— Вы же не думаете так, сэр.
— Черта с два, не думаю. Они рассказали мне, как ты бушевал в «Центре Эмбаркадеро» и тебя пришлось выводить под прицелами пушек. Мне кажется, ты сошел с ума, Соломон. У тебя паранойя.
— Не паранойя убила Эбби, сэр. Не паранойя перерезала глотку Лу Велаччи.
— Нет, но, может, это тоже был ты. Вчера вечером мне позвонил Логан и сказал, что тебя разыскивает полиция.
Соломон сел в ногах шаткой кровати, уперся локтями в колени и смотрел на круглую вытертость на ковре под ногами.
— Я уверен, что Логан и ваши сыновья сделали все возможное, чтобы убедить полицию, что я убил Велаччи. Но я его не убивал, сэр. Вы ведь достаточно хорошо меня знаете, чтобы этому верить.
— Я больше ничего не знаю, — сказал Дон. — Но я понимаю, когда человек говорит обоснованно, а когда нет. Все, что у тебя есть, это только догадки и предположения.
— Проверьте сами. Должны же быть билеты. Квитанции. Если они переводят деньги в Нигер, вы сможете проследить это. Если за этим стоит Логан, тогда вам следует…
— Прощай, Соломон.
Щелчок.
Соломон отнял телефон от уха и смотрел на него, пока экран не потух. Тогда он швырнул телефон в дальний угол.
Дональд Шеффилд сидел в кожаном кресле в своем кабинете в Приюте Головореза и смотрел в окно на вечнозеленые деревья на краю поляны. Порывами налетал весенний ветер, и пушистые ветви колыхались, как зеленые волны.
Он прижал ладони ко лбу. Нарастала мигрень, буря в черепной коробке. Слова Соломона бороздили мозг, как молнии.
Африка? Могли Майкл и Крис утаить от Дона подобную сделку? Поддержать переворот в чужой стране? Пойти на такой огромный риск?
Управление корпорацией — все равно что вождение судна. Нужна крепкая рука и хороший обзор. Он учил этому своих сыновей, учил, что иногда нужно отказаться от быстрого выигрыша ради долгосрочной перспективы. Что ответственность руководителя гораздо важнее личного «я». Что каждое принимаемое наверху решение влияет на сотни, даже тысячи жизней.
Если Соломон говорит правду, тогда Крис и Майкл ведут корабль на айсберг. Есть, конечно, определенная выгода в том, чтобы оттереть французов: компания, которая контролирует руду, определяет политику других стран, — но опасность чересчур велика. К тому же за тобой наблюдает весь мир. Каждая унция урановой руды учитывается, каждая минута работы завода отслеживается. Дон ненавидел такого рода пристальное внимание. Оно не дает простора для того творчества, которое помогло ему сделать состояние.
Свержение правительства? Ему даже нехорошо сделалось от этого. Когда он обдумывал приобретение, он хотел полного контроля над результатами. Нельзя отдать свой бизнес в руки какого-то дикаря с медалями на груди или доверить правительству, которое за одну ночь может перевернуться с ног на голову.
Боже, как же пульсирует в голове боль. Дон позвонил. В комнате появилась Фиона, и он попросил ее принести тайленол и стакан воды. Она поспешно ушла.
Дональд подошел к окну, чувствуя себя не совсем устойчиво, как будто под ним шаталась земля, как будто ее незыблемость все это время была иллюзией. Он устремил пристальный взгляд на лес, туда, где стояло бунгало Соломона, скрытое за деревьями.
Дон решил, что позвонит Крису и Майклу и потребует, чтобы они приехали к нему в Приют. Ему хотелось смотреть им в глаза, когда он спросит их про уран, Африку и Эбби.
Он хотел знать правду.
Генерал Гома сидел на своем ранчо рядом с Ниамеем и не спеша, со смаком, потягивал «Чивас Регал». Было очень поздно, и завтра его ждал большой день.
Он сидел в кабинете на втором этаже, перед ним были разложены карты, схемы и фотографии — все, что осталось после многочасового совещания по выработке стратегии с командирами подразделений. Сейчас остальные стулья вокруг длинного стола пустовали, но Гома словно все еще слышал голоса, обсуждавшие воскресную операцию.
Большинство выступало за лобовую атаку: ворваться в город, используя элемент внезапности и подавляющую огневую силу, и занять каменное здание гарнизона в двух кварталах от Palais Presidentiel[10] на берегу реки Нигер. Но у Гомы имелся другой план, которым он ни с кем еще не поделился, даже с Рейнаром.
