Снова шум в коридоре, идут к нему. Полицейский отпирает камеру и впускает двоих. Это Джон Фриар и с ним незнакомый Сиприану мужчина. Полицейский вышел из камеры, закрыл дверь и стал к ней спиной.
Джон Фриар взял двумя руками руку Сиприана. Он был бледен и озабочен. Меньше всего он был сейчас похож на преуспевающего продюсера. Человек, пришедший вместе с Фриаром, был гораздо крупнее его, это был просто великан, немного неуклюжий и сутулящийся. На его голове копна седых волос.
Джон Фриар произнес:
— Сиприан!
Голос его был громкий, но выдавал волнение и какую-то неуверенность. Фриар обратился к своему спутнику:
— Джулиус, разрешите представить вам Сиприана Мосса… Сиприан, познакомьтесь с Джулиусом Магнуссеном.
Еще пара рук сграбастала руку Сиприана. Из-под лохматых седых бровей на него смотрели черные, как агат, глаза.
Джон Фриар продолжал:
— Джулиус возьмется за ваше дело. Вы понимаете, Сиприан, значение этого?
— Я превосходно понимаю это, — ответил Сиприан, стараясь, чтобы голос его не дрожал.
Он, разумеется, понимал значение того, что известный всей Америке Джулиан Магнуссен будет защищать его дело.
Магнуссен проворчал что-то и присел на серое одеяло койки Сиприана.
— Расскажите мне все, что вам известно самому, — сказал он. — Сядьте, пожалуйста.
Сиприан послушно сел рядом с Магнуссеном, но не мог вынести внимательного взгляда черных глаз. Он отвел глаза, посмотрел на Джона Фриара и сказал:
— Да, да, я все расскажу.
Он начал говорить тихим, слабым голосом, потому что на него снова свалился весь ужас совершенного им.
— Э-э-э… как мне… с какого момента мне начать?
— Начните с самого начала, господин Мосс.
Сиприан глубоко вздохнул, словно желая побороть дрожь, снова начавшую сотрясать его тело. Унять дрожь тела никак не удавалось, страх, порождавший эту дрожь, разрастался и туманом кошмара стал опять заволакивать сознание.
— Нет, не могу… не могу…
— Может быть, для вас будет легче, если я стану задавать вопросы?
Вопросы? Опять вопросы? Сколько уже было вопросов. Воспоминание об этих вопросах принесло новую волну страха и усталость. Теперь надо будет отвечать на вопросы друзей. Он старался скрыть правду, когда отвечал на вопросы врагов. Теперь ему надо прятать правду от друзей. Это еще тяжелее.
— Первым вопросом я вынужден вас спросить, убили ли вы эту женщину, Эстред Хальмар?
— Нет… нет… нет… Был какой-то мужчина… Он вышел в окно.
— Вы не знаете никого, кто мог быть врагом мисс Хальмар?
— Нет, как же я мог это знать? Я…
— Тогда вы могли бы подумать, что убийцей был какой-то неизвестный человек, какой-то случайный бродяга?
— Ну как же я могу знать, кто это был? Нет, я ничего не знаю.
Вопросы. Опять вопросы. Это так страшно. На каждый вопрос надо отвечать быстро, чтобы не дать заметить паузу, во время которой мозг с бешеной скоростью должен придумать ответ.
— Значит, вы были в ванной дольше часа?
— Да… да… я пошел принять ванну сразу после обеда. Сразу после того как… после того, как служанка ушла из квартиры.
— Вы себя почувствовали не совсем здоровым? Наверно потому вы оставались в ванной так долго? Может быть, вы что-то съели за обедом, что не подошло вашему желудку?
Подают шест. Помощь. Надо схватиться крепче за этот шест.
— Да, совершенно верно… Я себя чувствовал нездоровым… Это после устриц…
Снова вопросы. Снова волны страха. Черные глаза смотрят в упор. Нужно не замечать их пронизывающего взгляда.
— И вы уже собирались выйти из ванной, когда услышали крик? Я правильно понял?
Снова протягивают шест.
— Да, да, Эстред закричала…
— И вы поспешили в салон, побежали по коридору?
— Да.
— Когда вы бежали по коридору, вы, вероятно, заметили на полу накидку мисс Хальмар?
— Накидку?.. Нет, какую накидку?.. Не знаю…
— Ее накидку нашли на полу у двери в салон. Убийца — независимо от того, как он проник в квартиру — конечно, боролся с женщиной, он ее схватил в коридоре, сорвал с нее накидку, а женщина вырвалась и вбежала в салон. Вот я и думаю, заметили вы на полу накидку?
Снова протягивают шест?
— Да, кажется… Да, что-то мягкое мне попало под ноги…
— Хорошо. Когда вы вбежали в салон, вы, видно, заметили силуэт мужчины, вылезающего через окно?
— Да, да.
