Пять минут.
Десять.
Пятнадцать.
Принц уселся в кресло, положив ногу на ногу так, чтобы не помять безупречную складку на брюках. В одной руке он держал стакан, в другой – дымящуюся сигарету в длинном мундштуке.
Мариус расхаживал по комнате, словно лев в клетке, и время от времени бросал на Нормана взгляды, полные ненависти и подозрения, порывался что-то сказать, но каждый раз брал себя в руки и возобновлял метания по комнате. Наконец принц остановил его вялым движением руки, державшей мундштук:
– Мой дорогой Мариус, ваше беспокойство тревожит меня. Бога ради, держите себя в руках.
– Но Ваше Высочество...
– Мариус, вы повторяетесь. Повторение – утомительно.
Мариус сел.
Принц деликатно подавил зевоту.
Лежащий на полу Гардинг застонал и словно очнулся от глубокого сна. Норман наклонился и помог ему сесть. Молодой человек медленно открыл глаза, ошарашенно потирая ушибленную челюсть. Он никогда не узнает, как Святой не любил наносить этот удар.
Норман коротко посвятил его в положение дел и дал возможность хорошо разглядеть пистолет.
– А где остальные? – невнятно спросил Гардинг.
– Уехали, – ответил Норман и обратился к принцу: – А какое место в этой ситуации занимает капитан Гардинг?
– Если не позволит своему чувству долга взять верх над благоразумием, он нас больше не интересует.
Гардинг, шатаясь, поднялся на ноги.
– Но я в вас чертовски заинтересован! – возразил он и повернулся к Норману с изумлением и отчаянной мольбой. – Кент, вы – англичанин, вы же не позволите этим швабам...[10]
– Через семь минут увидим, – спокойно ответил тот.
Под дулом пистолета Гардинг дрогнул. Он ругался, бессильно проклиная все, чуть не плакал.
– Вы глупец! Глупец! Будьте вы прокляты!.. Неужели в вас нет ни капли порядочности? Неужели вы не понимаете...
Норман не шевелился, лицо его сильно побледнело. Эти несколько минут были самыми тяжелыми в его жизни. Нога ужасно болела. А Гардинг сыпал проклятьями, насмешками, умолял, доказывал, просил, льстил, чуть, ли не становился на колени.
Еще пять минут.
Четыре... три... две.
Одна минута.
Принц посмотрел на золотые наручные часы и тонкими пальцами извлек окурок сигареты из мундштука.
– Уже пора, – вежливо сказал он.
– Ради Бога! – застонал Гардинг. – Подумайте, Кент! Подумайте вы, червяк! Ты жалкий... Презренный... пресмыкающийся... трус! Дай мне пистолет, и мы поборемся...
– Бороться нет нужды, – признался Норман Кент и опустил руку в карман. На мгновение ему показалось, что Гардинг попытается вырвать у него пистолет и вцепиться в глотку. Он достал помятые бумажки. Принц и Мариус поднялись со своих мест. Принц с обычной непринужденной и неторопливой элегантностью. Мариус словно спущенный с цепи зверь.
Каким-то чудом Норман Кент поднялся на ноги. Он был очень бледен, в глазах горел лихорадочный огонь. Боль в раненой ноге пронзила острыми иглами все тело. Но он упрямо решил встретить свой конец стоя.
– Вот бумаги, которые я обещал!
Он протянул их Мариусу, и великан жадно схватил их огромными ручищами.
А потом Норман протянул рукояткой вперед свой пистолет Гардингу, скомандовал быстро и резко:
– В окно и вниз к реке, Гардинг! Возьмите моторку Святого у причала в конце лужайки. Те двое на реке не должны остановить вас...
– Ваше Высочество! – пронзительно и свирепо закричал Мариус. Лицо великана отвратительно перекосилось.
Норман толкнул Гардинга к окну, а сам остался на месте, прикрывая его отход.
– Уходи! – крикнул он. – Нечего тебе ждать... Ну, Мариус?
В мертвой тишине голос принца прозвучал словно свист сабли:
– Что, Мариус, это не бумаги Варгана?
– Какое-то идиотское письмо этому негодяю от одного из его друзей!
Прозвучавшие слова заполнили комнату словно капли расплавленного металла. Но принц стоял по-прежнему в грациозной позе, а лицо его выглядело совершенно безмятежным.
– Значит, вы меня все-таки обманули!