Небольшая группа атакует гарнизон. Другое соединение забросает ручными гранатами дворец, изолировав Будро с дружками внутри. Но это будут всего лишь отвлекающие маневры. Главное, что предстоит сделать, это захватить центр собраний, уродливое сооружение из бетонных блоков, воздвигнутое Будро несколько лет назад рядом с древним базаром Ниамея. Там будет вестись подсчет голосов.
Гома не собирался захватывать гарнизон, дворец, телецентр или аэропорт. Верные Будро войска будут биться насмерть, защищая такие традиционные мишени. Здания Гоме не нужны. Не нужен и контроль над воздушным или эфирным пространством. Ему требовались только урны с бюллетенями избирателей.
Как только Эразм их получит, перед ним откроются восхитительные перспективы. Он может объявить военное положение. Может назвать победителя, если та или иная сторона даст ему достаточно денег. Он может даже провозгласить себя победителем чрезвычайной дополнительной кампании.
Он предвкушал предстоящую политическую сделку. Избирательные бюллетени были ключом к власти. Ключом к богатству. Еще из них получится прекрасный праздничный костер.
Гома зевнул. Долил в стакан остатки из бутылки, которую открыл всего пару часов назад. Нет, это уже последний глоток на сегодня. Надо ложиться. Он посмотрел на свои наручные часы «Патек Филип», затем подсчитал девятичасовую разницу во времени между Нигером и Калифорнией. В Сан-Франциско день, самое время для звонка.
Генерал Гома терпеть не мог отвечать на телефонные звонки. Ему всегда казалось, что он сейчас услышит дурную весть. Ему нравилось самому набрать номер, стать тем, кто вмешается в жизнь другого человека. Элемент неожиданности на его стороне.
Гома стал набирать номер на старом черном дисковом телефоне. Пару раз генерал сбивался, и ему приходилось начинать сначала. Наконец на том конце пошли гудки.
— Здравствуй, Барт.
— Генерал! Я только что думал о вас. Все готово?
— Мы готовы. Через двадцать четыре часа столица будет нашей.
— Великолепно! Оружие прибыло, все в порядке?
— Оно здесь. Нет минометов, и много винтовок не досчитались. Но мы справимся.
— Хорошо, хорошо.
Барт умолк, дожидаясь слов, ради которых генерал позвонил. Гома с радостью их изрек.
— Люди недовольны, — сказал он. — Они нервничают.
— Еще бы. Это вполне есте…
— Они хотят больше денег.
— Что?
— Нет гарантии, что сражение обернется в нашу пользу.
— Но вы сказали…
— Я не верю, что мы потерпим поражение. Но люди — они волнуются. У большинства из них семьи. Им нужно их содержать. Если они окажутся на проигравшей стороне, то вполне могут потом умереть от голода. Они требуют увеличить аванс.
— Но, генерал, у нас соглашение…
— Хватит уже дерьма! Соглашения будут потом. Сначала кровопролитие, затем разговоры. Но если не поступят новые деньги, кровопролития не будет.
Молчание. Когда генерал уже начал думать, что их разъединили, Барт спросил:
— Сколько?
— Миллиона достаточно. Пока.
— Миллион долларов. На премиальные вашим людям.
— Чтобы они успокоились.
— Ясно. Вы раздаете миллион долларов своим людям, и они радостно кидаются в бой.
— Вот именно.
— Как, по-вашему, я должен доставить миллион наличными? За выходные?
— Просто переведите их на мой счет, — сказал Гома. — Я их оттуда возьму.
Генерал глотнул скотча, дожидаясь, пока Логан примет решение.
— Мне придется поговорить с Шеффилдами, — произнес наконец Логан. — Поздновато на этом этапе игры просить еще денег.
— Поздновато, но не поздно. Твои братья Шеффилды — люди богатые. Они могут заставить людей шевелиться.
— Да, конечно.
Голос прозвучал рассеянно, как будто Логан уже мысленно репетировал речь перед своими шефами.
— Отправляйся за деньгами, Барт. Я сейчас иду спать. Когда я проснусь утром, я проверю свой счет. Если деньги придут, мы пойдем в атаку. Если нет, я не смогу ничего гарантировать.
Гома положил трубку и позволил себе утробно рассмеяться.
Барт Логан медлил перед домом на Пасифик-Хайтс, в котором жил Крис Шеффилд. Он нес плохие новости и боялся реакции братьев. Мерзкий обычай «убить вестника» был их золотым правилом.
Майкл, который временно жил у брата, подошел к домофону и впустил Барта.
Барт бывал в квартире Криса много раз, но каждый раз поражался ее роскоши. Латунные стены лифта были отполированы как зеркало, в котором он видел свое унылое лицо. Когда двери открылись на верхнем этаже, Барт ступил на ковер такой толщины, что, казалось, утопаешь в нем по колено. Светильники в коридоре отбрасывали полукружья приглушенного света на дубовые панели стен.
