Террелл слушал и думал, что все это ему больше не нужно. Расследование перешло в другие руки. Теперь всем заправляют люди из ЦРУ, а его дело — просто передавать им информацию.
— Ладно, Том. Ты свободен.
Когда Лепски ушел, Террелл сказал устало:
— Тут что-то не так. Мне это дело перестает нравиться. С какой стати этот псих засел в квартире? Почему они не берут его? Зачем сняли охрану с дома его жены?
— Пожалуй, вы правы, шеф. Но это уже не нашего ума дело. У меня на столе, к примеру, телефон с утра надрывается. Куча дел, надо работать. — Беглер допил кофе и, глядя на огорченное лицо Террелла, сказал: — Не переживайте, шеф.
— Постараюсь. — Террелл принялся читать рапорт Лепски.
Тем временем Уоррен звонил из своего номера Форрестеру. Какое-то время пришлось ждать — каждый звонок в квартире проверялся и фиксировался ЦРУ. Гамильтон сделал так, чтобы никто, кроме Уоррена, не мог созвониться с Форрестером. Наконец трубку сняли.
— Говорит Уоррен.
— Что вам надо? — Голос звучал резко и раздраженно.
— Пол, я должен снова повидаться с вами. Могу я зайти в пределах часа?
— Что вы хотите?
— Это не телефонный разговор. Я приду один.
— Приезжайте, но не надейтесь меня переубедить. Мои условия вы знаете.
— Да. Спасибо, Пол, я скоро буду.
Телефон умолк. Гамильтон спросил устало и озабоченно:
— Ну, как?
— Он был весьма неприветлив, но в конце концов мы договорились о встрече. — Уоррен склонился над столом, на котором лежали утренние газеты, и пробежал глазами кричащие заголовки. — Ох уж эти газетчики… жить мешают. — Уоррен повернулся к Гамильтону: — А где сейчас Нона Джейси?
— Летит на Ямайку со своим женихом, — ответил он, — я посадил их в самолет сегодня на рассвете, велел не болтать и прицепил к ним своего человека. Нечего им путаться под ногами до окончания операции. Вернутся, когда шумиха уляжется, но не раньше.
— Что поделывает миссис Форрестер?
— Наверное, валяется на диване и плюет в потолок. За ней тоже наблюдает мой человек.
Гамильтон ошибался. Tea, напротив, была очень занята — собирала вещи. Из газет и радио она узнала, что ее ненормальный муж отсиживается на какой-то квартире. Вот почему она решила уехать из Парадиз-Сити. К тому же ей хватило ума сообразить, что в этом городе ей уже ничего не добиться. Когда эти олухи из полиции в конце концов решат схватить ее муженька и упрятать за решетку, у нее уже будет такая дурная слава, что все поклонники отшатнутся от нее.
После недолгих колебаний Tea решила перебраться в Нью-Йорк — там у нее найдутся воздыхатели. Конечно, ей будет не хватать пляжа и жаркого флоридского солнца, но из солнца и пляжа денег не вытянешь, а деньги для Tea были смыслом жизни.
Перед отъездом надо было содрать с кого-нибудь побольше денег. Детектив Джейкоби сообщил ей, что охрана с бунгало снята и Tea вольна вести себя как заблагорассудится. Она долго ломала голову, из кого бы вытянуть деньги. В конце концов она решила поехать к Уоллесу Маршаллу, президенту Национального банка. Беспроигрышный вариант: жирный старый развратник, а жена у него — как алебарда. Тысяч десять долларов вытянуть можно, больше, пожалуй, не выйдет, старичок скуповат. А десяти тысяч вполне хватит на первое время в Нью-Йорке.
В одиннадцать Tea закончила одеваться и оглядела себя в зеркало. Она достаточно объективно относилась к своей внешности, но тут призналась себе, что выглядит великолепно. Tea вышла из дома.
За ней наблюдал агент ЦРУ Марк Додж, приземистый крепыш с портативным передатчиком в руках. Он исходил потом, прячась за кустарником. Фигура Tea, ее покачивающиеся при ходьбе бедра вызвали у него восхищение. Видя, что Tea направляется в гараж, Додж ухмыльнулся: он заранее вывел из строя зажигание в ее машине. Хотел бы он видеть ее лицо, когда она обнаружит, что автомобиль неисправен…
Додж не сомневался, что такая женщина, как Tea, не пойдет пешком к шоссе — это добрые четверть мили. Через несколько минут Tea выбежала из гаража с горящими от ярости глазами и вернулась в дом.
Телефон Tea прослушивался круглосуточно. Когда она набрала телефон местного гаража, чтобы вызвать механика, дежурный агент ЦРУ немедленно вклинился, и Tea услышала сигнал «занято». Она двадцать минут пыталась дозвониться до гаража и, наконец, решила вызвать такси. И снова неудача — по той же причине.
Когда Tea набрала номер телефонного мастера, телефон вообще выключился. Она швырнула трубку, закурила и, щуря зеленые глаза, задумалась.
