Клинтон намекнул, что у Такка были кое-какие интересы вне компании, но сделал предположение, будто они лежали в диапазоне между обычной мужской привязанностью к женскому полу и азартными играми, и не находил, что тот вел разгульный образ жизни.
Когда я упомянул о полицейских, Клинтон вздрогнул, однако, услышав имя Дела Рида, прищурился, после чего снял трубку и дважды куда-то позвонил. Положив трубку на рычаг, он достал сигару, затянулся и стал рассказывать мне о том, что Дел Рид занимал определенную должность и вел расследования, связанные с организацией новой структуры на Кубе и антикастровской группировкой, которая активизировала свою деятельность на Майами.
— Какое же место отводится Такку в этом деле?
— Могу только догадываться, — прокомментировал Клинтон.
— Тогда догадайся.
— У него были самолеты, летное поле. Дальше ты сам думай.
— Контрабанда?
Клинтон с неопределенным жестом ответил:
— Нет, здесь нет логики.
Я продолжал:
— Он не мог, находясь на Кубе, начать действовать там. Кроме того, они там собирались в группы и обычно переправлялись морем.
— На больших кораблях?
— Разве здесь есть большие корабли?
Клинтон разглядывал свою сигару:
— Да, есть, я бы так сказал. — Он взглянул на меня. — Есть группа, которая прячется в горах, так же как в свое время и группа Кастро.
— Не хитри, дружище. Оппозиция Кастро представляла собой армию плохо обученных, недовольных режимом людей, которые только и хотели, чтобы Батиста ушел. Кастро подчинил себе всех и вместе с русскими и японскими коммунистами действовал на высшем военном и политическом уровне. Что бы ни сделала оппозиция, ее тут же раздавили бы, как клопа. Здесь же совсем другое дело. Группировка, орудующая в горах, — всего лишь малочисленные отряды патриотов, которые едва могут держаться на ногах. Любая реальная угроза Кастро может исходить только отсюда, из Штатов.
— Возможно.
— Да?
— Черт их разберет, этих коммунистов, не знаешь, что они выкинут в следующий раз, — пожал он плечами. — Хорошо. Если тебе понадобится какая-либо помощь, дай мне знать.
— Ладно.
— Тебе, наверное, хотелось бы, чтобы я избавил тебя от хлопот с местными властями?
— Было бы очень хорошо, приятель.
Клинтон снова сделал неопределенный жест.
— Хотя я являюсь солидным вкладчиком в определенные фонды компании, взамен могу получить малую сумму.
— Пусть эти деньги полежат, пока не будут очень нужны.
— Как тебе угодно, — сказал он.
* * *
Рабочие Чарли Трауба уже вовсю трудились и почти разобрали на части мой «мустанг». Немного посмотрев на это, я направился обратно, туда, где располагался мотель. В номере Такка я разделся, принял душ и залез в постель.
Но прежде чем лечь, я, непривычно для самого себя, прослушал прогноз погоды. Сообщалось, что неподалеку от Майами тропический ветер усиливался и ожидавшемуся урагану уже дали название «Ингрид». Его мощи оказалось достаточно, чтобы помешать работе транспорта, хотя небо было чистым, и скорость западного ветра достигала пяти узлов.
Некоторое время я лежал на спине, заложив руки под голову, и думал о том, чем же все-таки занимался Такк. Смешной парень этот Такк. Чем больше я вспоминал о нем, тем смешнее его представлял. Дьявол, но ведь трудно понять, почему в этом далеком от сантиментов мире нечто заставило его завещать мне все! Крупные дельцы чужды эмоциям. Я знал очень много таких дельцов.
Если бы я мог мгновенно найти выход из создавшейся ситуации; но я ведь не был способен на подобное. Все, что я мог, — увидеть причину. Я посмеялся немного, думая о Деле Риде и о большом полицейском, лейтенанте Траски. Если бы они хотели узнать прошлое, им следовало бы поговорить со мной. Черт побери, я бы представил старину Такка классным парнем. По крайней мере, у Такка были принципы. Но меня конечно же не беспокоили.
Мне нужно было разыскать Вердо и Кристи, где бы они ни находились. Возможно, они появились в результате перестановок в пересыльном пункте пополнений в 1945 году. Такк всегда делал из молодежи настоящих людей. А я? Я же сперва остерегался сам себя и не обращал внимания на геройские поступки. Сантименты? Нет, где-то тут скрывалась другая причина.
Как бы то ни было, у меня на кону полмиллиона баксов и никаких сантиментов. Казалось, все так просто. Один крупный выигрыш, и катитесь ко всем чертям. Нет, скорее бы все это кончилось, я бы тогда в один прекрасный день сел в свой только что отремонтированный «мустанг», включил форсаж и сказал бы: «Спасибо тебе, Такк, и прощай. Большущее тебе спасибо».
