Я перехватил ее руку. Тогда наконец последовало ожидаемое — поток первоклассной брани, охарактеризовавшей меня в самом негативном плане как ублюдка, недоумка, извращенца, к тому же состоящего с этим «гномиком» — имелся в виду Хью — в интимной связи. Под конец было опять велено убираться вон. Терпеливо выслушав все это, я сказал:
— Эй, леди, хватит! Не надо нарываться на неприятности — их у вас и так полно. Либо вы потрудитесь что-нибудь на себя надеть, чтобы прикрыть корму, либо я вас выволоку на улицу, как вы есть, — с голым задом.
Она размахнулась своим шамберьером, целясь мне в глаза, но я, смертельно устав от того, что каждое новое знакомство оканчивается попыткой изуродовать меня, и от всей этой мерзкой и грязной игры тоже, поймал ее руку, вырвал бич и изо всех сил хлестнул ее по лицу. Она отступала семенящими шажками, пока не наткнулась на свою свору и не упала.
Но сейчас же привстала на локте.
— Убейте его! Убейте их обоих! Убейте его, и я сделаю для вас такое, что вам и не снилось! Эй, Лаки, Ровер, Слот! Взять его!
Прикованные к стене джентльмены принялись расстегивать свои ошейники и шлейки и двинулись вперед, не вполне понимая, что от них требуется. Конечно, замочить двоих ради безопасности своей повелительницы — дело пустяковое, но все же надо сначала определиться — кто что делает. Отсутствие точного и детального плана их и подвело. Я достал револьвер, наставил ствол в лоб тому, кто был ближе всех ко мне, и дал остальным возможность поразмыслить. Мара попыталась прервать их размышления:
— Нас десять, а их всего двое! И пуль у него — шесть! Чего застыли! Взять его!
Свора опять стала надвигаться. Я взвел курок, продолжая держать переднего на мушке. В эту минуту, застав врасплох нас всех, грянули три выстрела. Пули расковыряли бетон как раз между нами. Я резко повернулся и направил ствол на нового противника. У меня было не больше секунды — пока стрелок выберет себе новую цель. К счастью, я не нажал на спуск: стрелком этим оказался Хью.
— Эй, с-с-собачки, на м-место! — сказал он, водя из стороны в сторону стволом «узи». — Не д-думаю, что вам захочется послушать с-соло на автомате в моем исполнении. Думаю я, что вам захочется отползти в уголок и с-си-деть там смирно. Т-только не п-п-простудите п-попочку — б-бетон холодный.
Я не без удивления воззрился на этого маленького забавника, который так усилил нашу огневую мощь. Поймав мой взгляд, он подмигнул:
— Хей-хей, Хей-джи! При таком чувстве ю-юмора, как у меня, на-надо принять меры бе-безопасности. Я — человек вспыльчивый, но не слабоумный.
— Извини, Хью, — сказал я. — Раньше не принимал тебя в расчет в качестве огневой точки...
— С-с-скорее, запятой, — засмеялся он и, продолжая крякать, дулом своего компактного, но грозного оружия затолкал всех семерых к стене, велел им снова надеть ошейники и сесть на пол, спиной к нам.
— Еот так, в-вот так, ребята. Давай, Лаки, шевелись, Спот. — Направив автомат на замешкавшегося, он поторопил его: — А тебе, Ровер, что, о-особое приглашение?
— Я — Блеки, — слабо отозвался тот.
— Как я сразу не догадался? Вылитый Блеки.
Когда семерка вновь оказалась на привязи, я снял со стенки пару наручников, рывком поднял Мару на ноги, довольно грубо вывернул ей руку за спину и защелкнул первый браслет, а потом предоставил ей выбирать, в какой манере сковать ей второе запястье. Она предпочла покориться без дальнейшего сопротивления.
Стерлинг находился, так сказать, «за бровкой» и не выступал ни на чьей стороне. Перед уходом я запасся еще одной парой наручников — для старины Джеффа, — сунул их в карман пиджака и предложил боссу:
— Ну, теперь проведаем Энтони.
— Так, с-собачки, мы уходим, — обратился Хью к своре. — С-самое лучшее для в-вас — в-влезть в свои шкуры — и по домам, к женам-детям, или кто там у вас их заменяет. 3-здесь п-приятного б-будет мало, так что я вас че-честно пред-дупреждаю: не вздумайте увязаться следом и отбить вашу с-сучку. П-п-положу всех на месте, г-глазом не м-моргну. В го-го-городе столько го-говна, что б-без вас с-скучать он н-не будет.
Я подтолкнул Мару к ступенькам, по которым уже поднимался Стерлинг, открывая процессию. У девицы хватало благоразумия не пытаться бежать, но это не значило, что она не искала выход из этой ситуации. После каждого шага она делала полшажка назад, прижимаясь ко мне, и детским голоском молила понять ее и поверить, что все это — чудовищная ошибка, а на самом деле все обстоит не так, как я думаю. Именно этот голосок окончательно в свое время лишил Миллера разума и заставил его думать, будто ни один из постоянно всплывающих обманов нельзя принимать на веру.
