Я вышел на улицу и отправился бродить по средней части города, переходя из одной болтушки в другую. Я решил зайти в кино. Я сел на верхнем балконе в «Стрэнде», закурил сигару и стал думать о Долорес и ее поездке. Да, как раз туда она и отправляется. В то место, где сняли эту картину. Она уедет сегодня. Взбешенный мыслью о ее отъезде, я швырнул горящую сигару на пол, и окурок рассыпал искры и пепел на одежду парня, сидевшего рядом со мной. Тот повернулся ко мне и привстал с воинственным видом:
— Какого черта ты вытворяешь? Ты что, спятил?
Я мгновенно пришел в ярость. Не успел он и глазом моргнуть, как я приставил к его животу нож. Я прошипел ему в лицо:
— Хочешь, чтобы я воткнул его поглубже, козел? Пука сядь, пока я не вытащил из тебя все кишки.
Он сел.
Я выскочил из зала, а голоса внутри меня вопили: «Вонючий ублюдок, вонючий ублюдок, набрасываешься на беззащитных людей, ты, вонючий ублюдок из Ист-Сайда!»
Я свернул за угол и зашел в болтушку к Марио. Он тепло меня приветствовал. Я заговорил с ним на ломаном и грубом итальянском. Он быстро отошел. Я выпил подряд три двойных виски. Бармен не хотел брать у меня деньги.
Он улыбнулся и сказал:
— Профессиональная любезность, Лапша, ты же знаешь, твои деньги нам не нужны.
Я швырнул пятидолларовый банкнот ему в лицо. Я прошипел:
— Давай, ублюдок, открывай свою кассу.
Он посмотрел на меня испуганно и убрал бумажку в ящик.
Откуда-то сбоку ко мне подвалил высокий парень, хорошо одетый, но пьяный вдрызг.
— Эй, да ты крутой мужик, как я погляжу? — сказал он.
Парень застал меня врасплох. У него был быстрый удар. Он сделал ложный выпад слева и достал меня правой в челюсть. Меня отбросило назад. Я едва удержался на ногах. На прилавке стояла открытая бутыль «Голден Уэддинг». Я схватил ее за горлышко и ударил парня в лицо. Воя от боли, он бросился в мужской туалет. Я швырнул ему вдогонку остатки бутылки. Все виски вылилось на меня.
Я выбежал на улицу. Помню, что люди отшатывались от меня в ужасе.
Какой-то паренек кричал мне вслед:
— От вас разит, как от пивной бочки, мистер!
Меня вели ноги — а может быть, сердце? В следующий момент я уже стучал по мраморному прилавку у справочного окошка на вокзале Гранд-Сентрал.
— Когда следующий поезд на Голливуд? — вопил я.
У меня появилась безумная идея сесть на поезд и последовать за ней.
Испуганная девушка ответила:
— В тридцать пять минут, сэр.
— Какой путь? — рявкнул я.
Она объяснила. Я пошел искать поезд. Прямо передо мной, держась за руки и прогуливаясь по перрону в сопровождении двух носильщиков с вещами, ходили Долорес и мужчина. Это было уже чересчур. Внутри меня что-то оборвалось.
Не знаю, как мне удалось вернуться в гостинцу, но спустя некоторое время я обнаружил, что лежу на своей кровати полностью одетый, даже не сняв ботинок. Рядом со мной на стуле стояла бутылка «Маунт-Вернон». Я чувствовал себя жалким и несчастным. Весь мой мир рухнул. В нем не было ни крупицы радости. Только боль и мука. Теперь я ясно видел истину. Я всего лишь шпана, вонючка из Ист-Сайда. Мне было ужасно жаль себя. Я сделал большой глоток из горлышка.
Через какое-то время я впал в пьяное забытье. Еще через несколько часов я проснулся.
Я должен был предвидеть, что виски только усилит мое отчаяние и пустоту. Я снова попытался убедить себя, что моя страсть к Долорес не имеет смысла. Почему я должен так страдать? Неужели нельзя как-нибудь встряхнуться? С каких это пор я, крутой парень, Лапша из Ист-Сайда, веду себя как влюбленный школьник? Лучшее противоядие — найти себе другую женщину. Да, я подцеплю себе где-нибудь смазливую куколку и забуду про эту сучку Долорес.
Я принял ванну, тщательно оделся и вышел в город. Бродвей светился. По улице шла толпа красивых женщин. Многие из них многообещающе мне улыбались, но среди них не было Долорес.
Я пришел в заведение на Пятьдесят второй улице, где иногда бывал. Я сел в стороне за отдельный столик. Я заказал бутылку «Маунт-Вернон». Я сидел один и пил. За пианино была Элен. Она пела свои грустные торчи.
От ее пения на сердце становилось все тяжелее. Я выпил большую часть бутылки. Я сидел в пьяной дымке и слушал, как страстный хриплый голос Элен поет о неразделенной любви.
