– Славная погодка, – заметил он и прошествовал к Виктору.
Чик потихоньку встал на ноги и пришел в себя.
– Кто твой дружок? – поинтересовался я.
– Большой Вилли Магоун, – сказал он невнятно. – Легавый из «борьбы с пороком». Думает, гад, у него есть сила.
– А на самом деле? – вежливо осведомился я.
Он равнодушно посмотрел на меня и пошел прочь. Я вывел машину со стоянки и поехал домой. В Голливуде всякое случается – все, что угодно.
Впереди шел «ягуар» низкой посадки. Обогнув холм, он сбросил скорость, чтобы я не задохнулся гранитной пылью на плохо вымощенном участке дороги у въезда в Беспечную Долину. По-моему, этот участок нарочно оставили в таком виде, чтобы отвадить воскресных туристов, избалованных ездой по гладеньким супершоссе. Мелькнул яркий шарф и огромные черные очки. Мне небрежно ? по-соседски – помахали рукой. Потом облако пыли осело на обочине, прибавив еще один слой к белому налету, покрывавшему кустарник и выжженную траву.
Затем я обогнул гранитный склон, начался нормальный асфальт, и все вокруг стало чистенькое и ухоженное. У дороги толпились дубы, словно им было любопытно поглядеть на проезжающих, под ними попрыгивали воробьи с розовыми головками и клевали что-то такое, что станет клевать только воробей.
Потом пошли тополя. Эвкалиптов не было. Потом густая рощица южных кленов, из-за которых выглядывал белый дом. Потом девушка, которая вела под уздцы лошадь. На девушке были джинсы и яркая рубашка, и она жевала веточку.
У лошади был разгоряченный вид, но не взмыленный, и хозяйка ласково с ней ворковала. За каменной оградой садовник вел газонокосилку по огромной волнистой лужайке. Вдали красовался внушительный особняк колониальной архитектуры. Где-то играли на рояле упражнения для левой руки.
Потом все это осталось позади, ярко блеснуло озеро, и я начал всматриваться в номера на столбиках у ворот. Дом Уэйдов я видел только раз в темноте. При дневном свете он казался не таким большим. Возле дома было полно машин, поэтому я остановился на обочине и пошел пешком. Дверь открыл дворецкий-мексиканец в белой куртке. Это был стройный, красивый мексиканец, куртка сидела на нем элегантно, похоже было, что он получает полсотни в неделю, не изнуряя себя трудом.
Он сказал:
– Buenas tardes, Senor, – и ухмыльнулся, словно удачно пошутил. – Su nombre de Usted, por favor?
– Марлоу, – ответил я, – чего ты выламываешься, Кэнди? Мы с тобой разговаривали по телефону, забыл?
Он снова усмехнулся, и я вошел. Шла обычная вечеринка с коктейлями ? все говорят слишком громко, никто никого не слушает, хлещут выпивку напропалую, глаза блестят, лица румяные, или бледные, или потные, смотря, кто сколько принял и сколько может выдержать. Рядом со мной сразу возникла Эйлин Уэйд в чем-то светло-голубом, что ее отнюдь не портило. Казалось, что стакан она держит в руке просто для порядка.
– Как я рада, что вы пришли, – церемонно произнесла она. – Роджер ждет вас у себя в кабинете. Ненавидит вечеринки. Он работает.
– При таком бедламе?
– Это ему не мешает. Кэнди подаст вам выпить – или, может быть, хотите сами пойти к бару?
– Хочу сам, – сказал я. – Простите за тот вечер. Она улыбнулась.
– По-моему, вы уже извинились. Это пустяки.
– Никакие не пустяки.
Улыбка исчезла у нее с лица, едва она, кивнув, отвернулась и отошла. В углу, возле огромных стеклянных дверей, я углядел бар. Передвижной, на колесиках. Я двинулся к нему, стараясь ни на кого не налететь, и тут кто-то сказал:
– О, да это м-р Марлоу.
Я обернулся и увидел м-с Лоринг. Она сидела на диване рядом с чопорным мужчиной в очках без оправы и с козлиной бородкой, похожей на след от сажи.
У нее был скучающий вид. Он сидел молча, скрестив руки, и хмурился в пространство.
Я подошел. Она улыбнулась и протянула мне руку.
– Это мой муж, доктор Лоржнг. Эдвард, это м-р Филип Марлоу.
Парень с бородкой мельком глянул на меня и еле заметно кивнул. Других движений не произвел. Видимо, экономил энергию для более важных дел.
– Эдвард очень устал, – сказала Линда Лоринг. – Эдвард всегда очень устает.
– С врачами это бывает, – заметил я. – Принести вам что-нибудь выпить, м-с Лоринг? Или вам, доктор?
– Ей уже хватает, – изрек он, ни на кого не глядя. – Я не пью. Чем больше смотрю на пьющих, тем больше этому радуюсь.
– Вернись, малютка Шеба, – мечтательно произнесла м-с Лоринг.