«Машина не заводится, телефон молчит, полицейскую охрану сняли…»
От этой пустоты вокруг она испугалась, но страх длился всего несколько секунд. До ближайшего бунгало — четверть мили, правда, придется идти по песку. Но она пойдет и позвонит оттуда. Сбросив туфли на высоких каблуках, Tea надела пляжные тапочки на толстой подошве, приоткрыла дверь бунгало и осмотрелась. Широкий песчаный пляж был безлюден. Tea зашагала по тропинке, но вдруг остановилась. Агент Додж, прячась за кустарником, наблюдал за ней. У Tea сдали нервы. Вдруг она наткнется на мужа? Tea вздрогнула и принялась убеждать себя, что это маловероятно, ведь по радио сообщили, что доктор Форрестер блокирован полицией в квартире на Леннокс-авеню. Значит, в управлении решили, что она в безопасности, поэтому и сняли охрану. Все же, представив себе, что придется долго идти одной по безлюдному пляжу, Tea запаниковала. На нее нахлынули жуткие воспоминания, когда дверь ванной содрогалась от ударов разъяренного Форрестера. Она повернулась и юркнула обратно в бунгало. Заперев дверь, она бросилась к бару и налила себе виски.
Додж улыбнулся про себя и связался с Гамильтоном.
Уоррен приехал на Леннокс-авеню. У дома 146 толпились зеваки, в первых рядах — журналисты и фотографы. Их напор сдерживал кордон полицейских. Закрываясь руками от фотовспышек, Уоррен вошел в дом.
На сей раз дверь в квартиру была заперта. Пришлось звонить. Переминаясь с ноги на ногу, Уоррен вспомнил предостережение Херца: Форрестер способен убить себя, повинуясь внезапному капризу. Уоррен встревожился, позвонил опять и с облегчением услышал щелчок открываемого замка.
— Пол? — Уоррен толкнул дверь. — Здравствуйте. Я один.
— Входите, — отозвался Форрестер.
Уоррен осторожно прошел в гостиную. Бледный и мрачный Форрестер холодно и подозрительно смотрел на него.
Уоррен негромко произнес:
— Надеюсь, вы поймете меня, Пол. Все оказалось сложнее, чем мы предполагали. Не подумайте, что мы отказываемся от ваших условий, но жену привести сюда мы не можем. Судите сами: она знает, где вы, и ни за что не поедет к вам по своей воле. К тому же вокруг шныряют репортеры. Поезжайте к ней сами — она снимает бунгало и живет там одна. Лучше выехать, когда стемнеет, если вы согласны. Около девяти. Я довезу вас до бунгало. Вас это устраивает?
Форрестер смотрел недоверчиво.
— Не старайтесь перехитрить меня, — предостерег он, — я знаю, вы очень умны, но не советую мудрить. Вы, конечно, можете отнять у меня ампулу прежде, чем я успею ее раскусить… Маловероятно, но возможно. Но формулы вам не видать. Это вам ясно? Вы отдаете себе отчет, что русские скоро смогут сами создать такой же сплав? Я в это не верю, но вдруг? А лет через пять-шесть они его создадут наверняка. Но к тому времени у вас будет громадное преимущество перед ними. Я понимаю ваши трудности и согласен ждать до вечера. Но помните, время теряете вы, а не я.
— Я заеду без пятнадцати девять, — сказал Уоррен, — и отвезу вас к ней. Вам что-нибудь нужно? Может быть, еда? Я привезу.
— Ничего… впрочем… — невозмутимо произнес Форрестер, — мне нужен нож для разделки мяса. И не любой, а вполне определенный. Ширина лезвия — четыре дюйма, а рукоять украшена латунными гвоздиками. В общем, такой же нож, что я получил в подарок от жены. Он продается в магазине «Дрю и Стептон» на главной улице.
Уоррен кивнул:
— Хорошо, Пол. Я привезу его вам.
Форрестер прошел в спальню и прикрыл за собой дверь.
Отель «Пенинсула» был несколько старомоден, но считался самым лучшим в Гонконге. Естественно, что Герман Радниц остановился именно там.
Радниц сидел в отдельном кабинете гостиничного ресторана. Он только что позавтракал, пил глотками китайский чай и изучал объемистый документ.
Проект по водоснабжению осуществляется по намеченному плану — через три дня можно лететь в Пекин. Однако на душе у Радница было неспокойно. От Линдсея три дня не поступало известий, хотя расшифрованная формула уже должна была быть в его руках.
Радниц допил чай. Полуприкрытые холодные глаза были задумчивы. Что случилось? Почему молчит Линдсей? Словно отвечая на его вопрос, мальчик-слуга внес на серебряном подносе бумагу:
— Телеграмма, сэр.
Радниц морщась развернул скатанную полоску. Морщины стали глубже, когда он увидел зашифрованную «шапку» документа: «Сверхмолния. Лично». Телеграмму послал Фриц Курт, его личный секретарь. Лицо Радница помрачнело. Он быстро поднялся на лифте в свой номер.