К моему столику подошла девушка. Она была симпатичной. Она сказала:
— Привет, громила. Не скучаешь в одиночестве?
Она присела рядом.
В моих глазах стояли слезы. Мой голос срывался. Я спросил:
— Ты Долорес? Мне нужна только Долорес.
Она ответила:
— Парень, от этого тебе только хуже.
— От чего хуже?
— От блюзов. Ты по кому-то сохнешь, верно? Расскажи мне об этой Долорес, малыш, расскажи все своей мамочке, и тебе станет гораздо лучше, вот увидишь.
Она была мила и обаятельна. Она похлопала меня по руке. Потом подозвала официанта и попросила принести ей бокал. Вернувшись с бокалом, он что-то прошептал ей на ухо. Она посмотрела на меня с новым интересом. Она налила из бутылки нам обоим.
С дружелюбной улыбкой она сказала:
— Так, значит, ты Лапша? Человек известный, верно?
Я безразлично пожал плечами.
— Ты знаешь, — произнесла она, — в свое время я немало поработала в разных болтушках и убедилась в том, что это правда.
— Что правда? — спросил я безжизненным тоном.
— У таких ребят, как ты, всегда есть слабое место. Вы с невероятной страстью привязываетесь то к женщине, то к лошади, то к собаке, то к ребенку, то к матери, то еще к чему-нибудь. Просто удивительно, как вы любите к чему-нибудь привязываться.
— Удивительно? Разве мы не люди? — спросил я слезливо.
Она похлопала меня по руке. Она улыбнулась извиняющейся улыбкой:
— Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что это странно и очень мило.
— Да, но я совсем не милый. Я вонючка. Я пытался изнасиловать девушку, мою девушку.
Я начал стучать кулаком по столу.
Я ревел:
— Я мерзкий. Я вонючка. Я ублюдок.
Слезы жалости к себе капали мне в виски. Я не мог их сдержать. Я откровенно плакал.
— Ш-ш-ш, люди смотрят. Пожалуйста, — прошептала она.
— Оставь меня. Мне нужна только Долорес, — рыдал я.
— Ладно, парень, вижу, я не вовремя. Извини.
Она раздраженно ушла.
— Эй, Лапша, возьми себя в руки.
Это была Элен. Я не знал, как долго она уже сидела за моим столиком и смотрела, как я плачу. Она вытирала мне лицо носовым платком.
— От выпивки и грустных песен тебе только хуже. Они как ветер, который еще сильней раздувает костер. Ты уже довольно наплакался. А теперь пора высушить слезы и погасить пламя. — Элен похлопала меня по щеке. — Ты понимаешь, о чем я говорю, — о хорошей девочке. Твой вид меня удивляет. Хочешь, я приведу тебе хорошенькую девочку?
— Нет, — промямлил я. — Я могу и сам найти.
— Тогда иди и прогуляйся на свежем воздухе. Если будешь сидеть здесь, то совсем раскиснешь.
— Ладно, — пробормотал я.
Я бросил на стол банкнот, даже не посмотрев на его достоинство. Я вышел.
Я направился на восток по Пятьдесят второй улице. Рядом со мной появилась девушка.
Она улыбнулась и сказала:
— Добрый вечер, не хотите поразвлечься, мистер?
Я спросил:
— Ты Долорес?
Она кивнула с понимающей улыбкой:
— За десять долларов я буду твоей Долорес.
Она взяла меня под руку и повела к себе, в маленькую гостиницу на Сорок седьмой улице.
Лежа в ее объятиях, я снова ударился в слезы:
— Долорес, Долорес, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
За десять долларов я мог заняться любовью и воображать, что делаю это с Долорес. Но когда я насытился и заплатил ей больше, чем она просила, то почувствовал себя подавленным и опустошенным. Я ушел, презирая себя за то, что осквернил память о Долорес.
Когда на следующее утро я явился к Толстяку Мо, то выглядел побитым и растрепанным. Мое появление прервало их разговор. Я почувствовал, что говорили обо мне.
Макс встретил меня иронической полуулыбкой:
— Мы как раз говорили о тебе, Лапша.
Значит, я был прав: они обсуждали меня. За моей спиной?
— Что именно? — спросил я хмуро.
— Вид у тебя как у драного кота.
Косой встал. Он обошел вокруг меня, насмешливо разглядывая во всех подробностях.
— Да и пахнешь ты соответствующе. — Хайми сделал вид, что с шумом втягивает воздух.
Я почувствовал раздражение. Я гневно посмотрел на Косого.
Патси бросил:
— Не валяй дурака, Косой.
— Отстань от Лапши, — сказал Макс. Он повернулся ко мне с сочувственной улыбкой. — Ты был вчера ночью в забегаловке на Пятьдесят второй улице?
— Да, а что? — спросил я.
— Это прислала Элен. — Он протянул мне тысячедолларовый банкнот. — Она сказала, что ты оставил его на столике. При этом ты жутко пил и лил крокодиловые слезы.