Резко повернувшись, он угрюмо посмотрел на нее. Я ретировался в направлении бара. В обществе мужа Линда Лоринг казалась другим человеком. В голосе и выражении лица сквозила язвительность, которой в недавнем нашем разговоре я не чувствовал, хотя она и злилась.
У бара стоял Кэнди. Спросил, что я желаю выпить.
– Пока ничего, спасибо. Меня просил зайти м-р Уэйд.
– Es muy occupado. Senor. Очень занят. Я решил, что любовь к Кэнди мне не грозит. Я молча взглянул на него, и он тут же добавил:
– Но я иду посмотреть. De pronto, Senor. Он осторожно пробрался сквозь толпу и моментально вернулся.
– О'кей, приятель, пошли, – бодро пригласил он.
Я последовал за ним в глубину дома. Он открыл дверь. Я вошел, он прикрыл ее за мной, и шум сразу затих. Комната была угловая – большая, тихая, прохладная. За стеклянной дверью виднелись розовые кусты, в окне сбоку установлен кондиционер. С порога было видно озеро и Уэйд – он растянулся на длинном кожаном диване. На солидном письменном столе светлого дерева стояла пишущая машинка, рядом с ней – стопа желтой бумаги.
– Молодец, что пришли, Марлоу, – протянул он лениво. – Располагайтесь.
Пропустили уже глоток-другой?
– Нет еще. – Я сел и посмотрел на него. На вид он был еще бледный и потрепанный. – Как ваша работа?
– Прекрасно, только утомляюсь быстро. Жалко, что после четырехдневного запоя так паршиво себя чувствуешь. Иногда в это время лучше всего пишется. В нашем деле стоит заклиниться от напряжения – и конец, ничего не выходит.
Главное, чтоб легко работалось – тогда получается. Все, кто говорит наоборот, врут, как сивый мерин.
– Может быть, это зависит от человека, – заметил я. – Флоберу нелегко работалось, а писал он прилично.
– О'кей, – сказал Уэйд и сел. – Значит, Флобера читаете, значит, вы интеллектуал, критик, ценитель литературы. – Он потер лоб. – Я завязал, и это омерзительно. Мне противен любой человек со стаканом в руке. Надо идти туда и улыбаться всем этим гнусным гадам. Все они знают, что я алкоголик.
Всем интересно, что же я пытаюсь утопить в вине. Какая-то фрейдистская сволочь объяснила, что пьянство – это способ спастись бегством. Любой десятилетний ребенок это знает. Если бы у меня, боже избави, был десятилетний сын, он бы спрашивал: «Папочка, от чего ты бежишь, когда напиваешься?»
– Я так понял, что у вас это недавно началось, – сказал я.
– Просто в последнее время хуже стало, но выпить всегда был не дурак. В молодости легче отходишь. А когда уже за сорок, тут дело другое.
Я откинулся и закурил.
– О чем вы хотели со мной поговорить?
– А вы как думаете – от чего я убегаю, Марлоу?
– Понятия не имею. Информации недостаточно. Кроме того, все от чего-нибудь убегают.
– Но не все напиваются. А вы от чего убегаете? От своей молодости, или от угрызений совести, или от сознания, что вы мелкий деятель мелкого бизнеса?
– Понятно, – сказал я. – Вам нужно кого-то оскорбить. Давайте, старина, не стесняйтесь. Когда будет больно, я скажу.
Он усмехнулся и взъерошил короткие вьющиеся волосы. Затем ткнул себя пальцем в грудь.
– Полюбуйтесь на мелкого деятеля мелкого бизнеса, Марлоу. Все писатели – подонки, а я самый подонистый. Я написал двенадцать бестселлеров, и если удастся закончить этот бред, что лежит на столе, возможно, будет и тринадцатый. И ни один из них не стоит пороха, которым надо бы их всех взорвать к чертовой матери. У меня прелестный дом в весьма респектабельном районе, где хозяин весьма респектабельный мультимиллионер. У меня прелестная жена, которая меня любит, и прелестный издатель, который меня любит, а сам я люблю себя больше всех. Я эгоист, сукин сын, шлюха или сутенер от литературы – что вам больше нравится – отъявленный мерзавец. Итак, чем вы можете мне помочь?
– А чем надо?
– Почему вы не обижаетесь?
– На что обижаться-то? Просто слушаю, до чего вы себя ненавидите. Это скучно, но для меня не оскорбительно.
Он хрипло засмеялся.
– Вы мне нравитесь, – сообщил он. – Давайте выпьем.
– Здесь не буду, дружище. Я вам не пара. Не желаю смотреть, как вы развяжете. Помешать вам нельзя, но и помогать я не обязан.
Он встал, – Не обязательно пить здесь. Пошли туда. Полюбуемся на избранное общество, в котором приходится вращаться, когда разбогател и переехал к ним поближе.
– Ладно вам, – сказал я. – Бросьте это. Кончайте. Они такие же, как все.
– Ara, – упрямо продолжал он. – Вот в этом-то беда. Кому они нужны такие?
