Впрочем, времени на то, чтобы размышлять о несправедливости судьбы, не было. Передо мной стояла другая задача — убраться отсюда как можно скорее. Я поискал взглядом оружие и, заметив его в углу площадки, шагнул туда и наклонился. Мир как будто совершил кувырок, и меня от падения спасла только стена. Изнутри поднималась противная тошнота, но ее требовалось остановить — рвота оставляет ДНК, а такой роскоши я не мог себе позволить.
Я тяжело, с усилием сглотнул и стал на ощупь спускаться по лестнице. Тьма обступала меня, как темная то накатывающая, то отступающая вода. У второго пролета я задержался и даже поднял револьвер на случай, если киллер подготовил внизу засаду.
Грант лежал на ступеньках головой вниз, зацепившись одной ногой за перила и согнув вторую под неестественным углом. Лицо его превратилось в кровавую маску, волосы слиплись, стена над головой была в брызгах крови.
На его месте мог бы быть я, но киллер оставил меня в живых. Чтобы полиции не пришлось искать настоящего преступника. Чтобы повесить все на меня. А значит…
Да Бог его знает, что это значит. Я снова сглотнул, подавляя мучительный позыв к рвоте, и попытался перешагнуть через тело Гранта. Мне даже почти удалось это сделать, но в последний момент нога зацепилась за что-то, и я полетел вниз, через четыре оставшихся ступеньки.
Голова гудела, словно кто-то обрабатывал ее отбойным молотком, но я все же заставил себя подняться и побрел в направлении двери. Она появилась как-то вдруг и неожиданно шагнула мне навстречу. Я врезался в нее сильнее, чем хотелось бы, и, нащупав ручку, потянул на себя.
В лицо ударил колючий зимний ветер. В глазах прояснилось. Преодолев ступеньки, я свернул налево и пошел по улице, стараясь держаться по возможности прямо и переставлять ноги по возможности быстро, чтобы уйти подальше от места преступления. Четыре человека убиты только для того, чтобы один рот остался на замке. Похоже, я подошел близко. Почти вплотную.
Свернув на главную улицу, я подвернул ногу и упал на колено, а когда попытался подняться, мир завертелся с бешеной скоростью, и меня вывернуло наизнанку.
Потом рядом остановилась какая-то машина. Меня подняли на ноги и запихнули в салон, на заднее сиденье. Я понял лишь, что их двое и что они сели впереди.
После этого меня поглотила тьма.
Я лежал на узкой односпальной кровати в темной комнате. На чистом, судя по запаху, белье. Под легким покрывалом. Куртку и ботинки с меня сняли. Попытка подняться потребовала непосильного напряжения и отозвалась таким головокружением, что я счел за лучшее снова откинуться на подушку. Отдышавшись, я ощупал голову и огляделся. Голову мне перевязали, причем весьма умело, профессионально, но комната не походила на больничную палату — в ней не было ни мониторов около кровати, ни шнуров и проводов, ни капельниц, ни попискивающих приборов. Только два стула — пластмассовый, на спинке которого висела моя куртка, и деревянный у двери. Часы показывали десять минут четвертого. Ночи. Шторы не были задернуты, и за окном было темно.
Где я? Кто те люди, что подобрали меня на улице? Видели ли они у меня револьвер? Сообщили ли полиции?
Я долго лежал, глядя в потолок, пытаясь собрать воедино разбредающиеся мысли. Кто знал, что я собираюсь к Андреа Блум? Эмма. И еще Джеми Делли. Может быть, Эмма случайно проговорилась Баррону. Нельзя исключать и того, что ее телефон прослушивался. Тео Моррис из «Тадеуш холдингс»? Николас Тиндалл? Список подозреваемых все еще был велик, но он сокращался. К сожалению, мои возможности тоже не увеличивались.
Ухо уловило движение по другую сторону двери. Она открылась, и в комнату вошел темнокожий мужчина лет шестидесяти. Лицо у него было доброе, и я мгновенно понял, что его опасаться не следует.
Увидев, что я не сплю, он улыбнулся.
— У меня для вас кое-что есть.
Мягкий, негромкий голос снял последние сомнения относительно его намерений. Акцент выдавал в чернокожем уроженца Западной Африки. В восьмидесятые мне довелось работать с парнем из Нигерии, у которого был похожий.
Когда он подошел ближе, я увидел у него в руке небольшую, в форме рога и на вид очень старую фляжку, вырезанную из какого-то дерева. Крышка на ней была металлическая. С неожиданной для почтенного возраста силой старик помог мне приподняться и подтянул подушку.
— Выпейте это, — прошептал он и, сняв крышку, поднес фляжку к губам.
