Ознакомительная версия.
– И мяч опять вернулся ко мне, – буркнул Болотин, имея в виду, что главный дурак все-таки он. – Я уже понял, что мне ее придется менять всю от начала до конца. Сделаю, конечно! А насчет приглашения не забудь – моя жена будет только рада! Позвонишь, и я за ней машину пришлю.
Поговорив с Болотиным, Гуров понял, что уже в состоянии объясняться с Мизоевым, и позвонил ему:
– Уважаемый Джафар Мусаевич! – начал было он, но тот не дал ему продолжить:
– Только не надо меня благодарить! Мужчина должен разбираться с мужчиной, но вот сводить счеты через женщину – подло! Это недостойно мужчины!
– И все равно спасибо!
Отключив телефон, Лев снова заглянул в спальню и увидел, что Маша лежит уже на спине, с открытыми глазами, укрытая покрывалом с кровати, и слушает Петра. Сейчас никто не назвал бы ее красавицей: всклокоченные волосы, размазанный макияж, а главное, несчастное лицо и потухшие глаза. У него сердце кровью обливалось, и он рискнул войти. Когда Мария его увидела, у нее задрожали губы, и она спросила:
– Лева! Я ужасная дура, да?
– Машенька! Родная! Ты моя самая любимая на свете женщина! – совершенно искренне ответил Лев.
– Маша! Тебе надо поспать! А давай-ка ты у нас сейчас коньячку выпьешь? – предложил Орлов. – Как говорится: не прими, Господи, за пьянство, прими за лечение! Тебе нужно, чтобы нервы отпустило. Договорились?
Она молча покивала головой, и Гуров принес из кухни остатки коньяка, которого оказалось не так уж много, – уж слишком день нервотрепный выдался. И они стали крохотными порциями поить Машу коньяком, потому что давно известно, что процесс всасывания начинается еще во рту. Вот и получается, что можно за один присест выпить стакан водки – и ничего, а вот если его наперстками пить, вырубишься, не дойдя даже до половины стакана. Испробованный на практике метод оказался действенным и на этот раз. Мария захорошела, ее потянуло в сон, и, когда она уснула, они вышли из спальни, оставив, однако, на всякий случай дверь открытой.
– Болотин сказал, что завтра жахнет, – шепотом сообщил Гуров Орлову.
– Ну, посмотрим, куда брызги полетят, – хмыкнул тот.
– И вот еще что! Никакой это не Кузьма, а Козьма! Это он на Машу напал! Я его фотографию видел!
– Тот, что на хорька… Черт! – тихонько воскликнул Петр. – Так ведь это же Козьмин из группы Лошкарева!
– Вот именно! Которого за все его художества сажать надо было лет на «надцать»! А его, чтобы скандала не было, тихо уволили по собственному желанию! И сколько таких Козьминых, тихо уволенных, по России бродит! И чем они сейчас занимаются, большой вопрос!
– Где он сейчас?
– Где надо, там и есть! В нужный момент найдем, как и Лошкарева!
– Господи, Лева! Во что ты вляпался?
– Петр! Не цитируй мадам Шульц! – огрызнулся Гуров. – Я сейчас о другом думаю. Если Козьма сам на дело пошел, значит, в загашнике у них никого больше не осталось! Может, пара «шестерок» и завалялась, но те без приказа не рыпнутся!
– И вся эта плесень выросла под боком у Болотина, – удрученно покачал головой Петр. – Какая же сволочь ему Лошкарева порекомендовала?
– Ну, я думаю, с этим он без нас разберется так, что никому мало не покажется, – заметил Гуров. – Ты мне лучше скажи, как я завтра на работу пойду? Машу в таком состоянии ни в коем случае оставлять нельзя!
– Не волнуйся! Я завтра утром свою жену сюда привезу – она со мной еще и не через такое прошла. Найдут они, о чем поговорить, – успокоил его Орлов.
Тихонько закрыв за ним дверь, Гуров прошел в кухню и практически на ощупь похватал из холодильника какие-то куски – он же толком не позавтракал, а потом вернулся в спальню, лег рядом с Машей, прижал ее к себе, заботливо укрыл, а она, устроившись у него на плече, даже не проснулась, только иногда по-детски всхлипывала во сне. А он лежал и думал: «Господи-и-и! Ну ладно я! Я знал, на что шел! Но жене-то моей за что все это?»
Первое, что, проснувшись, увидел Гуров, – были глаза Маши, испуганные и потухшие. Он прижал ее к себе, поцеловал и заботливо спросил:
– Ты что, родная?
– Лева! Ты не знаешь, как это было страшно! Ты даже представить себе этого не можешь!
– Машенька! И знаю, и представляю, потому что сам не раз бывал в такой ситуации.
– Но ты мне никогда ничего не рассказывал!
– Не хотел тебя волновать, вот и не рассказывал, – объяснил он и тихонько засмеялся.
– Ты чего? – удивилась она.
– А ты на себя в зеркало посмотри!
