Лейтенант Фриц сопровождал эти кошмарные действия идиотскими репликами.
— Как вы очаровательны сегодня… Не будьте такой жестокой… Как приятно вальсировать с вами… Я мог бы кружиться так вечно…
Жейбеля разыскивали всюду, кроме того места, где его могли бы найти. Обыскали каждую комнату в доме. Кто-то побежал в дом Жейбеля, терял там драгоценные минуты, чтобы узнать в конце концов от глуховатой старухи-служанки, что хозяин не возвращался.
Наконец, обратили внимание, что нет и Венцеля, и тогда только вспомнили о маленьком флигеле в саду, где был его кабинет.
Узнав о происшествии, Жейбель страшно побледнел и бросился на улицу. Венцель побежал за ним. Они пробились сквозь толпу у входа в зал и закрыли за собой дверь.
Наиболее любопытные, напрягая слух, расслышали приглушенные голоса, быстрые шаги, обмен короткими репликами, молчание, новые реплики…
Когда дверь зала отворилась, кое-кто из гостей ринулся туда, но широкие плечи Венцеля преградили дорогу. Он обратился к двум более взрослым мужчинам:
— Попрошу вас и вас, Беклер.
Голос Венцеля казался спокойным, но лицо его было смертельно бледным.
— Остальных я прошу удалиться… Постарайтесь увести поскорее всех женщин.
С того печального дня старый Жейбель мастерил одних только кроликов, выскакивающих из кочанов капусты, или кошечек, умывающих лапками свои мордочки.
К. Доннель
Признание мадам Шалон
Уютно расположившаяся среди пышных цветов вилла не вписывалась в ту слегка мрачную картину, которую он себе нарисовал заранее. Хозяйка виллы оказалась тоже персонажем из другого романа. Все требовало поправок.
Мадам Шалон, женщина примерно сорока лет, не принадлежала ни к одному из типов преступниц. Ее нельзя было назвать ни Клеопатрой, ни Мегерой. Это была Минерва. Это точно была Минерва, так он сразу и решил. Цвет ее больших ясных глаз только слегка отличался от кобальтовой голубизны Средиземного моря, хорошо просматривавшегося сквозь большое окно гостиной, где он сидел с хозяйкой.
Ему приятно было разглядывать ее красивое лицо, и он вскоре сделал поправку: это не в точном смысле слова Минерва. Персиковая бархатистость ее щек заставляла думать о щечках миленьких девушек восемнадцати лет от роду. В то же время зрелость ее форм, нега, наполнявшая их, вызывала желания, которые могут быть вызваны только обаянием взрослой красивой женщины.
Про женщину того же веса, что и мадам Шалон, но не обладавшую ее привлекательностью, сказали бы, что она расположена к полноте. Этого нельзя было сказать о мадам Шалон. Он почувствовал, что тело этой женщины стабильно сохраняет массу и линии. Она будет в шестьдесят точно такой же, как сейчас в сорок.
— Бокал «дюбоннэ», господин инспектор?
Наливая вино, она заметила легкое замешательство, мелькнувшее в глазах инспектора Мирона, и это ее позабавило. Ее ироническая усмешка была так сильно замаскирована хорошим воспитанием, что даже зоркий глаз инспектора ее не уловил.
— Благодарю.
Вот интонацией собственного голоса инспектор с полным основанием мог остаться недоволен, нужная интонация пока еще не определилась.
Все же тонкое воспитание — прекрасная вещь. Мадам Шалон очень непринужденно первая отпила глоток из своего бокала, как бы деликатно намекая: видите, я не собираюсь вас отравить.
Инспектор Мирон оценил ее хитрость, но не слишком ли рассчитанная хитрость?
Очаровательная и опять же чуточку ироническая улыбка красивой женщины:
— Вы пришли ко мне из-за того, что я отравила своих мужей?
— Мадам!..
— Вы, разумеется, побывали уже в префектуре? Весь Вильфранш убежден в этом.
Она говорила голосом женщины, смирившейся перед общественным мнением. Ему пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы остаться в рамках профессионального спокойствия.
— Мадам, я пришел за вашим разрешением на эксгумацию тела Шарля Вессера, скончавшегося в январе 1939 года, а также тела Этьена Шалона, скончавшегося в мае 1946 года. Необходимо провести экспертизу. Вы уже отказались дать разрешение на эксгумацию, о котором вас просил бригадир Люшер из комиссариата вашего района. Чем вызван ваш отказ?
— Люшер — совершенно невоспитанный человек. Он вызвал у меня самое настоящее отвращение. У него совершенно отсутствовала интеллигентность, которая, например, чувствуется у вас. Словом, он пришел ко мне не как человек, но как черствый служитель закона.
