юге Тель-Авива, неподалеку от старого автовокзала. Громадное сооружение из стекла и серого мрамора в окружении цветных прожекторов.
– В котором часу?
– Начало в десять.
– После моего ухода позвоните по мобильному кому-нибудь из своих приятелей. Попросите перезвонить на домашний и пригласить вас. Договоритесь на одиннадцать часов вечера. Скажете, что у вас там свой человек, и он проведет вас через черный ход.
– А самим не идти?
– Ты хочешь пропустить вечеринку? Вы подойдете к черному ходу ровно в половине одиннадцатого.
– Почему в половине?
– Я хочу, чтобы, когда он приедет, вы уже были там.
– Зачем?
– Ни зачем. Будете стоять у дверей и ждать. Сергеи будут с вами.
– А если он что-нибудь устроит?
– Не устроит. Я тоже там буду.
Чернявый паренек встал и подошел ко мне. С близкого расстояния стало видно, что никакой он не паренек. Ему было лет пятьдесят, хотя двигался он очень легко.
– Зачем такие сложности? – сказал он. – Назови нам имя, и покончим с этим.
Я ничего ему не ответил. Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга.
– Если ты ошибаешься… – начал он и не договорил.
Да и зачем?
Я по частям, как телескопическая антенна с заржавевшими сочленениями, поднял себя с дивана, но сумел покинуть дом с относительным достоинством.
На ограде возле моего дома я увидел знакомую фигуру. Я заметил его еще из машины, несмотря на темноту и запыленное стекло. Узнавание – сложный процесс, включающий тысячи элементов, подключенных к навигатору мозга. Я не спеша припарковался, подошел к нему и запрыгнул на ограду. На мгновение мне почудилось, что нам снова двенадцать и мы притворяемся, что не слышим уже третий призыв его матери, требующей, чтобы он шел обедать, пока она не крикнет: «Ладно, бери с собой Джоша. Я позвоню его матери».
– Что на этот раз? – спросил Кравиц, показывая на мое лицо.
– Другое расследование, – ответил я.
– Та красивая девушка из порта? – после секундного раздумья догадался Кравиц.
Если бы не поздний час, я, пожалуй, восхитился бы его сообразительности.
– И как только они тебя находят? – удивленно покачал он головой.
– Кто они?
– Ну, эти. С проблемами.
– На двери есть табличка.
– Кому хоть врезал?
– Я с лестницы упал.
Мне пришло в голову, что подследственные и жены, которых бьют мужья, пользуются одними и теми же отговорками. Интересно, к какой категории отношусь я.
– Мы проверили армейскую накладную, которую ты мне показывал, – сказал он. – Она не единственная. Он еще дважды крал взрывчатку. Килограммов пятнадцать.
– Завтра все закончится, – сказал я.
Фигура рядом со мной вздрогнула:
– Что это значит?
– То, что я сказал. Завтра это закончится. С десяти вечера будь у телефона.
– Что будет завтра?
– Я передам его тебе.
– Ты делаешь ошибку.
Он спрыгнул с ограды, отошел на три шага, но вернулся:
– Ты делаешь ошибку. Я знаю, что ты привык все делать по-своему, но не на этот раз. Это слишком сложное дело.
– Для кого сложное?
– Джош, по городу бродит чувак с пятнадцатью килограммами взрывчатки и восемнадцатью гранатами.
– С шестнадцатью. Две он использовал.
– Он сумасшедший.
– Он не сумасшедший. Он потерял жену и дочь.
– Ты думаешь, только тебе не все равно?
– Я думаю, что существуют правила.
– Что существует?
– Пра-ви-ла, – по слогам повторил я. – Если я скажу тебе, где он, ты будешь действовать по правилам. Точно по инструкции. А я помню, что там написано. Ты окружишь его тремя кругами оцепления. Во внешнем будут пожарные, скорая помощь и группа переговорщиков. Во втором – снайперы, а во внутреннем – полицейский спецназ.
– И что?
– До того как начнется операция, – заговорил я, ясно видя перед собой картинку, – командир спецназа обратится к бойцам. Он скажет: «В первую очередь мне нужно, чтобы не пострадал никто из гражданских. Во вторую очередь мне нужно, чтобы не пострадал никто из вас. Ваши жизни мне до одного места, но подготовка каждого из вас стоит четверть миллиона долларов, а мне в этом году сократили бюджет». Смех в зале. Ты сидишь в уголке и молчишь в тряпочку.
– А что я должен сказать?
– Ничего. Он прав. Что еще ему делать? Приказать им рисковать жизнью ради какого-то помешанного со взрывчаткой?
– Но он не помешанный.
– Нет. Не помешанный.
Он снова отошел и снова вернулся. Запрыгнул на ограду и поболтал ногами.
– Ты мне не доверяешь?
– Нет.
– С каких пор?
– Ты специально болтаешь ногами?
– С какой стати?
– Чтобы я вспомнил, откуда мы родом. И сколько лет провели на этой ограде.
– Ты совсем рехнулся.
Мы оба знали, что я прав. Я даже допускал, что он сделал это неосознанно, но это не меняло дела. Я слез с забора.
– Завтра в десять, – сказал я. – И не пытайся приставить ко мне хвост. Я его сброшу.
– Я могу в девять тебя арестовать.
– И будешь объяснять журналистам, почему ты позволил ему устроить взрыв в центре города.
– Так вот что он задумал?
– Спокойной ночи.
– Джош! Ты это серьезно? Про взрыв?
Он сказал это моей спине.
У меня в квартире все еще витал легкий аромат лимона – спасибо Эле, которая вымыла здесь полы. Я включил в ванной горячую воду и долго стоял под душем в облаках пара. Вода у меня под ногами постепенно меняла цвет с черного на красновато-коричневый, пока наконец не стала чистой и прозрачной. После душа я надел серые баскетбольные трусы с логотипом Chicago Bulls и белую футболку. Зазвонил телефон. Я взглянул на часы – половина третьего ночи – и снял трубку, уверенный, что это она.
Но это оказался Альтер. Он плакал.
– Они убили мою дочь, – дрожащим голосом сказал он. – Она была совсем крошка. Я поднимал ее одной рукой. Шира пугалась и кричала: «Ты ее уронишь!» Но я никогда ее не ронял.
– Где ты? – спросил я.
– Однажды она ушиблась головкой, – продолжал он, будто не слышал меня, а может, и правда не слышал. – Она только-только начала ходить. Знаешь, как это с детьми? Они на самом деле начинают не ходить, а бегать. Такой смешной перевалочкой, как утята, вот только не умеют останавливаться. И она не смогла, Джош, не смогла. Она бежала и упала на детской площадке рядом с домом. Там лужайка обложена камнями, и она упала на камень и разбила голову. Мы помчались в больницу. Врач, которая ее зашивала, все время спрашивала меня: «С вами все в порядке?» Я не выдержал и сказал: «Почему вы меня спрашиваете? Это моя дочь поранилась, а не я!» – а