– Это именно те бумаги, которые я вам обещал, – спокойно произнес Норман.
– У него должны быть настоящие бумаги, Ваше Высочество, – пробормотал, Мариус. – Я следил за ним – он не мог передать их...
– А вот тут вы ошибаетесь!
Норман говорил очень-очень спокойно, почти шепотом, но в шепоте этом звенел, как в трубном звуке, триумф. Глаза его сияли неземным светом.
– Когда Гардинг забрал пистолет у Святого – помните, Мариус? – бумаги находились у меня. Я сунул их в карман Темплеру, но он об этом и не догадывался. Я и сам не понимаю, как мне это удалось. Чистая импровизация – единственный способ обмануть вас и дать моим друзьям возможность скрыться. И это сработало! Я вас победил...
Он услышал какой-то звук за спиной и оглянулся. Гардинг стремительно бежал по лужайке, словно борзая, низко пригибаясь к земле. Вероятно, в него стреляли из пистолетов с глушителями, но слышно ничего не было, пока его не зацепило.
На губах у Нормана появилась улыбка: теперь дело сделано. Он знал, что Гардингу нужно разобраться с Мариусом и перехватить Саймона Темплера с этими бесценными бумагами. Но Норман улыбался, потому что знал – Святого не перехватят.
И все же ему понравилась храбрость Гардинга...
Нога от боли просто разрывалась на части.
Святой никогда не предполагал невозможного, поэтому единственное, чего боялся Норман Кент, – это того, что Святой заподозрит неладное и откажется покинуть его. Но первый успех Нормана, когда он обманул Гардинга, якобы отдавая тому бумаги, заставил Святого поверить ему. Саймон уехал, и Патриция с ним. Этого уже достаточно.
По прошествии времени Саймон обнаружит бумаги, а вскрыв конверт, прочтет единственную фразу. Эту фразу Норман уже произносил, но смысла никто не понял.
Ничего нельзя выиграть, не жертвуя ничем.
Норман отвернулся от окна и увидел пистолет в руке Мари-уса. Что-то в том, как он держал пистолет, что-то в его лице сказало Норману: этот человек не промахнется. Пистолет был направлен поверх головы Нормана на фигуру, мелькавшую около причала.
Мягкая, неземная улыбка все еще играла на устах Нормана, когда он сделал два быстрых скачка на одной ноге, чтобы находиться между Мариусом и окном.
Он знал: Мариус, ослепленный яростью до сумасшествия, не перестанет нажимать на спусковой крючок только потому, что Норман Кент встал прямо на линии огня, но Нормана это не волновало. Мариус или принц рано или поздно все равно его пристрелят. Возможно, он того и заслуживал: намеренно обманул их, зная цену возмездия. Больше он о себе не думал. Но секунда-другая помогут Гардингу укрыться в моторке.
Норману Кенту не было страшно. Он улыбался.
Странно было прийти к своему концу именно так, в этом тихом домике на берегу мирной Темзы, когда первый вечерний туман стал подыматься с поверхности реки и превращаться в легкие облака. Мягкий свет заструился над спокойным прохладным садом. Это место видело столько радости и веселья, оно знало дружбу и слышало беззаботный смех. В жизни столько было приятного и красивого... Если бы нога не так болела. Но скоро это пройдет. И есть множество куда более скверных способов сказать «прости» такой прекрасной жизни. Услышать трубный зов – это немало. А игра будет продолжаться. Ему казалось, что тени мирного вечера за окном – предвестники мира и покоя на всей земле.
Примо Карнера – боксер, чемпион мира в тяжелом весе. Варган, возможно, считает, что с ним поступили нечестно, поместив заметку о нем только на третьей полосе, но и данного сообщения достаточно, чтобы пробудить интерес бдительного иностранного агента.
Лимерик – маленькое (обычно из четырех строк) шуточное стихотворение, жанр, очень популярный в Англии.
Когда костюм шился на заказ, там указывалось имя заказчика.
Имеется в виду, что о полицейских он говорил не для Святого, а для его противника.
Соответствует русскому – «сделанного не воротишь».
Имеются в виду аббревиатуры ученых степеней и званий.
Бутлеггер – контрабандист спиртного во времена «сухого закона».
Брокколи – двухлетняя цветная капуста.
«Человек власти» – в Италии: член мафии.
Швабы – презрительная кличка немцев.
