Следующее воспоминание этой ночи — я вхожу в комнату без стука, как она и велела. Вивиан сидит голая на кровати, небрежно куря сигарету, и, как младенца, баюкает между ног плюшевого мишку. Я закрываю дверь. На заднем плане тихо, проникновенно напевает Эдит Пиаф, словно грустное привидение, пытающееся изгнать свои воспоминания. Над головой Вивиан тягуче струится дым марихуаны. Это был наркопритон с голой девушкой и игрушечным медведем, и оба ждали именно меня. Короче, ночь историческая. Когда перед рассветом я проезжал мимо охранника, спящего на стуле в своей будке, все пространство между небом и землей заполнял плотный туман, но еще гуще был туман у меня в голове.
И вот я снова здесь и не до конца верю в происходящее. Воспоминания возвращались понемногу, как страницы дневника, брошенного в огонь и поднятого из пепла. Я подошел к полке, на которой стоял телевизор со стереосистемой, и вставил видеокассету.
Я понимал, что в моих действиях есть элемент самоистязания, понимал, что мной манипулируют, да еще как манипулируют, понимал, что там, под ярким солнцем, стоит яхта, белая и безмолвная, понимал, о каких деньгах идет речь, понимал, что делаю глупость. Я включил телевизор и видеомагнитофон и сел в желтое бесформенное кресло, поглотившее меня, как гигантская губка.
Несколько раз мне приходилось отворачиваться от экрана. Начинался фильм сразу, без всяких рекламных роликов или мультиков. На короткое время появились дерганые шумовые строки, перешедшие в изображение комнаты. Мэтсон и Вивиан сидели за столом в гостиничном номере, судя по характерной мебели. Они разговаривали, курили, на столе стояли бокалы и две бутылки красного вина. Я убавил громкость. По непонятной причине слышать ее голос было еще хуже, чем видеть лицо.
Затем в кадре образовался второй мужчина, и я вздрогнул, словно он бросился на меня. Его я не знал. Загорелый, ухоженный, темноволосый, такой типичный красавец. На вид около сорока лет, среднего роста, в бежевой спортивной куртке и черных слаксах. По-военному короткая стрижка ежиком. Он подошел к камере, наклонился, приблизил лицо вплотную к объективу и состроил гримасу. Затем прошел к столу, налил себе бокал вина и уселся напротив Вивиан и Мэтсона. Мэтсон продемонстрировал камере стодолларовую купюру и, дьявольски подмигнув, скатал ее в трубочку. Каждый по очереди втянул через нее полоску кокаина с зеркала, лежащего на столе.
Сидели они недолго. Вивиан сбросила лиловое шелковое платье, мужчины тоже начали раздеваться. Вивиан с Мэтсоном продолжали разговаривать, пока она снимала лифчик и трусики, но второй мужчина выглядел нервным и неуверенным. Оператор, кто бы он ни был, приблизил его лицо, чтобы можно было рассмотреть капли пота. Глаза Вивиан казались стеклянными, и я постарался успокоить себя мыслью, что она под кайфом.
Мэтсон начал первым. Высокий, поджарый, с ястребиным носом и длинными прямыми черными волосами, которые делали его похожим на рок-звезду. Я вспомнил, как тренировал его приемам тайцзи и пытался отучить от кокаина. У него были руки, которые сделал я, и выпирающий живот хронического пьяницы, который он сделал себе сам. Я смотрел на Мэтсона, свыкаясь с мыслью, что он мертв.
Он очень старался, и она тоже. Затем его сменил второй, он выглядел робким, но пытался спрятать неуверенность за фальшивой улыбкой человека, который предпочел бы находиться в другом месте. Мэтсон сидел за столом и прихлебывал вино, пока приятель был занят. Тот усердно изображал похоть, но, несмотря на все усилия, смотрелся грустным и жалким, будто впервые вышел за привычные границы и, оказавшись на новой территории, чувствовал себя неуютно. Мэтсон пил вино и наблюдал, так же как я сейчас наблюдал за ним. Но, насколько я могу судить, мазохистом из нас был только один.
Я посмотрел гораздо больше, чем следовало. Промотал до места, где Мэтсон вместе с другом оттащили диван от стены и перекинули Вивиан через спинку. И качество картинки, и освещение были очень хорошими, но я охотно заплатил бы за тень, которая скрыла бы очевидное удовольствие, написанное у нее на лице.
Все это было безобразно и унизительно, но оторваться я не мог. К тому времени, как я выключил видео и стоял у окна, глядя на яхту, мне казалось, что я поджарил сам себя на огне, самостоятельно поворачивая вертел. Снова вспомнился вечер, когда я вошел в бар после долгой обратной дороги из Гейнсвилля, куда ездил повидать умиравшего от рака старого друга. Это было глухое местечко, а я был в «глухом» настроении. Я зашел туда по понятной причине — хотелось выпить в одиночестве, чтобы не пришлось общаться ни с кем из знакомых. В тот вечер, как и в любой другой, вероятность повстречаться с кем-либо в этом баре представлялась ничтожно малой, но я почти сразу увидел, как они с Мэтсоном лизались в глубине зала на диванчиках. Я познакомил их месяц назад.
