«Мне повезло больше, чем белочке, — подумала Адель, — я добежала до леса и могу смеяться». Она хрипло засмеялась и сама испугалась своего смеха.
В кронах деревьев над ее головой бушевал ветер. Трещали сучья, падали на землю. В этом шуме можно было продолжить бегство. Адель хотела уже подняться с земли, но вспышка молнии осветила фигуру кузнеца, вышедшего на лесную дорогу. Девушка снова прижалась к земле. Только когда новая молния позволила Адели увидеть, что опасность миновала, она осторожно пробралась к дороге и посмотрела в ту сторону, где дорога кончалась, словно ворота, выходящие в поле. Там стоял неподвижно кузнец, похожий на зловещее привидение. При каждой вспышке молнии Адель видела его на том же месте, он то смотрел в лес, то в поле. Похоже было, что он решил поджидать ее, как охотник ждет зверя.
«Нет, ты больше никогда до меня не дотронешься», — подумала Адель, к ней возвращался ее дух сопротивления. «Я не тебе буду принадлежать и не машине, железному чудовищу!» Адель подумала, что и отец, никогда больше ее не увидит. Жаль, что она не могла увести с собой Матильду. Она даже не могла проститься с сестрой. Она представила себе, как будет плакать Матильда. «Но что мне оставалось делать? — сказала себе Адель. — И Матильда мне не смогла бы помочь ничем. Почему она не убежала, пока еще ее не изуродовала машина? Почему я это смогла сделать, а она нет?»
Мысли о сестре настроили ее на печаль, она стала всхлипывать, ей бы хотелось завыть, как зверю, если бы она не боялась, что услышит Руппрехт, который был все еще здесь. Снова она подумала о Матильде и представила ее себе еще более сгорбленной и изуродованной, чем в действительности. «Нет, от такого будущего я спасусь», — твердо решила Адель.
С опушки леса еще несколько раз донеслось ее имя. Адель снова притихла. Она подумала: «Зови, зови! Я не откликнусь на твой зов. Почему ты такой злой? Если бы ты был добрый, если бы ты хотел спасти меня от машины. Но тебе до этого нет дела».
Дождь обрушился на лесную чащу, и Адель поднялась с земли, как будто только этого и дожидалась. «Прощай, Матильда! — сказала она. — Прощай и ты, Рупп!»
Она постояла немного, прислушиваясь. Ничего не было слышно, кроме дождя. Адель повернулась в сторону леса и побежала все дальше и дальше в его глубину, не обращая внимания на ветки, хлеставшие ее по лицу.
На следующий день вся деревня была взволнована. Все разыскивали Адель, но нигде ее не нашли. Ничего не было, кроме ее короны, запутавшейся в ветках изгороди, и двух лоскутков ее белого платья.
Прошло какое-то время, и стал ходить слух, что видели, как лесник шел из леса с лопатой. Из этого родилась легенда, что он нашел ее тело в лесном озере и закопал его в лесной чаще. Не знали, верить этому или нет. Сам лесник никогда больше не говорил о своей дочери. Она отказалась помочь ему в его великом плане возвращения в деревню.
Адель добилась того, чего хотела: она навсегда осталась молодой и красивой. Прошло тридцать лет с того молодежного праздника в деревне. Те детские ручки, которые тянулись к ней, когда она ехала на белом коне, превратились в тяжелые крестьянские кулаки. Но в памяти всех хорошо сохранился тот яркий солнечный день. Никто не забыл эту красивую девушку на высоком белом коне с короной на темных густых волосах. «Да, это был праздник! Теперешние такого не сделают».
Никогда не заговаривают о королеве деревенского праздника только с одним человеком, с кузнецом. Его с тех времен так и зовут в деревне — Смерть.
Кузнец женился на Пауле. У них куча детей. Все дети похожи на отца, у них такие же черные глаза. Кузнеца в деревне уважают — он хорошо знает свое дело. Но временами, особенно весной, когда все деревья усыпаны цветами и гремит первый майский гром, с ним что-то происходит, и тогда лучше держаться от него подальше, что-то неладно в его голове.
Он уходит в свою кузницу, раскаляет кусок железа в горне, кладет его на наковальню и кует с таким остервенением, что гул ударов разносится над всеми домами. Тогда говорят в деревне: «Опять кузнец кует корону своей королеве».
