– И неужели никто не помнит, как его сюда занесло? – с отчаянием крикнул Кабанов. – Как переодевали? Как мыли?
– А здесь не переодевают. Тут все в своем, – вздохнула Зойка Помойка, прокалывая иголкой ткань.
– Лично я сам сюда пришел, – вдруг донесся откуда-то снизу сиплый мужской голос.
Кабанов огляделся, но вокруг были только женщины.
– Проснулся? – ласково заговорила Полудевочка-Полустарушка тем размягченным и растянутым голосом, каким говорят с любимыми животными. Она встала из-за стола и тотчас опустилась на корточки. – Не спится, бедолага?
– Не спится, – буркнул кто-то из-под стола. – Все думаю о прошлом.
– Может, покушаешь? Ты уже совсем ничего не ешь. На-ка! – Она сунула руку в карман халата и вынула оттуда горсть чего-то похожего на крупные семечки.
Кабанов с брезгливым страхом приблизился к столу и тоже опустился на корточки. Не сразу он увидел тощего, снежно-бледного старика в красной вязаной шапочке, надвинутой на самые брови. На сморщенной, как у черепахи, шее был повязан красный ситцевый платок. Старик нехотя понюхал то, что лежало в ладони Полудевочки-Полустарушки, вяло, по-собачьи куснул, используя не столько губы, сколько язык.
– Кушай, кушай, хорошенький мой, – ласково приговаривала Полудевочка-Полустарушка.
– Была б охота на него «Вискас» переводить, – проворчала Толстуха.
– Так он смешной, – умиленным голосом ответила Полудевочка-Полустарушка, гладя старика по шапочке.
Медленно разжевывая твердые комочки, старик обратил свой взгляд на Кабанова.
– А вот я сам сюда пришел, – произнес он медленно, и взгляд его, пронзив Кабанова, сфокусировался где-то в далеком прошлом, которым, кажется, старик гордился. – У меня спросили: хочешь быть великим и богатым? Я говорю: хочу, хочу, хочу!!! – Он сделал паузу, вздохнул и еще раз лизнул ладонь кормилицы. – Сначала меня везли на машине, очень громко играла музыка. Потом мне дали очень вкусный напиток, на бутылочной этикетке восход солнца был нарисован… Потом показали фильм с голыми женщинами… И тогда мне сказали: иди и властвуй!
– Ну, дальше! – нетерпеливо воскликнул Кабанов. – И ты пошел. И как ты это сделал? Где эта дверь?
– А дверей здесь нет. Зачем нам двери? – пожал угловатым плечом старик.
– Хватит, солнышко мое, хватит! – сказала Полудевочка-Полустарушка, высыпая в карман оставшийся корм. – А то у тебя снова понос будет. – Она повернулась к Кабанову. – Хорошенький, правда? Это наш бывший Командор.
– Бывший? – переспросил Кабанов. – А кто настоящий?
– Как кто… – не поднимая головы, откликнулась Зойка Помойка. – Тот, кому ты пиджачочек подарил.
– Азиат, что ли? – воскликнул Кабанов.
Женщины зашипели и склонили головы. Кабанов заскрипел зубами от злости и жажды драки. Так этот чебурек неотесанный – начальник этого загаженного вытрезвителя? Кому доверили судьбы людей?
– Где он? – воинственно крикнул Кабанов и, смахнув Полудевочку-Полустарушку с табурета, схватил его за ножку и поднял над головой.
– В своем кабинете, – выдал кто-то, но кто именно – выяснить было невозможно.
Кабанов ринулся в темный коридор, пиная ногами стены, чтобы по звуку найти дверь кабинета. То, что азиат оказался не каким-нибудь отпетым мошенником, а должностным лицом, придавало Кабанову храбрости. Должностное лицо, каким бы негодяйским оно ни было, все-таки иногда придерживается норм цивилизованного общества. Значит, его можно убедить в том, что Кабанов попал сюда случайно.
От удара ногой вдруг гулко загремела железная дверь. Кабанов на ощупь попытался найти ручку, но дверь была совершенно гладкой, без каких-либо выступающих деталей. Он ударил по ней еще раз, потом двинул табуретом.
Лязгнул засов, и дверь широко распахнулась. Кабанову, чтобы не получить по физиономии, пришлось отскочить назад. На пороге стоял азиат. Он по-прежнему был в кабановском пиджаке, надетом поверх куртки. Рукав пониже локтя уже был выпачкан в чем-то жирном. Командор вытрезвителя заслонял собой почти весь дверной проем, и все же Кабанов увидел сумрачную комнату с необыкновенно высоким потолком, посреди которого темнела крышка продолговатого люка. Через потолочные щели проникали тонкие лучи света, и пылинки делали их похожими на длинные мутные сосульки. Вдоль стен, обшитых рубероидом, были раскиданы грязные подушки, а дальний угол был даже застелен протертой ковровой дорожкой. Но самая разительная особенность «кабинета» заключалась в том, что здесь, как показалось Кабанову, был чистый и свежий, как горный родник, воздух. У Кабанова даже голова закружилась, и желание вырваться на свободу стало просто неконтролируемым.
