— После того, как мистер Бендер удалился в комнату, вы решили не оставаться в столовой, не так ли?
— Да, я почувствовала, что не в состоянии выдержать это напряженное выжидание. Гийо также сопровождал меня, сказав, что ему скучен этот опыт.
— Куда вы пошли после того, как покинули столовую?
— Наверх, в свой будуар. Но почему вас это интересует?
— Только потому, что об этом обычно спрашивают. Сколько времени вы там оставались?
— До того самого момента, когда я услышала крик Джудит, это значит, когда… — Она сделала резкий жест в сторону кровати.
— Был ли с вами кто‑либо еще? Например, кто‑либо из прислуги?
— Но… Гийо был со мной.
У Местерса чуть не выпал из руки карандаш.
— Да, — пробормотал он, — правда. Но он ведь не оставался подле вас все время, мисс? Я хочу сказать, что молодые люди… любят бродить по дому.
Изабелла посмотрела на него.
— Я не знаю, что вы вбили себе в голову, инспектор, но Гийо действительно был очень возбужден, когда вошел в мой будуар.
— Когда это было?
— Не более чем через полчаса после начала эксперимента, это значит — около половины одиннадцатого. Я уверена во времени, так как в течение всего этого ужасного выжидания следила за стрелкой часов. Когда пришел Гийо, мы попытались сыграть в шахматы. Мы часто проводим время таким образом. Потом попробовали играть в карты. Но были слишком нервно настроены для игры и кончили тем, что стали разговаривать о происходящем событии.
— И мистер Гийо Бриксам до самой полуночи оставался подле вас?
Терлен посмотрел на сэра Джорджа, имевшего вполне удовлетворенный вид. «Отлично, — казалось, думал он, — теперь все в этом доме имеют алиби!»
Но Местерс не был удовлетворен и еще больше помрачнел, когда услышал, что Г, М. напевает.
— Может быть, вы желаете задать мисс Изабелле какой‑нибудь вопрос, сэр Генри?
— Действительно хочу, — сказал Г, М., теребя подбородок. — Вы сказали, что ваш племянник говорил с вами о комнате. В каком смысле?
— Он старался ободрить меня шутками «о якобы существующей опасности».
— Опасности из‑за отравленной западни, не так ли?
— Да! Он сказал, что, предположим, отравленная ловушка когда‑то действительно существовала. Неужели вы думаете, что яд мог сохранить свою силу в течение стольких лет?
Г. М. нахмурился.
— Об этом я ничего не знаю! Если первый человек погиб в 1803 году, а последний в 1876, это доказывает, что сила яда не ослабела. Простите, Местерс, но мне это напоминает случай со шкатулкой Калиостро, о которой я уже говорил за столом: старый коллекционер был найден мертвым в своем частном музее без заметных следов насилия. Напомните мне об этом случае позднее. Так вот, шкатулка, вызвавшая смерть, была сделана в 1791 или 1792 году… Продолжайте, мисс Бриксам, прошу вас!
— Да, но я помню, что я ответила Гийо: «То, что вы говорите, — правда, но ведь кто‑то…» — она украдкой бросила взгляд на Г. М., — «кто‑то входил в эту комнату, чистил ее, приводил в порядок. Не могу поверить, что этот «кто‑то» при этом вновь подготовил отравленную западню при помощи яда, заключенного в стрелах».
— Яд, заключенный в стрелах, — повторил Местерс, — но ведь именно этот яд и применен, он очень редкий. Кто‑либо из вашей среды мог бы его достать?
— Я уже пыталась обратить ваше внимание, — сказала Изабелла, судорожно сжав руки, — где его можно достать. Из оружия в кабинете моего племянника! Не из того собрания на стене, у него есть еще две или три стрелы в одной запертой коробке в ящике письменного стола.
Местерс засвистел сквозь зубы.
— Да, наберитесь терпения, дорогой мой, мы к этому еще вернемся, — сказал Г. М., — а сейчас меня интересуют подробности вашего разговора с вашим вторым племянником, мисс. Что он вам ответил, когда вы ему сообщили о своих подозрениях по поводу подготовки новой западни?
— Что‑то успокаивающее. — Изабелла вздрогнула. — Он сказал мне: «Вы воображаете, что это неизвестное лицо, желая таким образом расправиться со своей жертвой, оказалось настолько глупым, что вычистило комнату, коридор и поставило ложные винты? Оно бы оставило комнату такой, какой она была, чтобы не вызвать подозрений». И это правда, разве нет?
— Замечание Гийо вполне разумно, — проговорил Г. М. — Я был того же мнения, и это меня успокаивало! Сделал ли он еще какие‑нибудь замечания?
Изабелла помолчала в нерешительности.
— Он сказал нечто странное. Уверив меня, что комната совершенно безопасна, он прибавил: «и неинтересна, если взять проблему замазки».
— Замазки? — переспросил Местерс. — Вы хотите сказать — оконной замазки?