Джером К. Джером
Идеальный кавалер
— История эта, — начал свой рассказ Мак Шонси, — произошла в Футванджере, в Черных Лесах. В этом небольшом городке жил некий величественный старец по имени Николя Жейбель. Он очень ловко мастерил механические игрушки, и они получались у него такими великолепными, что принесли мастеру славу и известность не только в его краях, а, пожалуй, даже и в масштабах Европы. Были, например, такие кролики, которые выпрыгивали из кочана капусты и шевелили ушами. Кошки умывали лапками мордочки и тоже шевелили ушами, но делали это так естественно, что живые собаки приходили в ярость и набрасывались на них. Куколки делали изящные реверансы и жеманно говорили: «Доброе утро. Как вы поживаете?» Некоторые из них могли напевать песенки хрустальным голоском.
Николя Жейбель был не просто механик, он был артист. К своему делу он относился не только с аккуратностью мастера, но со страстью маньяка. В его лавке много было забавных игрушек, которые не предназначались для продажи. Эти игрушки были им сделаны в порыве творчества. Механический осел мог шагать быстрее, чем настоящий осел, в течение двух часов. Он шагал без всякой помощи и управления со стороны, единственно благодаря хитроумному электрическому приводному устройству. Птичка взлетала, делала несколько кругов в воздухе и приземлялась точно на то место, с которого взлетала. Скелет, болтающийся на виселице, отплясывал в воздухе под веселый наигрыш волынки. Кукла ростом со взрослую женщину играла на скрипке. Кукла в одежде мужчины курила трубку и хлестала пиво так, что троим студентам за ней было не угнаться.
Как говорили в городке, Жейбель мог бы сделать куклу, умеющую подражать в точности поведению порядочного господина. Николя Жейбель тоже слышал такие разговоры, и соблазн осуществить эти предположения был очень велик.
У одного из друзей Жейбеля, у молодого доктора Фоллена был маленький ребенок. На его двухлетие родители решили собрать гостей на бал. Старый Жейбель и его дочь Ольга тоже получили приглашение.
На следующий день после этого праздничного события к Ольге зашли ее подруги. Девушки разговорились и под впечатлением прошедшего бала стали обсуждать молодых людей, своих бальных кавалеров. Старый Жейбель сидел в уголке гостиной и, не замечаемый девицами, читал газету.
— Мужчины танцуют с каждым разом все хуже, — заявила одна из подруг.
— Да! А те, которые думают, что они умеют танцевать, приглашают нас с таким видом, словно делают нам бог весть какое одолжение, — откликнулась вторая девушка.
Третья девица добавила:
— А как они разговаривают? Да просто чушь несут! И уж заранее все знаешь, что они могут сказать: «О, как вы очаровательны сегодня!.. Ваше платье вам очень к лицу… Ах, как жарко, для этого времени года… Вы часто бываете в Вене?.. Вам нравится музыка Вагнера?..» Ну что бы им выдумать что-нибудь новенькое!
Еще одна из девушек имела что сказать:
— Мне совершенно неважно, что говорит мой кавалер, если он хорошо танцует. Я даже и не слушаю. Пусть он глуп, лишь бы умел танцевать.
— Глупость это их самое распространенное качество, — промолвила довольно сухопарая девица.
— Нет-нет, я хожу на балы, чтобы танцевать, — продолжила свою мысль любительница танцев. — Все, что мне требуется от кавалера, это, чтобы он меня уверенно и крепко держал и не уставал танцевать раньше меня.
— Тебя бы, наверно, устроил робот?
— Браво! — весело закричали со всех сторон. — Вот это идея!.. Механический танцор, танцующий без устали!
Восторженные девушки наперебой стали составлять перечень качеств, вменяемых роботу.
— Не издеваться над нами и не наступать на ноги…
— Не мять платье…
— Танцевать в такт с музыкой…
— Не потеть и не обтирать лицо после танца…
— Не отдыхать от танцев в буфете…
— Да поставьте вы ему в живот фонограф, чтобы он молол обычный вздор наших кавалеров, так вы его от них ни за что и не отличите!..
— Если не считать, что он будет любезнее, чем живой, — заключила сухопарая девица.
Старый Жейбель слушал внимательно болтовню девушек, оторвавшись от чтения, но когда одна из подруг взглянула в его сторону, он быстро спрятался за листом газеты. Когда подруги Ольги ушли, он отправился в свою мастерскую.
За обедом старик расспрашивал свою дочь о танцах и танцорах, о репликах, которыми обмениваются во время танца, о современных танцевальных па, словом обо всем, что имеет отношение к балам.
В течение двух недель Николя Жейбель почти не вылезал из мастерской. Он был очень сосредоточен, стал довольно нервозным и напряженным. Но временами он вдруг разражался смехом, как бы предвкушая эффект от той шутки, которую он готовит обществу и которая пока известна только ему одному.