– Выводи меня отсюда, пока я тебе башку не проломил! – распаляя в себе буйную агрессию, закричал Кабанов и вскинул табурет.
Командор ничего не сказал и протянул руку к лицу Кабанова. Зря Кабанов в этот миг глубоко вздохнул. Раздалось шипение, и вместе с чистым и свежим, как горный родник, воздухом в легкие Кабанова попала струя нервно-паралитического газа. Дыхание перехватило, глаза обожгло острой болью. Потеряв ориентацию во времени и пространстве, Кабанов машинально шагнул вперед, и тотчас табурет обрушился ему на голову…
Даже если это был бы всего лишь кошмарный сон, его повторение Кабанов вряд ли бы выдержал. Но, на его бездонную беду, все происходило в реальности. И он снова открыл глаза, и снова увидел подпирающие низкий глиняный свод бревна, и ящик, и блики свечей на холодных влажных стенах… Он не захотел верить в эту реальность, вскочил на ноги, но удар табуреткой повредил настройки вестибулярного аппарата, и Кабанова повело. Он оперся о стену и застонал. Потом принялся колотить по ней кулаками.
– Отпустите меня!! Отпустите!! – стонал он, понимая, что готов заплакать.
Опоганенные туфли скользили по удобренному полу, и Кабанов, боясь упасть, пошел к ящику. Он полагал, что это почетное место, своеобразный трон, на котором восседает Командор. Но, приблизившись к ящику, Кабанов почувствовал, что плотность запаха усиливается и что ящик мало пригоден для обычного сидения – посреди, на самой сидушке, не хватало одной рейки. И тогда Кабанов понял, что это место действительно почетное: это персональный унитаз Командора. И Кабанов взвыл с новой силой, ткнулся лбом в холодную стену.
– Я хочу домо-о-о-о-ой…
Мужество, если когда-либо присутствовало в его дородном теле, покинуло его. Как человек, страдающий клаустрофобией, Кабанов кинулся в темноту, вглядываясь в нее безумными глазами, ударился о невидимую стену, свернул куда-то, устремился вниз, в черный зев узкой штольни, там споткнулся о кучу песка и упал.
– Где я? Где я? – бормотал он, ползая по песку и не видя ничего.
Могильная темнота окружала его. Кабанов решил, что сам себя похоронил, издал душераздирающий вопль и принялся скрести ногтями любую твердую преграду, которая оказывалась перед ним. Ему было так страшно, как никогда раньше. Он метался из стороны в сторону, натыкаясь на шершавые неровные стены, бился головой о низкий песчаный свод, и песок уже скрипел у него на зубах, уже наждачил его слепые глаза, и вот-вот разорвалось бы в его груди сердце, если бы вдруг где-то впереди не блеснул огонек. Кабанов с воплем кинулся к нему, на короткое время застрял в штольне, но вырвался вместе с комками сырого песка и едва не снес Зойку Помойку. Страшная женщина держала в руке свечу и с душевной улыбкой смотрела в безумные глаза Кабанова.
– Ты что ж это? Заблудился? – журчала она голоском.
– Там… я… потерял выход… – тяжело дыша, бормотал Кабанов, хватаясь за руки женщины и озираясь на страшный зев штольни. – Темно… ничего не видно…
– А там у нас песчаный карьер. Там мы добываем наше главное природное богатство… Ох ты, бедненький! Тут поначалу все путаются. А потом ходят с широко поднятой головой!
Кабанов дрожал и заикался. Он все еще хватал за руки Зойку Помойку, и она представлялась ему добрым, давным-давно знакомым, почти родным человеком.
– Я не хочу… – бормотал он, – ходить… с широко поднятой… Мне надо домой…
– Домой? – усмехнулась Зойка Помойка. – А ты разве не дома? Пойдем-ка, поспишь немножко. Кровати у тебя своей нет, но, так и быть, полежи на моей…
Кабанов не возражал, не сопротивлялся. Он не слишком хорошо понимал, что говорила ему эта пахучая женщина, но доверялся ей, и его главной заботой было не остаться снова одному в кромешной тьме. Держа Зойку Помойку под локоть, словно слепой своего поводыря, он зашел в нору, где женщины по-прежнему вышивали и тянули свою «ма-му-ми-му», и сейчас это помещение показалось ему необыкновенно светлым, уютным и обжитым. Зойка Помойка подтолкнула Кабанова к Полудевочке-Полустарушке.
– Глянь-ка, что у него с головой?
Полудевочка-Полустарушка проворно вскочила на табурет, поковырялась тоненьким пальчиком в его волосах, как делают обезьянки, отыскивая друг у друга вши, потом плюнула Кабанову на темечко и растерла пальчиком.
