— Привет, Майк! Тебе как, лучше?
Он старался выговаривать слова как можно мягче и приветливее, словно и не было разрыва в наших отношениях, точно и не было той перестрелки в порту!..
Секунду-другую я молчал, затем набрал побольше воздуха, затем спросил своим, уже нормальным голосом:
— Как это ты меня нашел, а, Пат?
— Я ж как-никак полицейский, или ты забыл? И у нас, капитанов, все же имеются кое-какие возможности и власть.
— Откуда звонишь?
— Нормальный телефон, не прослушивается. Из будки автомата, в универмаге.
— Но как ты все-таки меня нашел?
— Это было непросто, — сознался он.
— Раз нашел, значит, и другие тоже могут.
— Только в том случае, если в их распоряжении всякая там электроника и нужные люди, — сказал Пат.
Я еще раз глубоко втянул в грудь воздух.
— Тогда скажи вот что, приятель... Зачем?
На сей раз уже он сделал паузу, прежде чем ответить.
— Кто-то стрелял в Маркоса Дули.
Я тихо чертыхнулся.
Пат знал, о чем я думаю, а потому не торопился. Старый приятель Маркос Дули, это он привел меня и Пата в военную разведку еще до окончания войны и продвигал по службе, пока мы не заняли нынешние должности. С той разницей, что Пат носит синюю форму нью-йоркского департамента полиции, а я носил при себе удостоверение частного детектива штата Нью-Йорк, а также имел разрешение на оружие. Со временем Маркос Дули превратился в полное ничтожество, и вот теперь его убили. Но мы поддерживали друг друга в самые горячие и трудные денечки, когда кругом свистели пули и рвалась шрапнель. И вышли живыми из этой смертельной игры, потому как делали все правильно, прикрывали друг другу задницу, а уже потом... Потом было куда легче.
— Как это произошло, Пат?
— Кто-то ворвался к нему в дом и выстрелил в живот.
— Ты знаешь кто?
— Пока нет. Но подозреваемый уже наметился.
— Я его знаю?
— Ясное дело. Ты пристрелил его братца. Уго Понти.
Я буркнул нечто невнятное, потом спросил:
— Как он?
— Помирает. Как считаешь, можешь сюда приехать? Он хочет тебя видеть.
— Приеду. — После паузы я спросил: — А как там Вельда, Пат?
Я прямо так и видел, как он ухмыляется в телефонную трубку.
— Ждет, — ответил он. — Ей и в голову никогда не придет, что ты можешь окочуриться.
* * *
Врач посадил меня на самый ранний рейс до Нью-Йорка, разорившись при этом на билет в первом классе, где можно нормально вытянуть ноги и отдыхать. Я попросил стюардессу не будить меня до посадки, затем скинул мокасины и уснул. На сей раз — без всяких таблеток. Это был нормальный, естественный сон с наиестественными сновидениями, которые казались столь реальными, что пришлось проснуться, чтоб избавиться от них. Изуродованные, но тем не менее узнаваемые лица, глухие грохочущие звуки пришли ко мне из прошлого. Иногда время как бы сжимается, и, прежде чем я успел вырваться из лап какой-то неописуемой штуковины, которая впилась в меня мертвой хваткой, я вдруг открыл глаза и увидел хорошенькое личико стюардессы. Склонившись, она нежно трясла меня за плечо. Я выдавил улыбку.
Но она догадалась.
— Страшные сны?
— Ужасные.
— Вы хотели побить меня?
— Нет, конечно, не вас.
— Тогда кого же?
— Плохих ребят, — ответил я.
— Вы военный?
— О, был. Но уже давно.
— Тогда, значит, коп, — она слегка сощурилась, в глазах светилась усмешка.
— Ну, в каком-то смысле да, — ответил я.
Хмурость исчезла, смешинка в глазах осталась.
— О-о-о... — протянула она. — Один из тех... — Заметила, что я, по всей видимости, не понял, и добавила: — Ну, типа террориста.
На сей раз уже я усмехнулся, выпрямился в кресле, привел спинку в вертикальное положение и сказал:
— Можно, конечно, считать и так.
Улыбка, которой она одарила меня в ответ, говорила, что она не поверила. Ни на грош.
Курортный сезон еще не настал, а потому птиц, слетавшихся с юга, встречало не так уж много людей. Я перекинул сумку через плечо и медленно двинулся по коридору, шагая гораздо неспешнее, чем обычно принято для ньюйоркца.
Все остальные пассажиры с того же самолета уже опередили меня, когда, наконец, я подошел к выходу с неким странным замиранием сердца и ощущением радостного предвкушения. И тут же увидел встречающих — Пата Чамберса и Вельду. Они искали меня глазами и не знали, кого сейчас увидят — ходячего мертвеца, духа из прошлого или же озверевшего от чувства мести парня, не знающего, на кого излить свой гнев.
