только догадываться. Вряд ли злоумышленник разнес будку; судя по всему, ее сломали уже давно, крыши-то нигде не видно. И хозяина вряд ли убили. Кто-то же вернул засов на место, вставил вырванные с мясом шурупы в старые гнезда. Создал, так сказать, видимость целостности, которую майор Павлов только что нарушил.
Собака не угрожала — Максим беспрепятственно прошел к самому дому. И там следы вторжения. Кто-то не так давно бил ногой в дверь. Все тот же след рельефной подошвы на дверном полотне. Но вряд ли злоумышленник добился своего. Дверь хоть и старая, но крепкая, из толстых, плотно подогнанных досок. И открывалась она во двор, и к дверной раме прилегала плотно, внахлест. А по-другому нельзя: во время дождя дверь заливало, и вода могла попасть в дом.
Дверь и сейчас вся мокрая, следы от рельефной подошвы едва заметны, смыло их. Максим пожал плечами, осматривая след. Дверь заливало, да, но вода подавалась не под напором, а тут как будто «Керхером» по доскам прошлись. Или даже тряпкой с автошампунем. И то не везде, а только по нижней части двери. Но это объяснимо. Нижнюю часть двери, стены по фасаду заливало больше, чем верхнюю.
Мокрая дверь. И наглухо закрытая. Вместо ручки кольцо из кованого железа, им и постучать в дверь можно, и внутренний засов с места сдвинуть. Ручка проворачивалась, засов клацал, но дверь не открылась. На ключ закрыта. Замочная скважина без декоративной планки, просто дырка в двери. Но заперто крепко.
Павлов постучал — никакой реакции. Дернул за ручку — никакого результата.
— А я сейчас полицию вызову!
Во двор через открытую калитку входила женщина в таком же дождевике, как и у Павлова, только куда большего размера. В одной руке хозяйственная, битком набитая сумка, в другой зонтик со сломанной спицей. Немолодая, далеко за пятьдесят, нос рыхлый, под ним на губе большая родинка с пучком волос на ней. Максим смог рассмотреть эту родинку, потому что женщина чуть ли не вплотную подошла к нему. И смотрела на него, не отрывая взгляда.
— Так уже полиция здесь. Майор Павлов! — Максим полез в карман за удостоверением.
— Не надо, верю.
— Да?
— Глаза у тебя хорошие.
— Да я и сам хороший, спросите у мамы, — улыбнулся Максим.
— А мама где?
— Далеко. Сами-то мы не местные.
— Да уж вижу… Пойдем чай пить, раз мама далеко.
— Э-э! — Максим указал на дверь.
Но женщина, качнув головой, повернулась к нему спиной и направилась к воротам. Чтобы продолжить разговор, ему пришлось идти за ней.
— А Шарьялов где?
— В город уехал.
— Давно?
— Первым автобусом.
— Автобусом? — Максим кивком указал на остановку, похожую на карточный домик.
— И он автобусом, и я автобусом. Вместе ехали.
Соседка свернула вправо, подвела его к третьему по счету дому. Одноэтажный, из белого кирпича, крыша новая, металлочерепица, во дворе идеальный порядок. И забор из профлиста, причем по всему периметру участка. Там же, во дворе, под навесом стоял новенький «Икс-Рей».
— Сын у меня так же далеко, — открывая дверь, сказала женщина. — В рейсе. Раньше по Волге ходил, а сейчас по Средиземному морю. — Тоже по маме скучает.
— Даже не сомневайтесь, — кивнул Павлов, глядя на забор, отделяющий один участок от другого.
Забор высокий, сплошной, дом Шарьялова практически не виден. И вряд ли Арина Ивановна, как он узнал, звали женщину, могла видеть Ямщикова, когда тот ломился в дом к Шарьялову. Надо бы к другим соседям зайти, там забор между домами «прозрачный», все та же сетка рабица. И кусты-деревья еще только покрывались зеленью.
В доме чисто, уютно, на кухне газовый котел, обогревающий весь дом. Арина Ивановна сначала включила его, а затем уже поставила чайник.
— Что-то холодно сегодня, — поежилась она.
— Дожди!
— Да уж!.. А вы, говорите, из полиции?
— Начальник уголовного розыска.
— А мы ехали, машины полицейские видели. Человек там на обочине лежит, женщина плачет. Сбили кого-то?
— Когда видели? Когда в город ехали?
— Да нет, в город ехали, не видели. Темно было.
— Когда первый автобус был?
— В пять тридцать. А к нам где-то без двадцати подъезжает.
Павлов кивнул. Примерно в это время сейчас и светает, но погода нелетная, небо обложено тучами. Да, темно еще было.
— И Шарьялов с вами ехал?
— Да.
— То есть Ямщикова он убить не мог?
— Ямщикова?! Василия?! — встрепенулась женщина. Она ставила в холодильник молоко, бутылка чуть не выскользнула у нее из рук.
— Вы его знаете?
— Ну как же, они с Колькой моим в одном классе учились.
— А Шарьялов?
— Витька старше был на три года.
— Почему был?
— Он и сейчас, конечно, старше. Но сейчас-то разница в возрасте так не чувствуется. А тогда!..
— Колька ваш чувствовал разницу?
— Еще как! Сколько раз говорила ему, не трогай Витьку! Он и без того обиженный. А как его унять? Витька старше, значит, сильней. А сильных бить можно!
— То есть это ваш Колька бил Шарьялова?
— Ну да, Витька слабый был, затюканный. Обижали его в школе.
— А с Ямщиковым он в каких отношениях был?
— И Ямщиков его обижал, к Кольке нарочно приходил, чтобы поиздеваться над Витькой. Витька однажды разозлился, в ответ ударил, а Васька взбесился, так его избил, что «Скорую» вызывали. Участковый приходил, и Ваську на учет в детскую комнату поставили, и Кольку моего. Витьку трогать перестали… Витьку потом в армию забрали, вернулся и на заработки уехал. Мать, Алевтина, умерла, он вернулся, второй год живет… Работал, работал, ничего не заработал…
— А сейчас он где работает?
— Говорит, что на комбинате работает на автопогрузчике, на складе, а там кто его знает. Он же постоянно врет.
— То есть вы не очень хорошего о нем мнения?
— Ну как… Жалко его, нескладный он, и в жизни все нескладно.
— Женат?
— Да какой там!
— Что так?
— Да какая нормальная девушка с ним захочет? А ненормальных тут нам и без него хватает! — взмахнула руками Арина Ивановна.
— Например?
— Что, например? — не поняла женщина.
— Кто у вас тут ненормальная?
— А-а!.. Да есть у нас тут одна, дом с мужем купили, а-а! Говорить не хочу!
— Где дом купили?
— Ну, первый дом, там раньше Федоровна жила, потом дети ее в город забрали. А Сонька с мужем дом купили. Лет десять назад было, а на следующий год муж в реке утонул. И что ты думаешь, Сонька уже через месяц мужика привела!
— Бывает.
— А через год второго привела!
— С двумя живет?
— Нет, конечно!.. Хотя она такая, что и с двумя может, с нее станется!
— Не любите вы ее!
— А за