Терлен заметил, как Изабелла вздрогнула.
— Что он под этим подразумевал? — спросил Местерс.
— Ничего об этом не знаю, он не пожелал объяснить. Разве вы не понимаете? — воскликнула она. — Я жду вашей помощи, рассказываю вам все, что знаю, в надежде, что вы в конце концов откроете правду!
— Как понимать тот факт, мисс, — продолжал Местерс, — что мистер Гийо Бриксам знает так много подробностей о комнате, которой он никогда не видел?
Она улыбнулась.
— Гийо семейный историк, единственный из нас, кто всегда много трудился, стараясь понять старые неразборчивые рукописи. Конечно, и я знаю историю этой комнаты.
Она неожиданно бросила оторопевший взгляд на огромный стол лимонного дерева, на котором темной краской был нарисован большой цветок лилии, и на шесть стульев с медными украшениями и с сиденьями из красного атласа.
— Они все сидели здесь, — сказала она, указывая пальцем на стулья. — «Господин из Парижа», «Господин из Тура», «Господин из Блуа», «Господин из Реймса» — вся шестерка.
— В настоящий момент это неважно, — сказал Г. М. — Успокойтесь, Местерс, я вижу, вы сгораете от любопытства, а у меня начинает вырисовываться странная картина знаменитой легенды. Но я хотел бы это услышать из уст самого Гийо, потому что… Прошу вас, мисс, еще два вопроса. Поскольку вы знаете историю этой комнаты, может быть, вы можете рассказать нам о второй жертве, которая меня особенно интересует: о Мэри Бриксам, умершей здесь в 1825 году накануне своей свадьбы.
— Что именно вас интересует?
— Вернее, не о ней, а о человеке, за которого она собиралась выйти замуж, о Гордоне Батисоне. Кем он был?
Явно удивленная, она подняла на него свои бледные глаза.
— Ах да, знаю. Он был очень известным ювелиром. Говорят, что вскоре после смерти невесты он разорился. Но почему вы спрашиваете?
— Передайте мне этот кусочек пергамента, сэр Джордж, а вы, Местерс, дайте мне карту!
Г. М. встал и, положив пергамент на стол перед Изабеллой, неожиданно спросил:
— Вы уже видели это?
— Нет, — сказала она, немного помолчав, — это латинский текст. Я забыла и то немногое, что знала. Что означают эти слова?
— Не стоит так волноваться. Кто‑то положил эту записку на грудь Бендеру… — Не спуская с нее глаз, он показал ей карту. — А это вы видели?
— Но это же карта, девятка пик, ну да, кто‑то ее вытянул сегодня вечером. Вы ее тоже нашли на нем?
— Успокойтесь, мисс Бриксам, совершенно ясно, что кто‑то вытянул эту карту. Вы не помните точно. Ваш племянник Аллан вытянул девятку треф. Спасибо, мисс, я закончил. Не будете ли вы так добры послать к нам Гийо? У меня есть к нему несколько вопросов.
Изабелла встала, медленно облизала губы, очевидно, собираясь с духом, чтобы произнести то, что ее мучило.
— Послушайте меня, прошу вас. Я ответила на все ваши вопросы. Имею ли я право тоже кое о чем вас спросить? — Движением головы она указала на заржавленные ставни окна. — Аллан меня уверяет, что эти ставни были прочно закрыты изнутри на задвижку.
— Да, и задвижка так заржавела, что потребуется аппарат для сварки металла, чтобы их открыть. Не ломайте голову, Местерс, чтобы понять, кто надоумил мисс Изабеллу задать этот вопрос.
Когда Изабелла ушла, Г. М. достал свою табакерку и, набив трубку, насмешливо посмотрел на инспектора.
— Это прочные ставни, Местерс! Поразмыслите об этом хорошенько! Были ли вы когда‑нибудь в более тяжелом положении, дорогой мой? Вы, конечно, помните, что я вам рассказал о шкатулке Калиостро? Есть что‑то похожее в этой комнате. Черт возьми, Местерс, не бегайте так… Все настолько похоже, будто это дело рук одного и того же лица, что вполне возможно.
— Вы же утверждали, что здесь нет ничего подозрительного! — воскликнул Местерс.
Г. М. со вздохом направился к туалетному столику, стоявшему в левом углу комнаты. Поглядел в испорченное, со следами мух зеркало, на мраморный верх стола, на ящики из позолоченного дерева. Затем потянул правую верхнюю дверцу, и после некоторых усилий она со скрипом открылась. В ящике находилась серебряная, потемневшая от времени шкатулка длиной в девять–десять, а шириной в пять пальцев, на маленьких ножках, высотой не более чем в четыре пальца. Выпуклую ее часть украшали пастушки, танцующие под звуки свирели Папа, крышку — резные розы, доходившие почти до самого замка. В замке все еще торчал маленький потемневший ключик.
