— Сила! — заметил Майрон.
Качки повернулись к нему. Мускул с вызовом посмотрел на него. Майрон смело выдержал взгляд. Мускул осмотрел Майрона с головы до ног и явно решил, что у него не все дома.
— Классный прикид, — заметил мистер Мускул. — Ты куда наладился — в суд, штрафной талон за неправильную парковку оспаривать?
Двум его приятелям, одетым в туго обтягивающие плечи футболки, явно понравилась шутка.
— Угадал, — сказал Майрон, указывая ему пальцем в грудь. — Пожалуй, и мне не надо было надевать рубашку.
Качок, стоявший слева от мистера Мускула, удивленно приоткрыл рот.
Мистер Мускул величественно выставил вперед большой палец:
— Ладно, приятель, хорош, становись в конец очереди. А еще лучше — просто вали отсюда.
— Мне надо с Лексом Райдером повидаться.
— А кто сказал, что он здесь?
— Я говорю.
— И кто же ты такой?
— Майрон Болитар.
Молчание. Один из качков заморгал. Майрон едва не воскликнул: «Вот так-то!» — но удержался.
— Я его агент.
— Твоего имени нет в списке, — отрезал Мускул.
— И мы тебя не знаем, — добавил Круглый Рот.
— Так что, — пошевелил пальцами-сосисками третий качок, — пока-пока.
— Забавно, — сказал Майрон.
— Что-что?
— Вы разве, ребята, сами не видите, насколько это смешно? — осведомился Майрон. — Вы привратники, сторожите дом, куда вас самих никогда не пустят, и вот, вместо того чтобы осознать это и вести себя по-человечески, вы просто клоунами выставляетесь.
Один из качков снова заморгал. Потом все трое двинулись на Майрона — мощная стена мышц. Болитар почувствовал, как у него закипает кровь и руки сжимаются в кулаки. Он разогнул пальцы и задышал ровнее. Они сделали еще шаг в его сторону. Майрон не пошевелился. Мистер Мускул, явно старший в этой троице, наклонился к нему:
— Шел бы ты лучше отсюда, приятель.
— С чего бы это? Может, я тоже полноват? Кстати, серьезно: может, у меня в этих джинсах задница слишком большая? Так ты скажи, тебе виднее.
Длинная очередь ожидающих притихла, захваченная перепалкой. Качки переглянулись. Майрон мысленно выругал себя. Вся эта болтовня была контрпродуктивна. Он пришел сюда за Лексом, а не состязаться с накачанными болванами.
— Так-так… — улыбнулся мистер Мускул, — похоже, к нам комик пожаловал.
— Вот-вот, — подхватил Круглый Рот, — комик. Ха-ха.
— Точно, — заметил третий. — Ты ведь у нас настоящий комик, верно, паренек?..
— А еще, — сказал Майрон, — одаренный вокалист, хотя так говорить о себе, наверное, нескромно. Обычно я начинаю концерт со «Слез клоуна», потом перехожу к упрощенной версии «Дамы» — в духе скорее Кенни Роджерса, чем Лайонела Ричи.
Мускул припал едва ли не к самому уху Майрона, приятели остановились поблизости.
— Надо полагать, ты понимаешь, что мы тебя сейчас вздуем.
— А ты, надо полагать, — парировал Майрон, — понимаешь, что от стероидов сморщиваются яйца.
В этот момент у него из-за спины донесся голос:
— Он со мной, Кайл.
Майрон обернулся, увидел Эсперансу и удержался, хотя это было нелегко, от того, чтобы не воскликнуть: «Ого!» Он был знаком с Эсперансой уже два десятка лет, работал с ней бок о бок, а ведь бывает, когда видишься с кем-то каждый день, то становишься этому человеку ближайшим другом и просто забываешь, какой у него, или у нее, невыносимый характер. Майрон познакомился с Эсперансой, когда она под именем Маленькой Покахонтас[8] профессионально выступала в полупрозрачном трико на борцовском ковре. Симпатичная, подвижная, наделенная на редкость буйным нравом, она променяла образ гламурной дивы сказочных красавиц борьбы на место его личной помощницы, а ночами готовилась к получению степени бакалавра права. Таким образом они, так сказать, сравнялись по рангу, и теперь Эсперанса была партнером Майрона в «Эм-Би пред».
Мускул Кайл расплылся в улыбке:
— По́ка, крошка, неужто это ты? Классно выглядишь, просто слюнки текут.
— Спокойно, Кайл, спокойно, — кивнул Майрон.
— И я по тебе соскучилась. — Эсперанса подставила щеку для поцелуя.
— Не припомню уж, когда и виделись, По́ка.
Смуглая красота Эсперансы ассоциировалась с лунным небом, ночными прогулками по морскому пляжу, оливковыми деревьями, трепещущими на легком ветерке. В ушах у нее покачивались круглые серьги, длинные черные волосы пребывали в поэтическом беспорядке. Безупречно белую блузку подгоняло по фигуре какое-то великодушное божество; быть может, блузка была расстегнута на одну пуговицу ниже, чем нужно, но в целом — все на месте.
