— Не говорите глупостей. Не смейте ничего мне возвращать, я все равно не возьму.
Раз уж разговор зашел о деньгах, я сказал, что он может возбудить дело о наследовании имущества сестры и о получении страховки.
— По закону человек не должен извлекать выгоду из преступления, которое совершил, — объяснил я. — Если Термен убил вашу сестру, он не может быть ее наследником или получить страховку. Я не знаю условий завещания вашей сестры, но полагаю, что, если он будет исключен, все переходит к вам.
— Думаю, да.
— Официально он в ее смерти не замешан, — сказал я. — И теперь ему не предъявят никаких обвинений, потому что он мертв. Но полагаю, вы можете возбудить гражданский иск, а там порядки не такие, как в уголовном суде. Например, я мог бы в своих показаниях рассказать о нашем разговоре с ним накануне его смерти. Это, конечно, будет показание с чужих слов, но его могут принять во внимание. Поговорите со своим адвокатом. В таком деле, кажется, необязательно доказывать вину так же неопровержимо, как в уголовном суде. По-моему, там другие требования. В общем, я уже сказал — поговорите со своим адвокатом.
Он немного помолчал, потом сказал:
— Вряд ли я стану это затевать. Куда пойдут эти деньги, если я оставлю все как есть? Сомневаюсь, чтобы он изменил свое завещание после смерти Аманды. Вероятно, все должно было остаться ей или же его родным, если она умрет раньше его. — Он кашлянул, потом взял себя в руки. — Я не хочу судиться с его сестрами, кузинами и тетушками. Пусть деньги достанутся им. Какая разница?
— Не знаю.
— У меня больше денег, чем я успею потратить. Время для меня дороже денег, и я не желаю терять его в суде и в адвокатских конторах. Вы меня понимаете?
— Конечно.
— Вы можете подумать, что с моей стороны это какое-то чистоплюйство, но…
— Нет, — сказал я. — Я так не думаю.
В половине шестого я отправился на собрание во францисканскую церковь, что у вокзала Пенсильвания-Стэйшн, сразу за углом. Публика представляла собой любопытную смесь: рядом сидели живущие за городом служащие в приличных костюмах и опустившиеся пропойцы, только начинающие приходить в себя после запоя. Но ни тех, ни других это, кажется, не смущало. Во время обсуждения я поднял руку и сказал:
— Сегодня мне весь день хочется выпить. Я попал в такое положение, что ничего не могу сделать, хотя чувствую, что сделать что-то надо. Все, что мог, я уже сделал, и то, что получилось, всех устраивает, но я алкоголик и хочу, чтобы все было идеально, а так никогда не бывает.
Я вернулся в отель, и мне сказали, что два раза звонил Ти-Джей. Номера его телефона у меня не было. Я пошел в бар «Армстронг» и съел миску черных бобов с красным перцем, а потом успел к восьми тридцати на собрание в церкви Святого Павла, посвященное Ступеням. На этот раз мы были на Второй Ступени — это когда нужно поверить, что есть некая сила, которая сильнее нас и которая вернет нам разум. Когда очередь дошла до меня, я сказал:
— Меня зовут Мэтт, я алкоголик, и я знаю про эту высшую силу только одно — она творит чудеса, но пути ее неисповедимы.
Я сидел рядом с Джимом Фейбером, и он шепнул мне, что, если вдруг так случится, что на услуги детективов не будет спроса, я всегда могу устроиться сочинителем билетиков на счастье для лотерей.
Какая-то женщина по имени Джейн сказала:
— Если нормальный человек встает утром и видит, что у его машины спустило колесо, он звонит в техпомощь. А алкоголик звонит в Лигу предотвращения самоубийств.
Джим многозначительно толкнул меня в бок.
— Это ко мне не относится, — сказал я ему. — У меня нет машины.
Когда я снова вернулся в отель, мне опять передали, что звонил Ти-Джей, но я по-прежнему никак не мог с ним связаться. Я принял душ и улегся в постель. Только я задремал, как зазвонил телефон.
— Вас никак не поймаешь, — сказал он.
— Это тебя никак не поймаешь. Только передаешь, что звонил.
— Да вы же сами в прошлый раз были недовольны, что я ничего не просил передать.
— Ну, сегодня ты попросил, но я же не знаю, как с тобой связаться.
— То есть вы хотите знать, по какому номеру мне звонить?
— Вот именно.
— Ну так у меня нет телефона.
— Я так и думал.
— Ага, — сказал он. — Ну ладно, что-нибудь придумаем со временем. Дело вот в чем — я нашел того, кого искал.
— Сутенера?
— Ага. И набрал полные уши дерьма.
— Ну, выкладывай.
— По телефону? Ну, могу, если вы велите, только…
— Нет.
— Потому что дельце-то, кажется, пахнет жареным.
