Теперь бригада скорой помощи обрабатывала два пулевых ранения в грудь, полученные Лукесси. Павлик стоял рядом с Денафриа в нескольких метрах поодаль. Он положил руку на плечо напарника и старался его успокоить.
– Ты правильно поступил, – внушал Павлик. – Я тоже был на взводе и готов был выстрелить. Но ты оказался проворнее… Ты правильно поступил.
– Спасибо, – кивнул Денафриа.
– Все будет нормально, – продолжал Павлик. Он убрал руку с плеча Денафриа и принялся рыться в карманах в поисках сигарет.
– По-моему, он не собирался тебя давить, – заметил Денафриа.
Павлик в упор посмотрел на напарника.
– Как это – не собирался? – возмутился он. – Если ты скажешь так на суде, подонок выйдет сухим из воды! Мафиозо хотел нас задавить. Он направил на нас машину! Ты среагировал быстрее, чем я. Вот что случилось, Джон, и вот что ты, мать твою, скажешь! Ясно? Ты слышишь меня?
– Да, наверное, – неуверенно проговорил Денафриа.
– Не наверное, а точно! – убеждал Павлик. – Так и было, мать твою!
Денафриа заставил себя снова кивнуть.
Сразу после того, как Джимми Манджино приняли в семью Виньери, его арестовали. Едва он сошел на причал с катера в Шипсхед-Бэй, как на пристани появилось множество агентов ФБР.
Время близилось к полудню. Проститутки, которых они подобрали на Стейтен-Айленде, щурили глаза от яркого солнца. Женщины сбились в кучку в полицейском фургоне, припаркованном у причала. Младшего босса и бригадиров арестовали раньше, на Стейтен-Айленде, после того как они сошли там на берег. Манджино и двух его новых собратьев по семье Виньери заковали в наручники и рассадили по разным машинам.
Манджино ждал в машине специальный агент Феллер, державший наготове портативную видеокамеру с функцией записи звука. Дождавшись, когда машина тронется с места, он показал Манджино запись, сделанную у дома Юджина Транкатты.
Манджино посмотрел запись и отвернулся.
– По нашим подсчетам, примерно тогда ты и завалил Транкатту, – открыл карты Феллер.
Манджино молчал.
– Мы увеличили запись – и надо же, разглядели у тебя за поясом рукоятку «беретты». Той самой, из которой убили Транкатту, а также двух корейских отморозков на стоянке возле отеля «Бруклин-Инн».
Манджино смотрел в окно.
– Кстати! – насмешливо протянул Феллер. – Ни за что не догадаешься, откуда мы узнали о твоем вчерашнем празднике.
Манджино преувеличенно равнодушно зевнул.
– От Джека Фамы, – сказал Феллер.
Манджино круто развернулся к специальному агенту. Он не скрывал удивления.
Феллер улыбнулся.
– Тебя заставляли проколоть палец, а потом жечь иконку? – спросил он.
– Так что там насчет Фамы?
Феллер смотрел вдаль, нарочно затягивая время.
– Наверное, он делал то же самое, – сказал наконец Феллер. – Я имею в виду – прокалывал палец. И святого жег.
Манджино стиснул зубы.
– Знаем мы все ваши ритуалы, – продолжал Феллер. – Тебя заставили перекреститься и поклясться не выдавать своих? Ну и зря. Все равно ни один из вас не умеет хранить тайны. Ни единой.
– Где Фама? – спросил Манджино.
Феллер пожал плечами:
– Не знаю… Если честно, до него мне и дела нет! Мы взяли новичка в мафиозном отряде бойскаутов, и теперь Фама для нас – второразрядный стукач.
Манджино хмыкнул:
– С чего ты взял, что я стану стучать?
Феллер снова включил миниатюрный телевизор и ткнул Манджино локтем в бок, чтобы привлечь его внимание.
– Ты совершил убийство, – заявил он, показывая на крошечный экран. – Судя по тому, как все выглядит, убийство преднамеренное. Тебе светит от двадцати пяти лет до пожизненного. А может, и укольчик, после которого сразу станет не больно.
Манджино по-прежнему ухмылялся.
– Ничего у вас на меня нет.
Феллер хлопнул Манджино по колену.
– Ну и ладно! – воскликнул он. – Даже если пока у нас действительно ничего нет, Джек Фама охотно даст на тебя нужные показания. Больше всего на свете ему не хочется возвращаться на Сицилию. От этого он плохо спит по ночам. Так ему не хочется, чтобы его выслали на родину!
Самодовольная улыбка на лице Манджино увяла.
– Значит, Фама действительно стукач? Он меня заложил?
– Он или один из двух типов, которых вместе с тобой приняли в бойскауты, – кивнул Феллер.
Манджино покачал головой.
– Ты полный придурок, – сказал он.