Так все оно и было. Даже я после всего, что мне пришлось увидеть и услышать за последние несколько дней, даже я хотел ей поверить. Внутренний голос, скакавший бок о бок с дурным предчувствием, бубнил, что нет ничего особенно дурного в том, чтобы вместе с Марой посетить один из закутков за портьерой. Даже во время нашего краткого восхождения по лестнице она сумела пронять меня и прижаться ко мне всем своим влажным телом столько раз, что мне и самому стало мокро. Влага эта сквозь ткань брюк просачивалась, смешивалась с потом, омывая каждый волосок на моих достаточно волосатых бедрах, и скатывалась вниз все быстрее и быстрее.
Да, мне хотелось схватить Мару, распять ее, прижав к стене и вколачивать в эту стену, пока она не изойдет криком от наслаждения. Я хотел утащить ее за черную портьеру и сделать с нею все, что она предлагала, все, о чем она умоляла. Нет способа проще поверить лжи, чем снять штаны и наброситься на нее — и знать, что на этот раз она не симулирует страсть, не имитирует, ибо на этот раз встретилась с настоящим мужчиной. С настоящим мужчиной, которому сможет отдать всю себя, ради которого пойдет на все... Которому рада будет покориться, ибо наконец-то обрела истинную любовь.
Как же, как же, думал я. Держи карман.
Мы шагали по ступенькам. Она продолжала молить. Я продолжал молчать. Потому что, говоря по совести, мне просто-напросто не хватало духу открыть рот. Я боялся, что если скажу хоть слово, она уцепится за него, найдет во мне слабину — и вывернется, усилит свои позиции. Впрочем, одного взгляда на упруго колеблющиеся передо мной полушария ее ягодиц было достаточно, чтобы сообразить: в усилении ее позиций нет ни малейшей необходимости.
Чем выше мы поднимались, тем исступленней она становилась. Ясно было: она не сомневалась, что на какой-то ступеньке сумеет смягчить и тронуть меня. Мара была из тех, кто привык добиваться своего. И не могла постичь, почему я так решительно настроен не делать привалов. Где-то на середине пути она уже была близка к истерике.
— Ну ты, ублюдок, довольно издеваться! Чего ты добиваешься, скажи ради Бога? Ну, ответь мне, чего ты хочешь, сволочь? Я все сделаю! Я — все — сделаю!! Все, понимаешь? Хочешь денег? Сколько? У нас много денег, тебе хватит...
— Заткнись.
— Миллион. Миллион долларов. Хочешь? Целый миллион. Я достану. Получишь сегодня же вечером. Мне стоит только позвонить. Я могу! Я могу! Мы высыпем его на кровать, и будем кататься по ним, и трахаться до тех пор, пока ты не начнешь кончать кровью!.. Возьми меня!! Вы... меня! В зад — хочешь? В рот — хочешь? Я отсосу тебе так, как ты даже и представить не можешь, и ничего подобного ты никогда не испытывал!.. И так будет всегда. Каждую ночь. В любую минуту. Всегда. Вее-е-егда-а!! Понимаешь? Я исполню любое твое желание, я буду такой, как ты захочешь. Понимаешь?
Тогда я толкнул ее к стене и два раза врезал по лицу. Довольно сильно. Так, что даже эхо отдалось под сводами этого подземелья. А потом закричал:
— Заткнись! Заткнись! Замолчи, пока я тебе не оторвал башку и не бросил твоим псам на закуску! Поцелуй этот подвал на прощанье! Сука! Пришла пора прощаться. Попили-поели, пора платить по счету. Конец. Все!
Она тяжело осела на ступеньки и заплакала навзрыд, всхлипывая и повторяя, что так — нечестно, что все это — нечестно. Я был с нею совершенно согласен: нечто подобное я и сам испытываю все чаще, едва ли не каждый день. Но от этого ничего не меняется — в том числе и мое решение. К сожалению, появился новый персонаж с доводом более убедительным, чем приводила мне Мара. Хороший довод — табельный армейский 45-го калибра.
— Так-так, — прозвучал на лестнице чей-то голос. — Что мы имеем?
Не глядя туда, откуда донесся этот голос, я улыбнулся. Так или иначе я не обманул Мару: конец действительно приближается.
— Что мы имеем? Мы имеем одну сучонку, которая наконец-то свернула себе шею. Она испеклась. И ты тоже. Рядышком сядете.
— Интересно рассказываешь, — сказал мой старинный приятель. Имя его — Джефф... Джефф Энтони... Джеффри Энтони — на веки вечные выжжено в моей памяти. — Интересно. Но вот какое дело: я держу тебя на прицеле. Фигурально выражаясь, все козыри у меня.
— Для выигрыша этого недостаточно, — сказал я. — Надо еще уметь играть. Хочешь пожить — бросай оружие.
