— Наконец-то! — воскликнула она.
— Ты будешь валяться у меня в ногах! — уверенно предсказал он ей скорое будущее.
— Ага! — с готовностью отозвалась она. — Жди, идиот!
С моей помощью Храповицкий грузно поднялся, смахнув со стола пару чашек. Потом сделал несколько неверных шагов, по-прежнему опираясь на меня. Выбираясь из кухни, он с отвращением оглядел последствия произведенного им разгрома.
— Пойдем отсюда, брат, — горько сказал он мне. — Что мы здесь делаем? Это не дом, а какой-то свинарник! Порядочная женщина не может жить в таком бардаке, — добавил он поучительно.
Теперь уже Марина запустила в него чашкой. И попала в плечо. Что не помешало чашке упасть на пол и разбиться.
— Видишь, любит она меня! — самодовольно пояснил мне Храповицкий. — Страдает. А мне все равно. Я даже не обращаю на нее внимания. Ты заметил?
— Нужен ты мне! — крикнула Марина вслед. — Кретин.
— А где твоя доблестная охрана? — меланхолически покачиваясь, осведомился Храповицкий, когда мы оказались на улице.
— Я ее тоже отпустил, — объяснил я. — Я же не знал…
— Это к лучшему, — прервал меня Храповицкий. — Я сам поведу твою машину. Сегодня ночью я буду работать у тебя водителем. Только не забудь мне потом на бутылку подкинуть. Я не гордый. Ты же знаешь.
Идея не показалась мне удачной, но спорить с ним в его состоянии было совершенно бесполезно. Со второй попытки он вскарабкался за руль.
— Трофимыч, в райком! — приказал он сам себе, трогаясь.
Мы повиляли по темным пригородным дорогам и все-таки вывернули на шоссе.
— Ты знаешь, что у этой старой проститутки кто-то есть?! — с возмущением заявил Храповицкий.
— Оставь! — попросил я. — Она уже не слышит. Можешь не валять со мной дурака.
— Ты думаешь, я шучу?! — Храповицкий повернулся ко мне всем корпусом и уставился на меня тяжелым взглядом.
— Смотри на дорогу! — взмолился я.
Мы неслись по ночному городу со скоростью сто километров в час, и он продолжал набирать обороты.
— Я тебе говорю, у нее кто-то есть! — повторил Храповицкий, неохотно отворачиваясь. — Ты видел, как нагло она себя вела! На вокзал она собралась! Она к своему мужику намылилась!
— Я не верю! — сказал я убежденно. — Ты просто выпил.
— Я тоже не верил, — терпеливо объяснил Храповицкий. — Сначала. А потом все понял. И выпил. Конечно. После того, как ее поколотил. А что мне еще оставалось?! Вообще-то я не бью женщин. В мирной жизни. Но я был вынужден. Я припер ее к стенке. И эта подержанная прошмандовка во всем призналась.
— Она просто решила сыграть на твоей ревности, — отмахнулся я. — Проверенный женский трюк.
— А я тебе говорю, нет! — взвился Храповицкий, добавляя газу. — Я что, по-твоему, не вижу, когда врут! У нее кто-то есть! Я не хотел ее бить. Я деликатный человек. Я просто вежливо намекнул ей, что она проститутка и воровка. И старая толстая лошадь.
— Она не толстая, — возразил я.
— Толстая! — уперся Храповицкий. — И старая. И лошадь. И она созналась. Ну и началось! Но ты только представь своим умом, какая низость! Изменять мне! Мне! О котором мечтают все женщины города! И который в ответ…
— Монашеским известен повеленьем, — не утерпел я, хотя становилось не до смеха. Машина вихляла и регулярно выныривала на встречную полосу.
— Да, — не распознав иронии, грустно согласился Храповицкий. — Я проявлял твердость все семь лет. Отказывал себе во всем. Как последний идиот. Надо мной смеялась вся область. А эта, мягко выражаясь, законченная тварь, изменяла мне. И с кем, представляешь?
— С кем? — спросил я озадаченно.
— Я не знаю! — признался он упавшим голосом. — Но я найду мерзавца. Ему — конец!
— Впереди пост ГАИ, — предупредил я.
— Плевать! — отозвался он коротко.
Гаишник, стоя возле патрульной машины, показал нам жезлом, чтобы мы остановились. В ответ Храповицкий посигналил и прибавил газу.
— Хорьки жадные! — усмехнулся он. — Живут на мои деньги и мною же командуют!
— Володя, они, кажется, собираются нас догонять, — озабоченно заметил я, оглядываясь назад и наблюдая, как двое гаишников бросились к своей машине.
— Пусть попробуют! — усмехнулся Храповицкий. — Я шофер второй категории! Или третьей? Не помню, какая выше. Трофимыч, опаздываем!
Почти не сбрасывая скорости, он резко свернул. Машину занесло, но мы удержались. Гаишники сзади врубили сирену.
— А вот и дискотека! — радостно объявил Храповицкий. — Скоро будут танцы.
