Теперь подумайте о поведении преданной профессору мадам Дюмон. В комнате ее внимание было приковано к камину. Мадам Дюмон то и дело смотрела на него, и у нее едва не началась истерика, когда она поняла, что меня он тоже интересует. Если вы помните, мадам Дюмон предприняла неуклюжую попытку заставить растопить камин, хотя должна была бы понимать, что нас этим не проведешь. Нет, друзья, там кто–то пытался сжечь какие–то письма или документы, и она хотела убедиться, что все сожжено.
— Значит, ей было об этом известно? — спросил Хедли. — А вы, тем не менее, сказали, что верите ей.
— Да, я верил и верю ее рассказу о посетителе и убийстве. В чем я сомневаюсь — это в сведениях, которые она сообщила нам о себе и о Гримо… Теперь подумайте еще раз о том, что произошло! Таинственный посетитель застрелил Гримо. Гримо, находясь в сознании, не зовет, тем не менее, на помощь, не пытается задержать убийцу, поднять шум или наконец открыть Миллзу, колошматившему в дверь. Он делает что–то другое и с таким усердием, что даже, как заметил доктор, усугубляет свою рану в легком.
А я скажу вам, что он делал! Он знал, что жить ему осталось недолго, и вот–вот в комнату ворвутся люди, а возможно — и полиция. У него было что уничтожать. Вот он и возился у камина, сжигая эти улики. Отсюда и сдвинутый диван, и пятна крови — вам теперь понятно?
Ответом было общее молчание.
— А эта женщина, мадам Дюмон? — наконец спросил Хедли.
— Она, конечно, знала об этом. Это была их общая тайна. И она, конечно же, любила его.
— Если это верно, то значит, он уничтожал что–то чертовски важное, — сказал Хедли. — Как вы догадались? И что это за тайна? Почему вы думаете, что у них вообще была какая–то страшная тайна?
Доктор Фелл пригладил волосы.
— Я едва ли смогу вам это объяснить, — сказал он. — Но кое–что и меня озадачивает. Видите ли, и Гримо, и Дюмон — такие же французы, как мы с вами. Женщина с такими резко очерченными скулами, произносящая “х” как “г”, не может принадлежать к латинской расе. Но это неважно. Они оба — мадьяры. Чтобы было ясно: Гримо родом из Венгрии. Его настоящее имя — Кароль, или Шарль, Гримо—Хорват. У него, вероятно, мать француженка. Он приехал из Трансильвании, которая раньше входила в состав Венгерского королевства, но была аннексирована Румынией после войны 1914–18 годов. В начале нашего века Кароль Гримо—Хорват и два его брата были заключены в тюрьму. Я говорил вам, что у него было двое братьев? Одного мы не знаем, а второй называет себя Пьером Флеем.
Мне неизвестно, какое преступление совершили братья Хорваты, но они были заключены в тюрьму Зибентюрмен[2], на рудники в районе Траджа, в Карпатских горах. Шарль, по–видимому, сбежал. Самая страшная тайна в его жизни теперь не может иметь отношения к тюремному заключению или даже к побегу из тюрьмы — Венгерское королевство разгромлено и больше не существует. Более вероятно, что произошло что–то ужасное между братьями, имеющее отношение к тем трем гробам и погребению заживо, то, что могло иметь для него гибельные последствия при разглашении. Это все, что я могу сейчас сказать. У кого–нибудь из вас есть спички?
Хедли протянул доктору Феллу коробок спичек и недовольно посмотрел на него.
— Вы шутите, — спросил он, — или это — черная магия?
— Ничего подобного. Я бы не прочь обладать такими способностями. Эти три гроба… Черт побери, Хедли! — воскликнул доктор, схватившись за голову. — Кажется, я догадался!
— Да уж я вижу. Вы знали это все раньше? Как вы узнали? Подождите! — Хедли заглянул в свою записную книжку: “Хор”, “Вата”, “Родник”. Другими словами, вы хотите сказать, что Гримо на самом деле пытался произнести “Хорват” и “рудник”? Тогда все понятно! Если это действительно так, то у нас в руках ключ к разгадке всего остального!
— Насколько я понял, — сказал Фелл, — вы согласны со мной. Благодарю вас. Как вы здесь остроумно заметили, умирающие обычно не говорят о вате и родниках. Если наша версия верна, то все тогда становится на свои места. Он действительно сказал это, Хедли, и я слышал все именно так. Вы спросили его об имени убийцы, не так ли? Был ли это Флей? Нет. Тогда кто это сделал? И он ответил: “Хорват”.
— А это и его подлинное имя.
— Да. Послушайте, — сказал доктор Фелл, — если это прольет бальзам на ваши раны, я скажу вам, что это — не сложная детективная загадка, и у меня не было никаких источников информации за пределами этой комнаты. Сейчас я раскрою их вам, хотя, видит бог, я все время пытался подсказать.