Я уже давно хотел пить, а потому дважды просить себя не заставил. Вкус оказался незнакомым, но не неприятным. Слегка солоноватый напиток напоминал слабый боврил и оставлял во рту сладковатое послевкусие. Я проглотил все, до последней капли, и старик забрал фляжку.
Несколько секунд он молча смотрел на меня, потом спросил:
— Теперь чувствуете себя лучше?
Я сел на кровати.
— Знаете, я действительно чувствую себя лучше. — Голова уже не болела так сильно, шум в ушах снизился до приемлемого уровня, вернулась концентрация. — Что это такое?
— Лекарство.
— Намного эффективнее парацетамола. Вам бы стоило предложить его фармацевтическим компаниям.
Он снова улыбнулся.
— Можете подняться? Здесь человек, который хотел бы с вами поговорить. В другой комнате.
— Кто? — Я слез с кровати и потянулся за ботинками. Старик не ответил на вопрос и, открыв дверь, подождал, пока я обуюсь.
— Куртку и оружие можете оставить здесь, — сказал он, жестом предлагая следовать за ним.
Заинтригованный, я поднялся и вышел за ним из комнаты. Лекарство — или что там еще — не только сняло боль, но и помогло избавиться от головокружения.
За дверью оказался длинный коридор, выстеленный дорогим паркетом, с дверьми с левой стороны. Вытянутое в ширину окно справа предлагало полюбоваться темно-синим ночным небом и редкими огоньками спящего города. Вблизи проступали очертания двух высоких зданий, окруженных строениями пониже. Мы были, похоже, примерно на уровне шестого этажа. Попытка сориентироваться успеха не имела — вид был совершенно незнакомый. Я мог лишь сказать, что мы находимся где-то в Лондоне.
Пройдя немного по коридору, мы остановились у одной из дверей, и мой новый друг негромко постучал три раза. Дверь открылась, и нас встретил высокий темнокожий мужчина с угрюмым лицом и в темных — хотя комната у него за спиной была едва освещена — очках. Он отступил в сторону, и мы вошли. Я уже понял, с кем встречусь, но так и не решил, как реагировать на новое знакомство — радоваться встрече или дрожать от страха. Скорее второе, но при отсутствии иных вариантов не оставалось ничего, как только подчиниться.
Комната была большая, с окнами на три стороны, наглухо завешенными тяжелыми черными портьерами. Свечи, расставленные по периметру в самых разных форм и размеров подсвечниках, наполняли помещение колышущимся неровным светом, и тени прыгали по стенам, с которых на нас злобно смотрели жутковатые ритуальные маски и головы экзотических животных. В дальнем конце комнаты, в низком, похожем на трон, плетеном кресле с высокой спинкой, сидел хорошо сложенный, приятной наружности чернокожий мужчина лет тридцати двух. Он пил что-то напоминающее кофе и курил сигарету. По обе стороны от него расположились, как телохранители, две куклы, схожие с той, что я видел на кровати в спальне Эммы, но гораздо большего размера. Именно они и подсказали, с кем я имею дело.
Мужчина в кресле любезно улыбнулся и жестом указал на низкую софу рядом с ним. Меж тем мой провожатый вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, тогда как здоровяк в очках незаметно растворился в полутьме где-то справа от меня.
Я подошел к софе и медленно опустился. Человек в кресле дал мне время устроиться поудобнее и лишь затем заговорил.
— Полагаю, вы уже знаете, кто я, — сказал он приятным звучным голосом коренного лондонца.
— Догадываюсь. — Я потянулся за сигаретами к карману рубашки, но их там не оказалось.
— Пожалуйста, угощайтесь. — Николас Тиндалл достал пачку «Мальборо» из кармана черной шелковой рубашки, протянул мне и щелкнул зажигалкой. — Вы, наверное, хотите знать, почему вас доставили сюда.
Я утвердительно кивнул.
— Когда мои люди подобрали вас на улице, вы были не в лучшем состоянии. Оставлять беспомощного человека у дороги посреди ночи слишком рискованно.
Он с удовольствием затянулся, продолжая с интересом наблюдать за мной. Обаяния Тиндаллу было не занимать. Впрочем, исходило от него не только обаяние, но и угроза. Находясь рядом с ним, я инстинктивно ощущал, что перечить ему не стоит и что каждого, кто станет у него на пути, ждут большие неприятности. Впрочем, то же самое ощущал бы, наверное, каждый, окажись он на моем месте, в комнате, освещенной свечами и украшенной игрушками в духе вуду.
— Если я правильно понял, — продолжал Тиндалл, — в доме, где вы побывали, осталось несколько трупов. Людям — совершенно невинным, если не ошибаюсь — перереза́ли горло, разбивали головы.