Трое бандюганов отступили. Один поднял бархатную ленту. Эсперанса ослепительно улыбнулась ему. Мускул Кайл встал так, чтобы Майрон наткнулся на него. Майрон напрягся, чтобы Кайлу досталось по полной.
— Ребята, ребята! — проворковала Эсперанса.
— Мы еще не поставили точку, — прошептал Майрону на ухо Мускул Кайл.
— Пообедаем как-нибудь, — предложил Майрон. — А то, хочешь, в кинишко завалимся, на дневной.
По дороге к двери Эсперанса искоса посмотрела на Майрона и покачала головой.
— Что-нибудь не так? — спросил он.
— Я же сказала; «Оденься так, чтобы тебя заметили». А ты выглядишь, словно собрался на родительское собрание пятого класса школы.
— В туфлях от Феррагамо? — Майрон указал на свои ноги.
— А чего ты так взъелся на этих неандертальцев?
— Один из них обозвал девушку толстухой.
— И ты бросился ей на выручку?
— Да нет. Но он так и сказал: «…подружка ваша полновата». Разве можно так себя вести?
В главном зале бара было темно, только время от времени вспыхивали неоновые лампы. В одном углу был установлен телевизор с большим экраном. Ну да, решил Майрон, если уж идешь в ночной клуб, то главным образом для того, чтобы посмотреть телевизор. Звукоусилители стадионного примерно размера били по ушам. Диджей играл «домашнюю музыку», калеча ее так, как калечат «талантливые» диджеи, когда берут нормальный трек и накладывают на него синтетические басы или электронику. Тут же демонстрировалось лазерное шоу, нечто вроде того, что, по соображениям Майрона, вышло из моды еще в 1979 году, после турне «Голубых устриц», когда стаи плоскогрудых девиц извивались и подпрыгивали на деревянных площадках, изрыгавших вонючие пары, словно ими нельзя подышать на улице, остановившись у любого грузовика.
Майрон пытался перекричать музыку, но безрезультатно. Эсперанса отвела его в относительно тихое место, где, помимо всего прочего, имелись компьютеры с выходом в Интернет. Все они были заняты. Майрон снова покачал головой. Неужели теперь в ночные клубы ходят, чтобы побродить по Сети? Он повернулся в сторону танцпола. В сумеречном свете женщины выглядели, в общем, привлекательно и молодо, хотя одеты были так, словно изображали взрослых, а на самом деле ими не были. Большинство держали в руках мобильники и выстукивали по ним что-то тощими пальцами. Движения танцующих были такими замедленными и ленивыми, что могло показаться: они вот-вот впадут в коматозное состояние.
Эсперанса еле заметно улыбнулась.
— Ты что? — встрепенулся Майрон.
— Посмотри на ту красотку в красном — вот это зад! — Она указала в правую сторону площадки.
Майрон увидел туго обтянутые алой тканью ягодицы и вспомнил слова из песни Алехандро Эсковедро: «Мне больше всего нравится смотреть, как она уходит». Давно Эсперанса не высказывалась таким образом.
— Недурно, — отметил он.
— Недурно?
— Сногсшибательно?
Эсперанса кивнула, по-прежнему улыбаясь:
— С такой задницей я бы многого добилась.
Переводя взгляд с танцующей девицы довольно эротического вида на Эсперансу, Майрон кое-что вспомнил, но тут же прогнал воспоминание. Есть уголки памяти, в которые лучше не забираться, когда занят другими делами.
— Да, твой муж был бы в восторге.
— Слушай, ведь я всего лишь замуж вышла, а не умерла. Посмотреть-то можно.
Майрон заметил, как она оживилась, и у него возникло смутное ощущение, что она вернулась в свою стихию. Когда два года назад у Эсперансы родился сын Гектор, она превратилась в образцовую мамашу. На ее письменном столе внезапно появились классические сентиментальные снимки: Гектор с пасхальным зайцем, Гектор с Санта-Клаусом, Гектор с персонажами из фильмов Диснея, Гектор на детском пони в парке. Лучшие деловые костюмы Эсперансы часто были заляпаны детской отрыжкой, и, вместо того чтобы стереть эти следы, она с удовольствием рассказывала об их происхождении. Она знакомилась с мамашами из тех, что раньше вызывали ее едкие насмешки, и обсуждала с ними конструкцию детских складных стульев с колесиками от Макларена, систему дошкольного образования по Монтессори, работу детского кишечника и то, в каком возрасте их отпрыски начали ползать/ходить/говорить. Весь ее мир, подобно миру множества матерей до нее — да, в этих словах можно усмотреть сексистский оттенок, сжался до маленького комочка детской плоти.