– Придурок так придурок, – не обиделся Феллер. – Мне все равно. Знаешь, почему? Потому что кто-то из вас все равно будет на нас работать. Нам безразлично кто. Ты, один из двух придурков, которых приняли в семью вместе с тобой, один из бригадиров, который вчера вручал вам верительные грамоты в ваш зоопарк… В общем, кто-то из вас обязательно расколется и настучит на других. Так живут в твоем мире, крутой. Рано или поздно каждый из вас начинает играть в игру под названием «Давайте договоримся». В наши дни больше никому не хочется сидеть за решеткой. В тюряге теперь совсем не то, что было раньше для вас, мафиози. Не те условия. Никаких больше стейков и омаров. Никакого красного вина и карточных игр на всю ночь. Если будут снимать продолжение «Хороших парней», боюсь, сцены в тюрьме окажутся самыми скучными. Просто до ужаса скучными.
Манджино всеми силами старался игнорировать подначки специального агента.
– Интересно, как Фама узнал про вчерашний вечер? – спросил он.
– Он ведь Виньери по крови, – ответил Феллер, поворачиваясь к окошку и щурясь на солнце. – И потом, повторяю, какая разница? На тебя настучали, а кто – Фама или другой, не имеет никакого значения. – Он снова повернулся к Манджино. – Ты неудачник, друг мой, и тебя ждет тюрьма. Вот что главное. А все остальное не важно. Пораскинь-ка мозгами.
– Да пошел ты, – ругнулся Манджино.
– Охотно пойду, – кивнул Феллер. – А ты пока подумай над моими словами. У тебя минут двадцать. Потом мы подъедем к нашей штаб-квартире на Федерал-Плаза, 26. От тебя зависит, как ты туда попадешь – с парадного или черного хода. Все зависит от того, какое решение ты примешь. Один вариант оставляет тебя в живых и на свободе. Выберешь другой вариант – и он будет стоить тебе жизни по крайней мере следующих двадцати лет. Так что выбирай, что тебе дороже. У тебя осталось девятнадцать минут.
Манджино сглотнул слюну. Он почувствовал, как подступает очередной приступ мигрени. Попытался запрокинуть голову назад и закрыть глаза, но со скованными за спиной руками находиться в такой позе было очень неудобно.
Они сидели за уставленным бутылками круглым столом в зале ресторана «Пи Джи Кингз». Ресторан уже закрылся, и в зале никого не было, кроме четырех детективов и Элиш Фален. Алекс Павлик сидел между прежним и новым напарниками, Декстером Грини и Джоном Денафриа. Арлин Белзинджер примостилась рядом с Элиш Фален, слева от Грини. С другой стороны от Арлин, чуть поодаль, сидел Денафриа. Все были заметно навеселе, а Павлик совсем захмелел.
Взяв очередную бутылку «Хайнекена», Денафриа посмотрел на мопсиху Наташу. Собачка спала на полу, на плотной подстилке.
– Поверить не могу, что ты спер собаку у Тони Мопса.
Павлик поднял вверх правую руку, в которой сжимал наполовину выпитую бутыль текилы.
– Поправочка, – провозгласил он. – Я спер мопса у Тони Мопса.
Декстер Грини качал головой.
– Правда, он зануда? – сказал он, обращаясь одновременно к Денафриа и Белзинджер. – «Поправочка. Уточнение». Ты спер у него собаку!
Павлик повернулся к Белзинджер.
– Видишь, какой он? С ним надо держать ухо востро, – предупредил он. – Декс ужасно завистливый тип. Тут уж ничем не поможешь. Представляешь, как тяжело мне с ним пришлось? Мы проработали вместе целых восемь лет!
– Элиш, а ты как его терпишь? – забеспокоился Грини. – Я выносил его поневоле, нас ведь заставили работать вместе.
– Он редко бывает дома, – ответила Элиш. – Привык задерживаться на работе допоздна.
Белзинджер засмеялась, подняла голову и посмотрела на Денафриа. Тот тоже посмотрел на нее.
– А ты как считаешь, Джон? – спросила она. – По-твоему, Алекс тоже трудный?
Грини и Денафриа переглянулись.
– Алекс?
Белзинджер хихикнула.
– Я просто назвала его по имени!
– Алекс? – повторил Грини.
– Мне он не позволил называть себя Алексом, – вздохнул Денафриа. – Более того, сам велел, чтобы я обращался к нему по фамилии.
– Да, он у нас такой польский мачо. Гордится своей фамилией, – кивнул Грини. – Ему и невдомек, что всем наплевать на его происхождение.
– Ничего подобного! – сказал Павлик. – Хотя знаешь, Декс, иногда я скучаю по твоему шовинизму. Вот, например, мой новый напарник, Джон, в самом деле умеет говорить на своем родном языке. Ну и что? А от тебя только и слышно: «мы», «вы»… Ты помешался на своем африканском шовинизме. Что, я не прав?