С такими мыслями я и уснул. А когда открыл глаза, увидел женщину, освещенную лунным светом. В руке она сжимала пистолет; ствол был направлен прямо мне в голову. Не какой-нибудь там дамский пистолетик, а настоящий пистолет 38-го калибра[1], с четырехдюймовым стволом, которым обычно пользуются полицейские. В сумрачном бледно-желтом свете я отчетливо видел тусклый блеск металла.
Она была ниже среднего роста и настолько женственна, что ни широкие брюки, ни бесформенный свитер не портили ее хрупкую фигурку. Смолистые черные волосы оттеняли ее лицо. Ни один любитель позагорать в жизни не сможет добиться столь превосходного загара — даже при луне это было очевидно. Вообще-то, идиотская затея рассуждать о чем-то подобном, когда на тебя смотрит дуло пистолета. Перехватив мой взгляд, она быстро произнесла:
— Не двигаться, сеньор.
— Могу я хоть простыней прикрыться?
— Не беспокойтесь. Я и раньше видела голых мужчин.
— Перед их смертью? — уточнил я и обмотался простыней.
— Вы почти мертвец, мистер Фэллон, не двигайтесь.
Я мог видеть выражение ее лица. Она не шутила. Я устроился поудобнее и положил руки на затылок. Никогда не доверяйте женщине с оружием. Хуже всего, если она его применит; а эта, кажется, готова выстрелить.
— Ты шутишь, детка?
— Нет, мистер Фэллон. — В ее голосе слышался мягкий испанский акцент.
— Могу я знать, кто ты? Не доводилось ли нам встречаться?
— Не утруждайте себя. По паспорту меня зовут Шарон Ортес, хотя у меня есть и второе имя, по которому меня знают лучше.
Я попытался догадаться:
— Кубинка?
Она ответила без промедления:
— Мой отец был испанцем, а мама родом из Ирландии. Мы жили на Кубе.
Она улыбнулась и обнажила прекрасные белые зубы, однако радости в этой улыбке почти не замечалось.
— Все же, сеньор, я кубинка.
— А что же ты хочешь сделать со мной?
— Именно сейчас я и должна решить, что для вас лучше: быть мертвым или остаться живым.
— Отлично. Ну и как ты себе это представляешь?
Она крепко сжала рукоятку своего тридцать восьмого. Я пока не мог сообразить, как забрать у нее эту игрушку.
— Не делайте глупостей, мистер Фэллон. Это не шутка.
— Вижу. Я повидал много всякого оружия.
— Да, я догадываюсь.
— В таком случае или стреляй, или скажи, черт побери, чего ты хочешь?
Она продолжала смотреть мне прямо в глаза.
— Вы бы предпочли остаться живым?
— Спрашиваешь!
— Тогда вы должны повиноваться. Вы не должны ни с кем видеться и даже разговаривать. Вы позволите нам — еще одному человеку и мне — осмотреть все личные вещи сеньора Такера Стэйси и это помещение. После чего мы оставим вас в живых.
— Спасибо. А теперь скажи мне, чего тебе надо.
— Вам не нужно этого знать.
— Прости, крошка, — вымолвил я.
Она собиралась это сделать. Будь я проклят, если это не так. Ведь она взвела спусковой механизм, чтобы произвести только один выстрел, и шагнула к кровати, чтобы наверняка поразить цель. Так всегда бывает, когда девушку посылают выполнять мужскую работу. Если ты собираешься застрелить кого-нибудь, ты делаешь это сразу, с того места, где стоишь. Ты не тратишь время, устанавливая спуск на автоматическом пистолете в положение для одиночного выстрела. И даже не делаешь шага в сторону цели, где лежит в постели человек, который готов в любую секунду ногой выбить оружие из твоей руки, а другой ногой тут же заехать тебе в лицо. Не требуется много времени, чтобы поставить на место грубую девчонку. Просто хватаешь за воротник и рвешь одежду сзади, тогда всякая защита обречена.
Я схватил ее чуть ниже талии и одним мощным рывком стащил с нее брюки, обнажив белье розового цвета — и через какое-то мгновение рычащий и беснующийся зверь превратился в рыдающую, испуганную женщину.
Она была прекрасна. Удивительно прекрасное животное с черными волосами, смуглой кожей и большими круглыми глазами, наполненными страхом не столько оттого, что с ней произошло, сколько от ошибки, которую она совершила.
— Крошка, с медом ты бы поймала больше мух, чем с уксусом, — сказал я ей.
Она осознала, что она женщина, и поняла, как ей действовать дальше.
— Сейчас не время, крошка.
Я схватил ее за руку, стащил с кровати и поволок к двери. Выпихнул ее из комнаты. И уже снаружи услышал вопль: она поняла, что осталась безо всякой одежды.