Это было так. Мы услышали от Теда Рэмпола о странном посетителе, угрожавшем Гримо и многозначительно говорившем о людях, которых похоронили заживо. Гримо воспринял его серьезно, он явно знал этого человека и знал, о чем он говорит, потому что после этого он приобретает картину, изображающую три могилы. Когда вы спросили Гримо, кто стрелял в него, он называет фамилию: “Хорват” и говорит что–то о рудниках. Показалось вам странным — слышать это от французского профессора или нет, еще удивительнее было увидеть здесь этот герб над камином, видите: орел, полумесяц и скрещенные рапиры…
— К черту геральдику, — резко отозвался Хедли, — что он означает?
— Это — герб Трансильвании. Бывший герб бывшей страны, едва ли известной в Англии (и во Франции тоже) даже до войны. Итак, венгерское имя, потом венгерский герб. Потом — эти книги, которые я показывал вам. Вы знаете, что это за книги? Это английские книги, переведенные на венгерский язык. Я не смог прочитать их…
— Слава богу!
— …но я смог, по крайней мере, узнать полное собрание сочинений Шекспира, “Письмо Йорика к Элизе” Стерна и “Эссе о человеке” Попа. Это было настолько странно, что я просмотрел их все.
— А что здесь странного? — спросил Рэмпол, — обычные книги, как в любой домашней библиотеке. В вашей, например.
— Конечно. Но представьте, что француз хочет почитать английских авторов. Он прочтет их по–английски или достанет французский перевод. Но едва ли он начнет свое знакомство с английской литературой с перевода на венгерский язык. Другими словами, это не просто венгерские книги, но это и французские книги, по которым француз мог бы практиковаться в своем знании венгерского языка, это — книги английских авторов. Родным языком того, кто был их хозяином, был венгерский! Я просмотрел книги, надеясь обнаружить имя, и когда нашел “Кароль Гримо—Хорват, 1898 год”, нацарапанное на одном форзаце, это все поставило на свои места. Если “Хорват” было его настоящим именем, почему он так долго скрывал это? Вспомните слова: “похороненные заживо” и “рудник”, и вам все станет ясно. Но когда вы спросили, кто стрелял в него, он ответил “Хорват”. Профессор явно говорил не о себе, а о ком–то еще по фамилии Хорват. Когда я подумал об этом, Миллз как раз рассказывал о человеке в таверне по имени Флей. Миллз сказал, что в этом человеке ему что–то показалось очень знакомым, хотя раньше он его никогда не видел, а его речь звучала пародией на профессорскую. Что это может означать? Да только то, что это был его родной брат! Вы помните, речь шла о трех гробах, но Флей упомянул только о двух братьях. Значит, Гримо был третьим братом!
Только я об этом подумал, как вошла мадам Дюмон, славянская внешность которой не оставляла никаких сомнений. Если бы я сразу сказал, что Гримо — выходец из Трансильвании, это бы сузило область нашего расследования. Но к ней нужно было подходить осторожно. Обратите внимание на фигурку буйвола на столе профессора. Это ничего вам не напоминает?
— Во всяком случае не Трансильванию, — ответил Хедли, — это скорее наводит на мысль о Диком Западе — “Буффало—Билл”, краснокожие и прочее… Постойте! Поэтому вы спрашивали у нее, был ли когда–нибудь Гримо в Соединенных Штатах?
Доктор Фелл кивнул:
— Это был вполне невинный вопрос, и она ответила. Я бывал в Венгрии, Хедли. Я, начитавшись о Дракуле, ездил туда в молодые годы. Трансильвания — единственная европейская страна, где выращивают буйволов, — их используют как тягловый скот. Венгрия полна самых разных вероисповеданий, но Трансильвания принадлежит к греко–католической церкви. Я спросил Эрнестину Дюмон о ее вероисповедании, и она подтвердила мои подозрения. И тогда я подбросил ловушку, которая не сработала бы, если Гримо каким–либо законным образом был связан с рудниками. Но я назвал единственную тюрьму в Трансильвании, заключенные которой работают на рудниках, — Зибентюрмен, Семь Башен, даже не упомянув, что речь идет о тюрьме. Это почти добило мадам. Теперь вы, наверно, поймете мое замечание о семи башнях и стране, которой не существует. И ради бога, дайте же мне наконец спички!
— Они у вас в руке, — ответил Хедли, подойдя к доктору и взяв у него сигару. — Ну что ж, это звучит вполне правдоподобно. Ваша ловушка насчет тюрьмы сработала. Но предположение о том, что три человека являются братьями… Честно говоря, считаю это самым слабым местом в ваших рассуждениях…