— И вы сразу же увидели лежащую на полу мисс Хальмар? Вы бросились к ней?
— Да? Ну, конечно, конечно… я хотел ей помочь.
— Это естественно. Ваши отпечатки были обнаружены на кочерге, следовательно, вы ее брали в руки. Может быть, вы схватили ее, чтобы отбросить с дороги, она мешала вам подойти к мисс Хальмар?
Внезапная молния догадки! Это не шесты, которыми беспорядочно пытались вытащить его. Это доски, бревна, чтобы он мог построить плот, спасательный плот. И сразу ослабли тиски страха.
— Да, да… Я вспомнил… Кочерга… она лежала поперек ее тела… я… я ее схватил и отшвырнул в сторону…
— И когда вы поняли, что она мертва, это вас ошеломило, потрясло. Вы забыли про телефон, вы бросились вниз по лестнице звать на помощь. А потом, потом вы потеряли сознание?
— Да, да. Это так и было.
И снова вопросы. Теперь уже не страшные, не опасные вопросы. Вопросы удобные, помогающие. И теперь уже легче стало смотреть в черные, серьезные глаза.
Страх еще остался. Он стал фоном, но впереди забрезжила надежда. Когда он остался один, эта слабенькая надежда не ушла, она сохранилась и немного помогла ему. Даже камера перестала давить на него, стала выше потолком. Мозг стал яснее. Сиприан уже мог создавать стены конструкции на фундаменте, заложенном Магнуссеном.
Эта работа — а это действительно была работа — позволила Сиприану как-то вести жизнь в течение долгих недель. Сиприан даже выдержал довольно стойко неприятный удар, нанесенный ответом Чарльза на его телеграмму, ответом, который и пришел несколькими днями позже даты, предполагаемой Сиприаном. Ответ Чарльза был таким:
«Нахожусь в больнице. Приступ малярии. Прилечу как только смогу встать. Может быть, через две недели. Крепись. Чарльз».
Это было плохое известие. Плохое по двум причинам: во-первых, придется ждать две недели, во-вторых, Чарльз болен.
Такое известие, приди оно до первой встречи с Магнуссеном, убило бы окончательно Сиприана. А сейчас он только крепче сжал зубы и удвоил свои усилия по созданию «воспоминаний», и ему даже стало казаться, что, по крайней мере, Фриара и Магнуссена он убедил в их правдивости.
К его счастью, он не присутствовал при беседах Фриара с Джулиусом Магнуссеном, которые они вели между собой. Будь это так, он услышал бы слова, которые показали бы ему, что он жестоко ошибается, думая, что очищается в чистилище от своих грехов, они бы ему показали, что прощения грехов не будет — впереди ад.
— Грязная история, Джон. К чему эта комедия? Только чудо могло бы выручить нас.
— О господи! Джулиус, вы хотите сказать, что не верите?
— Остановитесь. Не задавайте мне вопросов, которые я сам не хочу себе задавать. Удовлетворитесь тем, что я вам сказал: это грязная история.
— Но ведь улики против него допускают сомнение.
— Тем они надежнее. Это в детективных романах может быть по-иному. Здесь — суровая действительность.
— Все же, улики могут быть истолкованы двояко, как с этой кочергой?
— А вы забыли про брызги крови на его одежде. Не пятна, а брызги. Пятна могли появиться, когда он приподнимал убитую. А брызги?..
— Это же удивительно мягкий по натуре человек. Он, что называется, мухи не обидит. Как же это понять, Джулиус?
— Он беззлобен, допускаю. А не думаете ли вы, Джон, что только этот аргумент нам и удастся использовать? Это, наверное, единственное, за что мы можем зацепиться. Вы знаете Сиприана Мосса, Джон, скажите, как он будет реагировать, если мы ему предложим другой вариант защиты?
— Вы хотите сказать, чтобы он объяснил свой поступок состоянием невменяемости? Нет, Джулиус, он не согласится даже под пыткой.
— Гм… Такого-то ответа я и опасался.
— Что вы хотите всем этим сказать? Не скажете же вы мне, что тогда откажетесь защищать его? Не скажете, нет?..
— Успокойтесь, пожалуйста, Джон. Я попытаюсь спасти жизнь вашему талантливому другу. Спасти жизнь, не больше.
— Не понимаю! Джулиус Магнуссен не уверен. Да вспомните фотографии, сделанные полицией! Не ту рану на голове, а все остальные. Зверские телесные повреждения! Разве мог Сиприан, мягкосердечный Сиприан, действовать с таким садизмом? Вспомните эти ужасные раны, запечатленные полицейскими фотоснимками.
— Я все это помню, Джон. Я все помню. Я даже понимаю много-много больше этого.
Сиприан ничего не знал о таких разговорах, и ему казалось, что при каждой новой встрече с адвокатом возрастает его доверие к нему, более теплым становится взгляд умных черных глаз.