Она поднесла бокал с вином к своим сочным губам.
— Вам я не смогу отказать, инспектор Мирон.
— Вы очень любезны, — он слегка поклонился.
— Я вам не намерена отказывать, — продолжала она вкрадчивым голосом, — потому что я немного знакома с методами вашей парижской полиции и уверена, что вы уже провели тайком эту эксгумацию.
Она приостановилась, чтобы проследить, как румянец смущения выступит на щеках инспектора, после чего продолжила так, словно бы и не делала паузу:
— …и уже проделали все ваши анализы. И вот неожиданный результат — вы ничего не обнаружили. Тогда вы, который до сих пор этим делом не занимался, решили получше познакомиться со мной: узнать мой характер, выяснить, в какой мере я могу владеть собой, а попутно вы попробуете что-нибудь выудить из моих слов, что подтвердит мою виновность.
Она пустила свои стрелы довольно метко. Отрицать попадание мог бы только тупой, упрямый человек. Инспектор Мирон быстро выбрал наилучший вариант поведения — обезоруживающую искренность.
— Вы совершенно правы, мадам Шалон, вы почти абсолютно правы, хотя…
Он посмотрел на нее очень внимательно.
— …когда теряют одного за другим двух мужей почтенного возраста, но отнюдь не стариков, теряют их по причине нарушений в органах пищеварения, теряют не далее, как через два года после свадьбы, причем, обратите внимание, от каждого из них остается солидное имущество, полностью наследуемое вдовой… Вы обратили внимание?..
— Да, я обратила внимание.
Мадам Шалой подошла к окну, что было хорошо задуманным жестом — на синем фоне Средиземного моря ее пленительный силуэт с роскошной округлостью груди выделялся очень заманчиво.
— О, инспектор Мирон, что вы скажете, если я вам признаюсь с предельной искренностью?
Опасны, очень опасны такие чистосердечные предложения, произнесенные почти нежным, по крайней мере, ласковым голосом. Инспектор Мирон сразу понял, что нужно быть начеку.
— Если у вас появилось желание в чем-либо признаться, мадам Шалон, вы можете это сделать.
Инспектор Мирон постарался сказать это как можно незаинтересованнее, для этого пришлось собрать волю. Нет-нет, это была очень опасная женщина, очень опасная.
— Ну что ж, я вам доставлю это удовольствие.
Мадам Шалон все еще стояла у окна. Лицо ее было серьезным, улыбка погасла. Ветер залетел в окно и донес до инспектора сладковатый аромат, то ли запаха духов, то ли запах цветов из сада. Мирон приготовился выслушать исповедь, приняв благоразумное решение не делать никаких заметок в записной книжке.
Признание с предельной искренностью предварилось неожиданным вопросом:
— Месье Мирон, у вас есть какие-нибудь знания в области кулинарного искусства?
— Мадам, ведь я — парижанин.
— И в области любви, надеюсь?
— Мадам, я и тут повторю, что я — парижанин.
— Ну что ж, в таком случае…
Ее роскошная грудь приподнялась в глубоком вдохе, который делают, собираясь нырнуть глубоко в воду.
— В таком случае я могу сказать вам, что я, Гортензия, Эжени-Вильруа-Вессер-Шалон, хладнокровно, обдуманно и постепенно довела до могилы моего первого мужа, господина Вессера, в возрасте пятидесяти семи лет, и, пользуясь теми же методами, я убила моего второго мужа, господина Шалона, которому было шестьдесят лет.
— Надеюсь, на то были веские причины?
— Я вышла замуж за господина Вессера по настоянию моих родителей. Мне хватило двух недель замужества, чтобы убедиться в том, что Вессер — свинья. Еще лучше я могу сказать, что он был ненасытный боров. Вы не можете себе представить, инспектор, всю грубость этого животного. Я хочу подобрать слова, чтобы описать его вам, и эти слова так и просятся ко мне на язык: вульгарный хвастун, грязный похабник, обиратель доверчивых, бедных людей, мошенник. Ко всему еще он был чревоугодник, да что там — просто обжора! А его разнузданность во всем, отвратительные привычки! Результат, естественный для такой расхлябанной жизни — испорченный желудок.
Инспектор Мирон уже обстоятельно изучил материалы следствия по делу Вессера, поэтому его не удивила такая характеристика. Он спросил:
— А месье Шалон?
— Этот постарше. Да ведь и я уже была постарше, выходя за него.
Инспектор Мирон с легкой, любезной иронией спросил:
