные ножки в ведре, – пошутил Дев. – Но давай не будем устраивать бедлам и не будем наполнять джином ванну, Джозефина, хорошенького понемножку. Хотя хорошенького много не бывает.
– Золотые слова! – закричала она. – Поменьше вермута, побольше джина!
Моррейн выудил из кармана кольцо с ключами и, передав их своей прелестной крошке, легонько шлепнул ее по округлому, вполне спелому заду. Она повернулась и заспешила к дому.
– Мартини вам подходит, Шелл? – спросил он, снова поворачиваясь ко мне.
– Слишком раннее время, чтобы нагружаться. Хотя я мог бы принять ванну.
Он засмеялся, вытащил из кармана еще один ключ, запер дверцы трейлера.
– Пошли. Она хорошенькая штучка, правда? И не такая тупица, как кажется.
– Выглядит чертовски интеллектуальной, так мне показалось. Я слышал, как вы назвали Петрушку Жозефиной. Я не ослышался?
Мы прошли к дому по неровной кочковатой корейской траве и оказались в тени ветвей джакаранд.
– Ее имя Мэри Лу. Просто Лу, – сказал Моррейн. – Но, мне кажется, это звучит как-то удручающе уголовно. Вот почему я экспериментирую с именами. Она прекрасно отзывается на «Мадлен», но, мне кажется, обращение «Петрушка» будит в ней все самое лучшее.
– Ну, в таком случае, пусть и остается Петрушкой, – заметил я.
Мы вошли в дом – дверь была оставлена открытой, по-видимому, приятельницей Моррейна.
Петрушка подошла к нам, вертя в руке ключ. Лицо ее выражало недоумение.
– Мне не пришлось им воспользоваться, – пробормотала она. – Дверь уже была открыта.
Он озабоченно посмотрел на меня:
– Подождите здесь. – Потом прошел в глубь комнат.
Я ждал в компании Петрушки, пока он не вернулся. Он произнес:
– Кажется, кто-то побывал здесь. Хотя особого беспорядка не наделал. Кое-что сдвинуто с места, но, похоже, ничего не пропало.
– Может, лучше сообщить в полицию?
Он даже не дал мне закончить.
– Ни в коем случае, – сказал он. – Забудьте об этом.
Я поспорил с ним, но не особенно рьяно, ведь дом был его. На этом и порешили. А через минуту мы уже сидели в комнате с низким потолком, меблированной и отделанной в стиле, какого я никогда не встречал прежде и о существовании которого даже не подозревал. Там ничто ни с чем не сочеталось. Плетеный стул и легчайший бамбуковый диванчик совершенно не соответствовали и столу из темного, тяжелого даже на вид дерева. Картины и маски, идолы, фигурки, пара гобеленов – все было вразнобой. Деревянное копье, изящное, как стрела, рядом со щитом, который, вполне возможно, мог быть изготовлен из слоновьей шкуры... древнее кремневое ружье и современнейшая винтовка с оптическим прицелом... медный кальян со змеевидным чубуком... Сумятица форм, калейдоскоп красок, но все в каком-то гармоническом беспорядке – вот вывод, к которому я пришел, когда немного освоился.
– Уродство, да? – спросил Моррейн жизнерадостно. – Этот хлам я собирал по всему свету. Но кое-что из него просто не имеет цены! Например, эта кукла в человеческий рост с острова Бали. Или вон тот бюст из нефрита. Бог знает сколько они стоят, даже если оценивать на вес, но какова работа! Я знал этого художника, мы познакомились, когда я был на Бали, это его жена, по крайней мере такой была прекрасная Мелюма пять лет назад.
Он помолчал, глядя через комнату на скульптуру.
– Возможно, Мелюма растолстела, покрылась морщинами и постарела, но эта моя каменная красавица навсегда останется молодой и прекрасной, даже когда все мы умрем и превратимся в прах.
Он откинулся на спинку стула и скрестил свои длинные ноги.
– Но ведь вы пришли сюда не для того, чтобы любоваться моими трофеями и безделушками. Кроме того, я слышу, что в ванной комнате течет вода.
– А может, огромное количество джина, – сказал я, прислушиваясь. – Ну так вот, я здесь потому... Кстати, Джиппи упомянул, что я частный детектив?
Моррейн кивнул.
У меня между тем появилось предчувствие, что я недолго буду пользоваться безраздельным вниманием Моррейна, так что следовало поторопиться. И начинать, наверное, надо с того, чтобы взять да и пересказать ему всю не слишком лестную для него информацию, которую собрал о нем, пока добирался сюда. Потом задать несколько вопросов и послушать, что он на них ответит.