Не помню, как я оказался около Мэтсона. Возможно, перенесся по воздуху посредством левитации или, подобно привидению, просочился сквозь эфир. Зато хорошо помню, как меня оттаскивали вышибалы. Помню потрясенное лицо Вивиан, как она ударилась в краску, а через мгновение — в слезы. Вышибалы просто делали свою работу. Я не хотел с ними драться, но один из них хуком слева рассек мне кожу на голове, и с этого мгновения, как я решил, они приняли сторону Мэтсона.
Потом, как всегда, явились полицейские. Один из них треснул меня по затылку тяжелой дубинкой и отвез в участок. Пришлось звонить шейху, еще одному моему клиенту, чтобы тот вытащил меня из тюрьмы. Единственным хорошим итогом этой истории были общественные работы, которые мне пришлось выполнять. Большую часть месяца я провел в Еврейском культурном центре, показывая детям с задержкой в развитии, как бросать тарелочки. Дети оказались вполне нормальными, хотя родители поначалу относились ко мне не без подозрения. Когда начальство осознало, что я не законченный маньяк, то даже предложило поработать на полставки. И хоть ситуация на рынке моих услуг не позволила принять это предложение, я по-прежнему заглядывал туда пару раз в неделю или чаще, когда клиенты не докучали.
Я стоял у окна и глядел на яхту, вспоминая все те события, когда услышал позади звук открываемой двери. На пороге стоял Уильямс. Я бы узнал его, даже не оборачиваясь. Человека более напряженного я в жизни не встречал, и анаболики только усугубляли картину. Глаза его имели желтушный оттенок, а подкожная клетчатка была так обезвожена, что мышцы гигантских предплечий казались обтянутыми змеиной кожей — характерный признак, который я столько раз наблюдал на Саут-Бич.
— Вижу, посмотрел кино, — сказал он, бросив взгляд на телеэкран, заполненный подергивающимися горизонтальными полосами.
Я выключил телевизор и извлек кассету. Мы смотрели друг на друга. Мой рост шесть футов один дюйм, вес двести фунтов, но Уильямс на три дюйма выше и с такой мускулатурой, что разница очевидна, к тому же учился драться у самых лучших тренеров. Даже учитывая разницу в возрасте — мне тридцать четыре, — здравый смысл подсказывал, что я должен его бояться, но я не боялся. Сейчас, глядя в его ухмыляющееся лицо, единственное, чего я хотел, — это врезать ему посильнее. Уильямс улыбнулся, повернул корпус, поддернул штанины, согнул колени и принял боксерскую стойку. Наклонил голову в одну, затем в другую сторону. Раздался хруст, который услышишь разве что на приеме у хиропрактика.
— Есть настроение немножко потренироваться, Джек? — Он изобразил шотландский акцент.
— Когда будет, спрашивать тебе не придется.
«Интересно, — подумал я, — понимает ли Уильямс, какие мы оба придурки?»
Тут он выбросил руку вперед, остановив кулак в дюйме от моего носа. Хмыкнул, увидев, что я не вздрогнул. У него был оскорбленный, разочарованный вид, словно я отказался от подарка. Я покачал головой и направился к двери. Мне нечего было ему доказывать. Когда я проходил мимо него, Уильямс напрягся. Я начал спускаться по ступеням, Уильямс за мной, но не слишком близко. От нас обоих исходили недобрые флюиды.
Когда я вышел во двор, полковник плавал в бассейне. В нескольких шагах позади меня следовал Уильямс, по-прежнему не приближаясь, будто чувствуя мое настроение. Я казался себе уже не тем человеком, что недавно приехал сюда. На середине фильма я как бы переключился и не был уверен, что хочу вернуться обратно. И все же я видел в истории с шантажом какое-то слабое место — по крайней мере, в отношении фильма, который я только что посмотрел. Я подозревал, что это всего лишь уловка, чтобы меня отвлечь. И к сожалению, она сработала.
Полковник заметил меня краем глаза, доплыл до мелкого конца бассейна и быстро вышел из голубой воды. Я ждал его у бортика. Уильямс подал хозяину черный шелковый халат, в который старик сразу закутался и завязал пояс. Он сказал Уильямсу несколько слов, тот с ухмылкой бросил на меня взгляд, потом повернулся и направился к саду. Полковник подошел к столу и сел, я устроился напротив него. На столе появилась бутылка «Джонни Уокер блэк», он налил немного в стакан и выпил залпом.