Мария вскочила с кровати, подбежала к зеркалу, глянула на себя и, ойкнув, убежала в ванную. «Ну, вот все и возвращается на круги своя! – подумал Лев. – Раз женщину уже волнует, как она выглядит, значит, все в порядке», – и отправился на кухню готовить завтрак. Жена появилась из ванной уже преображенной, и даже выражение лица и глаз у нее изменилось. Он оставил ее хозяйничать дальше и ушел в ванную сам, а когда вышел оттуда, на кухне уже сидела жена Орлова и о чем-то шепталась с оживленной Марией.
– Доброе утро, – сказал он и, играя заготовленную вчера роль, спросил: – Что-то случилось?
– Лева! Не лезь в наши женские дела! – отмахнулась от него гостья.
– Ты представляешь, у Орловых в этом году юбилей, и вся родня требует, чтобы его пышно отметили. Петр, естественно, ничем заниматься не будет, вот и…
– Ну, все выложила! Ничего не утаила! – рассмеялась жена Орлова и возмутилась: – А чего это ты, Лева, без дела прохлаждаешься?
– Вообще-то я хотел сегодня с Машей побыть, – объяснил он.
– Иди себе спокойно на службу, а мы тут сами разберемся! Ишь ты! Еще один выходной решил себе устроить!
Поняв, что оставляет жену в надежных руках, Гуров позавтракал и вышел из дома, но поехал не в главк, а к Шульцам. Лошкарев и Козьмин находились под присмотром, и этой семье больше ничего не угрожало, вот и нужно было забрать оттуда Виктора, а заодно и Марка прихватить, чтобы официальные показания дал – пора! Когда он позвонил в дверь, за ней раздался женский голос:
– Марек! Иди посмотри, кто там, и, если это чужой, позови Виктора!
Гуров чужим не был, и дверь открылась тут же.
– Вот видишь, Лева! Я теперь здесь просто открываю дверь, – вместо приветствия грустно произнес Марк.
– У вас что-то случилось? – насторожился Лев.
– А ты зайди, посмотри, и тебе тоже станет так же весело, как и мне, – вздохнул тот.
Гуров вошел вслед за ним в коридор, сел на пуфик и сразу же слегка обалдел: в квартире наблюдалось нечто вроде хаотичного броуновского, но несколько упорядоченного движения, потому что у него был центр, и этим центром был Виктор. Лев почувствовал себя зрителем в первом зале партера и стал наблюдать за тем, что происходит, а это был настоящий спектакль.
Молодой женский голос откуда-то издалека: «Виктор! На балконе до сих пор воняет дерьмом!»
Виктор из ванной, откуда раздается хлюпанье воды и звук выжимаемой тряпки: «Лия! Дерьмо еще никогда не пахло розами! Потерпи! Это скоро выветрится!»
Пожилой женский голос их кухни: «Мальчик! Я хочу зафаршировать щуку! Что ты на это думаешь?»
Виктор: «Тетя Нюня! Вы делаете мне горько! Какой адиёт вам сказал, что можно зафаршировать перемороженную щуку? Плюньте ему в глаза! А потом плюньте еще раз! Вы никогда не сможете снять с нее шкурку чулочком целой! Она обязательно порвется! Таки вы ее будете штопать или класть заплатки?»
Женщина средних лет в прозрачной пластиковой шапочке для купания на голове, появившаяся из глубины квартиры (возмущенно): «Виктор! Я намазала волосы краской, а у нас отключили горячую воду, и водонагреватель не работает!
Виктор: «Дора! Большой город Жмеринка! Иди и поставь воду на голову!»
Дора скрывается в кухне, но тут же из глубины квартиры появляется молодая женщина, которая, заламывая руки, почти кричит: «Виктор! Рахиль не хочет учить французский!»
Виктор: «Лия! Дай ей трапку и пусть идет ко мне – я буду учить ее мыть полы! Должна же она с детства осваивать профессию и готовиться к своему светлому будущему! Теперь посудомойщиц нет – везде стоят автоматы, так что без знания французского ей один путь – в уборщицы».
Лия скрывается в глубине квартиры и оттуда слышится ее крик: «Виктор! Рахиль уже учит французский!»
Из кухни пулей пролетает Дора и буквально тут же возвращается, держа за руку мальчика: «Виктор! Абраша не хочет играть гаммы!»
Абраша: «Да, не хочу! Я хочу вместе с дядей Витей чинить ванну!»
Тетя Нюня из кухни: «О боже! Откуда у мальчика такие наклонности? Дора! Интересно, в кого он пошел? В нашем роду сантехников не было! А в твоем?»
Абраша: «Да, не буду! А если станете заставлять, я себе пальцы на руке крышкой пианино сломаю! Я такое по телевизору видел!»
Виктор: «Абраша! Зачем нам эти полумеры? Почему только на одной руке? Мы сломаем пальцы на обеих, причем по одному! Что ты на меня так грустно смотришь? А! Я уже понял! Ты очень хочешь играть гаммы, а я тебя задерживаю! Ну так беги!»
Ознакомительная версия.
