Я свернул с Грант-авеню на Клей-стрит и, нигде не задерживаясь, дошагал до Споффорд-аллеи в поисках дома с красными ступеньками и красными дверями, который, по словам Киприано, принадлежит Чанг Ли Чингу.
На Уэверли-плейс приостановился, чтобы оглядеться. Филиппинец сказал, что именно здесь живут прибывшие в Чайнатаун и что, по его мнению, здание связано переходом с домом Чанг Ли Чинга. Как раз до этого места Дик Фоли держал на поводке Уля. Четвертый дом от игорного притона Джейра Квонга, так сказал Киприано, но я понятия не имел, где находится притон.
На Уэверли-плейс царили образцовая тишина и покой. Какой-то толстый китаец расставлял ящики с овощами перед своей лавкой. Полдюжины китайских ребятишек играли в мяч посреди улицы. По другую сторону какой-то блондин в твидовом костюме поднялся по ступенькам из подвала на улицу; за его спиной мелькнуло на мгновение лицо размалеванной китаянки, запирающей дверь.
Я пошел дальше и на Споффорд-аллее без труда нашел нужный, дом — обшарпанное строение со ступеньками и дверями цвета засохшей крови. Окна были наглухо заколочены толстыми досками. От окружающих зданий он отличался тем, что на первом этаже не было ни одной лавки или конторы.
Я поднялся по трем ступенькам и костяшками пальцев забарабанил в дверь. Никакого ответа.
Постучал сильнее. Глухо. Попробовал еще раз и услышал, как внутри что-то заскрежетало.
Скрипело и скрежетало не менее двух минут, после чего дверь приоткрылась — на полфута, не больше.
Через щель над тяжелой цепью на меня глянул косой глаз, кроме которого удалось еще рассмотреть часть морщинистого темного лица.
— Что?
— Хочу видеть Чанг Ли Чинга.
— Не понимаю.
— Вздор! Запри дверь и лети к Чанг Ли Чингу. Скажи ему, что я хочу с ним повидаться.
— Топай отсюда. Чанга нет.
Я молчал. Если он не намерен меня впускать, то пусть знает, что я все равно никуда не уйду. Пауза.
— Чего ты хочешь?
— Хочу повидаться с Чанг Ли Чингом, — сказал я, не поворачивая головы.
Снова пауза, закончившаяся звоном цепочки о дверную раму.
— Ладно.
Я швырнул сигарету на тротуар и вошел в дом. Пришлось ждать, пока китаец перекрывал вход четырьмя стальными поперечинами толщиной в руку и замыкал висячие замки. Потом кивнул головой и, шаркая ногами, пошел впереди — маленький, сгорбленный человечек с лысой желтой головой и шеей, напоминающей кусок веревки.
Из этой комнаты он провел меня в другую, еще более темную, а потом' в коридор. Затем мы спустились вниз по несколько шатающимся ступенькам — здесь воняло затхлой одеждой и сырой землей — и попали в абсолютный мрак. Я вынужден был ухватиться за полу просторного, сшитого, несомненно, на вырост голубого халата моего проводника.
С самого начала путешествия он ни разу не взглянул на меня и ни один из нас не проронил ни слова. Эти блуждания по лестницам вверх и вниз, повороты налево и направо особого страха не нагоняли. Если старика это забавляло — ради Бога! Сколько ни води, больше меня уже с толку не собьешь — я не имел ни малейшего представления о том, где нахожусь.
Дальше мы шли по длинному коридору, по обе стороны которого тянулся ряд дверей, размалеванных под бронзу. Все они были закрыты и в полумраке выглядели таинственно. Минуя одну из них, я заметил краем глаза тусклый блеск металла и темный кружок в приоткрывшейся двери.
Я бросился на пол.
Падая как подкошенный, огня не увидел, но услышал выстрел и ощутил запах пороха.
Мой проводник молниеносно повернулся — одна нога его выскочила из шлепанца. В каждой руке он держал по пистолету, здоровенному, как лопата. Удивительно, каким образом этот старикашка ухитрился прятать на себе столько железа!
Два преогромных ствола пристально смотрели в мою сторону. По китайскому обычаю старик палил как сумасшедший: трах, трах, трах!
Я думал, что он промазал, — мой палец коснулся спуска. Но вовремя опомнился и не выстрелил.
Он целился не в меня. Слал пулю за пулей в дверь за моей спиной, в ту дверь, из-за которой грохнул первый выстрел.
Лучше всего было откатиться подальше по полу коридора.
Старичок закончил бомбардировку. Дерево он располосовал, как бумагу, расстреляв все свои боеприпасы.