Но все сошло вроде бы благополучно... Я понял это по выражению лица Пата и искорке, сверкнувшей в глазах Вельды. Мой друг знал меня как облупленного, как может знать только очень близкий друг. Что же касается Вельды, то она была наделена даром видеть вещи как бы изнутри. И глаза ее говорили о том, что невыносимо долгие месяцы нашей разлуки теперь в прошлом. И ничего более. От меня не требовалось ни оправданий, ни объяснений, ни каких-либо историй на тему этого самого прошлого, если только я, конечно, не захочу рассказать сам. Достаточно было этого взгляда без слов, говорившего: «Я рада, что ты вернулся», вот и все.
Со стороны обмен приветствиями мог бы показаться довольно формальным. Мы с Патом обменялись рукопожатием, не слишком крепким — оба знали, что время для крепкого еще не настало. Потом мы с Вельдой обнялись — тоже не слишком крепко, но нежно. И обменялись одним лишь поцелуем, который мог бы показаться постороннему ничего не значащим, просто приветственным. Но для нас обоих в этом поцелуе тлела и подразумевалась страсть. Да нет, слабо сказано, то был целый взрыв эмоций, по-своему даже пугающий. Вельда скромно отстранилась, потом заглянула мне в глаза и поняла, что я почувствовал то же самое.
Было время, когда я подвергал сомнению наши чувства, толком не мог в них разобраться. Но не теперь. Теперь я точно знал. И еле слышным шепотом, так тихо, чтоб даже Пат не услышал, сказал:
— Я люблю тебя, Вельда.
И она быстро и тоже тихо ответила:
— Знаю.
Я ждал. Она улыбнулась. Потом наконец сказала:
— Ты ведь знаешь, что я чувствую, верно?
Тут уже я выждал секунду, ухмыльнулся и ответил:
— Теперь знаю, котенок.
В квартире моей все изменилось. Там по-другому пахло. Нет, мебель стояла та же, но выглядела как-то ярче. А вот шторы на окнах висели новые, не те, которые однажды повесила одна девушка с Третьей авеню. Вельда проследила за моим взглядом и сказала:
— Их надо было сменить.
Я кивнул, давая знать, что понял, о чем это она.
В кухонной раковине — ни единой тарелки. В ванной — кусок нового мыла и новые чистые полотенца на вешалке.
— Я здесь прибрала, — сказала Вельда. — А потом все время поддерживала чистоту.
— Да, — кивнул я. — Сразу заметно.
— Правда? — На лице ее сияла полная самодовольства улыбка.
— Уходя, я опустил крышку унитаза, — сказал я.
Тут она начала хохотать. А потом, когда наконец успокоилась, глаза ее проделали одну такую штуку, которая всегда меня страшно заводила. Только женщина способна проделывать глазами такие штуки, и Вельда, похоже, владела этим мастерством в совершенстве.
И голос ее звучал низко и хрипловато, а слова, которые она выговаривала, — зазывно и нежно. Она еще немного поиграла глазами, прекрасно осознавая, какое это производит на меня впечатление, а затем спросила тихо:
— И как собираешься благодарить меня за это, а. Майк?
Я тоже не новичок в этих играх. Я знал, чего она от меня добивается, какие хочет услышать слова, но пришло время удивить и ее. Причем удивить не на шутку, а так, чтоб до самых колготок проняло. Меня-то вообще тоже уже проняло, на миг даже мелькнула мысль, что это возможно, но... Но миг прошел, и я понял: всему свое время. И мое время еще не пришло. А потому я притянул Вельду к себе и взял за руки. Я чувствовал, какие они теплые и сильные, и меня так и пронзило, точно током. Тоже на миг.
И вот очень тихо и медленно я произнес:
— Ты знаешь, что со мной случилось, куколка. Изрешетили всего насквозь. И теперь я не стою ни цента. Кроме того, разные люди будут меня искать, чтобы убедиться, что точно убрали. В финансовом плане я тоже особого интереса не представляю. Хотя в целом ситуация не столь уж безнадежна, пока я жив. И поверь, это, второе, дается мне очень нелегко.
Она озабоченно нахмурилась, глаза затуманились. В них читались растерянность и недоумение, точно она пыталась разгадать загадку, ответ на которую будет неприятен.
Я высвободил одну руку и погладил чудесные золотисто-каштановые волосы, которые, изгибаясь такой красивой волной, падали на плечи. Кажется, эта прическа называлась «паж»... И сказал:
— Хочу жениться на тебе, котенок. Кажется, всегда этого и хотел... С того самого момента, как ты вошла в контору наниматься на работу.
Рука, крепко сжавшая в ответ мою руку, сказала, что и Вельда всегда хотела того же. Но глаза ее по-прежнему смотрели недоверчиво и удивленно, будто она услышала нечто совершенно неожиданное. Нет, радость в них тоже была, но она пыталась ее скрыть.
