Якоб Арджуни - Кисмет

Видеокассеты находились все еще у меня. Возвратившись из отпуска, я наконец спрятал их в самом заднем углу моего шкафа. Лежа в темноте, я иногда представлял, что в них лежит обогащенный уран и через дверцы шкафа они источают невидимое излучение. Лейла не спрашивала о них. Возможно, она о чем-то догадывалась и решила оставить кассеты у меня. А может быть, связанные с ними воспоминания доставляли ей такую боль, что она просто хотела исключить их из своей памяти.

Я надеялся, что Лейле не придет в голову интересоваться, при каких обстоятельствах и где погибла ее мать.

Когда Слибульский пошел за новой порцией спиртного, Звонко, что-то рассказывавший Лейле, очень ее рассмешил. Даже в полумраке нового бара Ромарио я видел, как лучилось счастьем ее лицо, и невольно отвел взгляд.

— Как дела у Джины? — спросил я, когда Слибульский вернулся с двумя полными бокалами.

— Знаешь, мы сейчас редко видимся. Оба страшно заняты. В общем, все в порядке, — пробормотал он, замяв эту тему, и без перехода завел разговор о чемпионате мира по футболу.

Сборная Франции, по его убеждению, была абсолютным лидером, несмотря на то, что оба мы болели за Голландию. В офисе Слибульского вот уже целую неделю висел плакат с Зинетдином Зиданом, и мы, конечно, не упустили случая поговорить с Ромарио о бразильской сборной: не лучше ли ее участникам вместо футбола зарабатывать деньги рекламой мужских духов или картофельных чипсов — главное, не страдать так, что не всегда попадаешь в финал. Ромарио не отреагировал на эту колкость — он не слишком болел за соотечественников. Возможно, теперь он больше отождествлял себя с немецкой сборной.

В какой-то момент Слибульский перехватил инициативу и теперь сам ставил в автомат компакт-диски. Ирландская музыка, хотя и осталась, вдруг зазвучала иначе. Кто-то даже начал танцевать под Вана Моррисона и «Чифтейнс». Я пил виски у стойки, беседуя с одной трансвеститкой о планируемом переносе главного франкфуртского вокзала под землю, как вдруг у меня на локте оказалась женская рука с бирюзовыми ногтями.

— Ну как, купили тогда миллион супов для жертв землетрясения?

Я обернулся и увидел улыбающееся и раскрасневшееся от алкоголя лицо фрейлейн Жвачки.

— Ах, это вы! Куда же вы подевались? Когда я в следующий раз пришел к Аренсу, в приемной вас не было.

— Уволили. На черта мне работать в конторе, куда ходят клиенты наподобие вас. Я и сама собиралась уволиться. Случай с вами не первый, когда не поймешь, что там делается. Вся эта лавочка — сплошные бандиты. А меня посадили на телефон как бы для солидности.

— Как бы? Это вы точно заметили. И где же вы теперь листаете дамские журналы?

— Я теперь работаю в экспедиторской фирме. А у Аренса — настоящая бандитская лавочка. Я там была единственным приличным человеком. Остальные — все жулики и бандиты. Кроме супов из кокаина, что там можно было приобрести для жертв землетрясения?

Я покачал головой.

— Ладно. Так и быть, признаюсь: ничего я не покупал у Аренса. Что будете пить?

Она помедлила и, внимательно на меня посмотрев, сказала:

— Вон того густого пива, заодно и поем.

— Эй, Ромарио, принеси «Гиннес».

Извинившись перед трансвеститкой, я отвел фрейлейн Жвачку к угловому столику.

— Насколько я понимаю, вы частенько сюда заглядываете в свободное от работы время. Живете здесь неподалеку?

— Да, за углом. Но вы, кажется, забыли про ваших очаровательных друзей. Я их, кстати, регулярно вижу на всех презентациях.

— А вы, кстати, можете пригласить их в приличный ресторан, раз уж сегодня ничего не ели. Они на коленях будут ползать за такое приглашение.

— На этом полу больно ползать на коленях.

— За все приходится платить.

Вечер удался. Никто из нас не мог пожаловаться друг на друга. Мы смотрели по телевизору фильмы про животных, а в понедельник я встал и принялся за поиски нового помещения для офиса.

Восточные немцы. — Примеч. пер.

Сорта пива. — Примеч. пер.