— Лучше остановиться, — уговаривал я. Мы неслись, не разбирая дороги. За окнами мелькали освещенные фонарные столбы, сливаясь в непрерывную линию. — Они сейчас объявят перехват по всему городу!
— В гробу я их видел! — отмахнулся Храповицкий. — Ты знаешь, что я с ней сделаю? Я не дам ей больше ни копейки. Я ее вообще выгоню! Отправлю в дом престарелых! Пусть идет зарабатывать на вокзале! Как все пенсионерки! Три бомжа за ночь! Ну, четыре от силы. Да и то ее паралич разобьет. По пять долларов с носа. А кто ей больше даст, в ее-то возрасте!
Впереди показалась еще одна патрульная машина. Вооруженный гаишник в бронежилете преграждал нам дорогу. Храповицкий вновь нажал на клаксон. Он мчался прямо на гаишника.
— Вова, тормози! — заорал я, хватая его за руку. Машина вильнула, пролетая. Гаишник в последнюю секунду успел отпрыгнуть в сторону.
— Ты что, с ума сошел! — крикнул я.
— В бизнесе главное — последовательность! — ответил Храповицкий, злорадно усмехаясь. — Никогда не отступай!
Теперь за нами гнались уже две машины. Храповицкий сворачивал в какие-то проулки и вновь выскакивал на шоссе. Я уже не понимал, где мы. Вой сирен позади становился нестерпимым.
— Я ее брошу! — повторил Храповицкий твердо. — Навсегда! Но не сразу, — добавил он, спохватываясь. — Я буду приходить каждый день и топтать ей душу. А этого козла, с которым она спит, я подвешу в ее спальне. Заместо люстры. Она у меня наплачется!
— Володя, остановись! — твердил я.
— Точно! — вдруг согласился он. — Стоп! Мы возвращаемся. Я прибью ее прямо сейчас.
Он нажал на тормоза, машину с визгом развернуло, протащило метров тридцать и вынесло на середину дороги. И тут гаишники нас, наконец, настигли. Они высыпали на улицу с автоматами в руках и окружили нас со всех сторон.
— Выходи из машины! — кричали они. — Руки на капот!
Их было человек пять или шесть. Они были в ярости. Я их понимал. Я был бы на их стороне. Если бы не был на другой.
— Где твои удостоверения? — накинулся я на Храповицкого.
В отличие от меня, Храповицкий не покидал дома, не захватив с собой десяток разрешений, подписанных самыми высокими милицейскими начальниками. У него было даже удостоверение, выданное министром, позволяющее ему чуть ли не возить трупы в багажнике на красный свет.
— В сумке, где же еще! — ответил Храповицкий.
— А сумка где? — лихорадочно озирался я. Гаишники за окном надрывались в крике.
— У Маринки, наверное, — предположил он задумчиво. — А там, кстати, денег — куча. Повезло ей! Теперь еще и наживется…
Внутри у меня все сжалось.
— Похоже, мы влипли! — сообщил я вслух.
— Не бойся, — отмахнулся Храповицкий. — Со мной — не пропадешь.
Он опустил окошко и высунул голову.
— Пошли отсюда! — скомандовал он гаишникам. — Построиться в колонну — и марш! Иначе будет плохо!
Гаишники озверели.
— Вылезай из машины! — орали они. — Стрелять будем!
— Вы знаете, дураки, кто я такой? — снисходительно поинтересовался Храповицкий.
— Бандит поганый! Кто же еще! — огрызнулся один из автоматчиков, белобрысый парень с усиками.
— Чурка! — презрительно добавил второй, покрепче, и сплюнул на землю. — Выходи, я кому сказал!
Очевидно, семитскую внешность Храповицкого он принял за кавказскую. Храповицкий вдруг сразу присмирел.
— Ну, раз я чурка, то молчу! — сообщил он, открыл дверцу и соскользнул с сиденья. — Моя не понимать по-русски. Моя будет выходить сдаваться. Нихт фергенюген!
Гаишник, как и я, не знал, что такое «нихт фергенюген». Возможно, и сам Храповицкий имел смутное представление о значении этого загадочного выражения.
— Лапы подними! — на всякий случай приказал тот, что покрепче. Храповицкий послушно поднял руки.
Парень опустил автомат и шагнул к нему. И в эту минуту Храповицкий, сцепив кулаки, с размаху врезал ему в ухо рубящим движением. Тот охнул и рухнул на землю. Дрался Храповицкий по-мужицки: без всякой техники, но с чувством. Он успел еще двинуть белобрысому с левой, но попал не в челюсть, а в нос. Тот взвизгнул, закрыл лицо ладонями, но устоял.
В следующую секунду трое автоматчиков набросились на Храповицкого, сбили его с ног и принялись заламывать руки. Он отчаянно сопротивлялся и что-то азартно выкрикивал. Я кинулся к нему на помощь. К своему стыду, я успел уронить только одного. Потом кто-то ударил меня прикладом по затылку. В глазах потемнело, и я упал. Наверное, потерял сознание.