Дверь отворилась от толчка человека, что был уже трупом и в последние мгновения жизни старался удержаться на ногах, наваливаясь на нее всем телом. «Глухонемой» Уль, от которого почти ничего не осталось, свалился на пол и превратился в лужу крови.
В коридоре зароились желтые лица и черные стволы.
Я встал. Проводник опустил свои хлопушки и горловым голосом пропел целую арию. Китайцы начали исчезать, остались четверо, которым пришлось собирать то, что осталось от Уля.
Жилистый старикашка спрятал пистолеты, подошел ко мне и протянул руку за моим револьвером.
— Дайте мне это, — сказал он вежливо.
Если бы сейчас потребовали мои штаны, я и их бы не пожалел.
Старик сунул револьвер под полу халата, небрежно взглянул на то, что несли четверо китайцев.
— Ты его не очень любил, а? — спросил я.
— Не очень, — признался он.
— Ладно. Идем.
Наше путешествие возобновилось. Наконец проводник остановился перед какой-то дверью и поцарапал ногтем ее поверхность.
Отворивший тоже был китайцем. Но этот явно не принадлежал к нашим кантонским карликам: могучий, явно питающийся мясом тяжелоатлет с бычьей шеей, широченными плечами, лапами гориллы и кожей толстой, как на ботинке.
Придерживая портьеру, прикрывавшую вход, великан потеснился, давая дорогу. По другую сторону двери стоял его брат-близнец.
Комната имела округлую форму, двери и окна закрывали бархатные драпировки — зеленые, голубые, серебристые. На большом, богато украшенном резьбой черном стуле, стоявшем за черным столом с инкрустацией, сидел старый китаец. Лицо у него было круглое, мясистое, хитрое, с прядками редкой белой бороды. Голову прикрывала плотно прилегающая к черепу черная шапочка. Его пурпурная одежда была подбита соболями.
Он не встал, но мягко улыбнулся и наклонил голову, почти коснувшись ею чашки с чаем, стоявшей на столе.
— Только полная невозможность поверить в то, что такой человек, как мой господин, исполненный божественного великолепия, пожелает тратить свое бесценное время на столь убогого простолюдина, удержала последнейшего из слуг моего господина от того, чтобы устремиться и пасть к его благородным ногам, как только я услышал, что Отец Детективов стоит у моего недостойного порога.
Все это он продекламировал на безупречном английском и так гладко, что лучше не скажешь.
— Если Ужас Преступников, — продолжал китаец, — почтит какой-нибудь из моих жалких стульев и пожелает доверить ему свое тело, то стул будет потом сожжен, дабы никто менее знатный не смог его использовать. А может, Повелитель Ловцов Злодеев позволит мне послать слугу в его дворец за стулом, более приличествующим Повелителю?
Я шагнул вперед, силясь сложить в голове соответствующий обстоятельствам ответ. Этот старый «фазан» издевался надо мной, доводя до абсурда прославленную китайскую учтивость.
— Только потому, что от бесконечного почтения подо мной подгибаются колени при виде могучего Чанг Ли Чинга, осмелится раб его сесть, — сказал я, опускаясь на стул и поворачивая голову, чтобы увидеть, как два великана, охранявшие порог, исчезают. — Благодарю за то, что твой человек спас мне жизнь, когда мы шли по коридору.
Он простер обе руки над столом:
— Только из опасения, что смрад столь подлой крови будет невыносим для благородных ноздрей Императора Детективов, велено убить нечистую тварь, осмелившуюся нарушить покой моего господина.
Пора было кончать с этой комедией.
— Я хотел бы узнать, кто убил Ван Мей и Ван Лан, служанок Лилиан Шан.
Он играл прядками бороды, накручивая волосы на худой, бледный палец.
— Неужели тот, кто преследует оленя, позарится на зайца? Если Великий Охотник притворяется, что его занимает смерть слуг, что может подумать Чанг? Только то, что великий человек скорее всего скрывает свою истинную цель.
Так он болтал еще несколько минут, а я сидел и слушал, всматриваясь в его округлое, хитрое лицо в надежде хоть что-нибудь узнать.
— Где находятся Ху Лун и Йин Хун?
— И снова я чувствую себя погруженным в неведение, как в грязь, — промурлыкал он, — и единственно утешаю себя мыслью, что Мастер Разгадывать Загадки знает ответ на свои вопросы и скорее всего скрывает от Чанга свою несомненно достигнутую уже цель.
Вот и все, что удалось добиться.
У входа, уже после того как железные перекладины были сняты, старичок выудил из-под халата мой револьвер и вручил его мне.
— Благодарю, что ты застрелил этого… там, наверху, — сказал я.
Старый китаец кашлянул, поклонился и запер дверь.