Это самое я и сделал, начав с того, что меня наняла Одри, и завершив беседой, которую только что имел с Баннерсом. Нет нужды уточнять, что я не стал повторять свои замечания, относящиеся ко времени рождения, йогам и прочей экзотике.
Когда я закончил, Моррейн помолчал несколько секунд, и объявил:
– Я и гроша не дам за то, что говорит Трапмэн. Там есть нефть. И не пятнадцать – двадцать баррелей в день. А пятьсот, если не больше...
– А этот ваш прибор, Дев... Если я правильно понимаю, он показывает не только есть или нет тут нефть, но и ее количество?
– Да, в определенных пределах.
Он пробежал рукой по своим черным волосам.
– Я совершенно точно могу определить наличие углеводородов – в объеме, достаточном, чтобы оправдать бурение. И могу определить, сколько будет давать в день та или иная скважина. Погрешность при этом – плюс-минус двадцать процентов. А теперь очевидно, что выработка из скважины уменьшается постепенно в соответствии с математической формулой и стоимостью продукции. Но на нее могут влиять и другие факторы. Они могут широко варьироваться. Это же так ясно! Вы понимаете меня, Шелл?
– Кажется, понимаю, – ответил я не очень уверенно. – Но не понимаю, к чему вы клоните.
– О'кей. Предположим, я осматриваю участок и прихожу к заключению, что нефть есть, и скважина, если ее пробурить на оптимальную глубину, должна давать сто двадцать баррелей в день. При этом добыча будет уменьшаться, скажем, на пять процентов в год в течение первых десяти лет ее работы. Это будет означать, что за десять лет... объем добытой нефти будет равен... трем-пяти-единице-трем-восьми-пяти-точка-плюс... то есть тремстам пятидесяти одной тысяче тремстам восьмидесяти пяти баррелям, а может, и четыремстам тысячам двумстам шестидесяти трем, но скорее где-то посередине между этими пределами.
Какое-то время я молчал, воздерживаясь от замечаний. Потом сказал:
– В это немножко трудно поверить, Дев, даже больше чем немножко. Не только в эти последние цифры. А в то, что я слышал, будто вы можете установить с абсолютной точностью, как вы это называете, присутствие углеводородов.
– Я это делаю, – проговорил он спокойно. – По крайней мере двадцать моих скважин функционируют успешно. И это только за последний год. Пять из них бурила компания «Трапмэн Ойл энд Гэз», уже после эпопеи с Джиппи. Но пока мало кто верит в мой прибор, только я сам и еще несколько человек. Пусть так. Но, вот увидите, Шелл, скоро все изменится.
Я улыбнулся:
– Возможно, так и будет. Но звучит фантастично. Двадцать скважин только за последний год? Да? И никаких проколов?
– Ну, пару раз прокололся. И до сих пор не знаю, в чем там дело. Иногда такое случается. Я над этим работаю.
– Отлично. Я тоже сейчас работаю над одним делом. Но хвастаться нечем. А вот ваши достижения потрясают воображение. И как вам удается держать в голове все эти даты, факты и цифры: икс баррелей в такое-то время по игрек долларов и так далее...
– Вы имеете в виду цифры, которые я вам назвал? Ну, сами данные я просто с потолка взял – для наглядности. Но я ведь не вызубрил их и все расчеты вчера или в прошлом месяце, чтобы при случае покрасоваться перед вами. – Он улыбнулся. – Я думаю, вы имели в виду как раз это?
– Верно.
– Иногда я забываю, что мое математическое мышление большинству людей кажется чем-то странным, даже противоестественным. А для меня оно обычное дело.
Он переменил позу, скрестив ноги по-новому, и продолжал:
– Когда я был ребенком, все думали, что из меня выйдет гений по ! части цифр, эдакий математический супермаг. Я оперировал шестизначными числами: в уме умножал, делил, вычитал, складывал, а также извлекал квадратные корни – и все это с невероятной скоростью и точностью. Простите за нескромность, но так было. Кстати, я все еще способен это проделывать.
– Вы хотите сказать, что в том примере вы все считали в уме прямо на моих глазах? Что, начиная со ста двадцати баррелей в день, эта продукция может снижаться на пять процентов в год в течение неизвестно какого числа лет, и если все это сложить, то получается... Именно это вы хотели сказать?