— Думаю, что да. — Я сел. — Есть одно кафе, оно называется «Огонек» — на перекрестке Пятьдесят Восьмой и Девятой авеню, на том углу, что с юго-западной стороны…
— Если оно на том перекрестке есть, я уж его найду.
— Наверное, — сказал я. — Через полчаса.
Он встретил меня на улице, мы вошли и сели в отдельной кабинке. Он демонстративно принюхался и заявил, что пахнет тут вкусно. Я засмеялся, протянул ему меню и предложил заказать все, что захочется. Он выбрал чизбургер с беконом, жареную картошку и двойной молочный коктейль с шоколадом. Я взял себе чашку кофе и оладьи.
— Я все-таки разыскал эту девчонку, — сказал он. —Живет у черта на рогах. Говорит, что когда-то работала с этим сутенером, его зовут Джук. Наверное, кличка. До чего же она перепугана! Она ушла от Джука прошлым летом, вроде как сбежала оттуда, где он заставлял ее жить, и до сих пор ходит и оглядывается, не гонится ли он за ней. Он ей как-то сказал — если она вздумает его наколоть, он ей нос отрежет, и все время, пока я там с ней говорил, она трогала себя за нос, будто проверяла, на месте он еще или нет.
— Но если она ушла от него прошлым летом, она ведь не может знать Бобби.
— Ну да, правильно, — сказал он. — Но штука в том, что парень, которого я разыскал, — ну, тот, который знал Бобби, — он про этого типа знал только одно: что на него работает еще и… — Он осекся, спохватившись, а потом сказал: — Я обещал ей не говорить, как ее зовут. Думаю, вам можно бы сказать, но…
— Да нет, мне необязательно знать, как ее зовут. Значит, они оба работали на одного и того же типа, только в разное время. Так что если ты узнал, на кого работает она, ты узнал, на кого работал и Бобби.
— Правильно.
— И это был кто-то по имени Джук.
— Ага. А фамилию она не знает. И где он живет, тоже не знает. Ее он поселил в Вашингтон-Хайтс, но она говорит, что у него несколько квартир в разных местах, где он прячет детишек. — Он взял ломтик жареной картошки и обмакнул в кетчуп. — Он все время ищет новых детишек, этот Джук.
— Значит, дела у него идут неплохо?
— Она говорит, он все время ищет новых детишек, потому что старых надолго не хватает. — Он искоса посмотрел на меня, стараясь сделать вид, будто это нимало его не трогает. Получилось не слишком удачно. — Он говорит всем, что работа для них бывает двух сортов. С обратным билетом или в один конец. Знаете, что это значит?
— Нет.
— С обратным билетом — это значит, что ты возвращаешься обратно. А в один конец — что не возвращаешься. То есть если клиент покупает тебя в один конец, он может тебя не возвращать. Вроде как ему позволено делать с тобой все, что он захочет. — Он опустил глаза. — Даже убить тебя, если пожелает. Джука это ни чуточки не волнует. Она говорила, что он ей сказал: «Веди себя хорошо, иначе пошлю тебя на работу в один конец», И еще она говорила — никогда не знаешь, идешь на работу с обратным билетом или в один конец. Он скажет тебе: «А, этот клиент хороший, он тебя не обидит и даже, может, купит чего-нибудь из одежды», — а только выйдешь за дверь, как он говорит остальным девчонкам: «Ну, эту вы больше не увидите, я ее послал в один конец». Они, понимаете, немного поревут, если она была их подружка, но больше они ее никогда не увидят.
Когда он все доел, я дал ему три двадцатки и спросил, не настукал ли счетчик больше.
— Нет, сойдет, — сказал он. — Я же знаю, что вы никакой не богач.
Мы вышли, и я сказал:
— Больше ничего не делай, Ти-Джей. Не пытайся выяснять про Джука что-то еще.
— Я мог бы только порасспросить кое-кого — послушать, что они скажут.
— Нет, не надо.
— Это вам ничего не будет стоить.
— Дело не в том. Я не хочу, чтобы Джук узнал, что кто-то им интересуется. Он может дать задний ход и начать сам интересоваться тобой.
Ти-Джей закатил глаза к небу:
— Ну уж это мне совсем ни к чему. Девчонка говорит, что он ужасная сволочь. И еще что он очень большого роста, но этой девчонке все кажутся большого роста.
— Сколько ей?
— Двенадцать, — сказал он. — Но для своих лет она совсем маленькая.
В субботу я большей частью сидел дома. Только один раз вышел, чтобы выпить чашку кофе с бутербродом и попасть на двенадцатичасовое собрание напротив видеопрокатного пункта Фила Филдинга. Без десяти восемь я встретился с Элейн у входа в концертный зал Карнеги на Пятьдесят Седьмой. У нее был абонемент на концерты камерной музыки, чувствовала она себя уже хорошо и решила пойти. В тот вечер играл струнный квартет. Виолончелистка была чернокожая женщина, обритая наголо, остальные трое — американские китайцы, хорошо одетые, холеные, словно с курсов менеджеров.
