Паоло вылез из машины и посмотрел на его круглое потное лицо.
– Почему бы тебе не сходить в столовую и не перекусить, Вито? Когда нужно будет его увезти, я тебя позову.
Вито сделал вид, что колеблется.
– Ты уверен, что я тебе не понадоблюсь?
Паоло кивнул.
– Уверен.
Он знал, что Вито очень щепетилен в некоторых вопросах, и принимал это без презрения и раздражения. Он всегда принимал людей такими, как они есть. Каждый что-то имеет, а чего-то ему недостает. Нужно только брать от людей то, что они могут дать, было бы глупо ожидать от них того, чего у них нет.
– Тогда хорошо, – сказал Вито и, крайне благодарный, выскользнул наружу. Он мог понять свою младшую сестренку, влюбленную в Паоло. Он тоже преклонялся перед ним.
Когда Дитрих очнулся, то понял, что лежит на жестком и холодном цементном полу. Горло болело, рот был заткнут грязным платком. Руки были связаны, но ноги свободны. Глаза его различили крупного мужчину, сидящего на ящике в нескольких футах от него и что-то делающего с длинной струной.
Узнав Паоло, он забеспокоился. Несколько минут он соображал, что же тот делает со струной: Паоло вязал петлю. Сквозь засунутый в рот платок Дитрих издал приглушенный звук.
Сицилиец поднял глубоко посаженные темные глаза и несколько секунд смотрел на Дитриха, затем спросил:
– Ты помнишь меня? – Голос был таким же твердым, как и взгляд.
Дитрих кивнул. Раздвигая челюсти, он пытался языком вытолкнуть платок.
Паоло встал, подошел к нему, набросил проволочную петлю на шею Дитриха и затянул так, что она врезалась в кожу горла. Схватив за отвороты куртки, Паоло рывком поставил его на пол. Над головой Дитриха от одной стены к другой проходила труба. Свободной рукой Паоло забросил второй конец струны на трубу и потянул за него.
Проволока глубоко впилась в шею, и Дитрих поднялся на носки. Паоло осторожно тащил, пока проволока не натянулась, затем закрепил струну.
Дитрих, напрягаясь, стоял на носках, глаза у него начали вылезать из орбит, сквозь заткнутый рот вырывались всхлипывающие звуки.
Паоло отошел от него и сказал:
– Я должен знать, кто это сделал. И не вздумай кричать. – Он вытащил кляп.
Дитрих не кричал. В груди у него всё сжалось от страха, И он мог только прошептать:
– Это не я! Меня не было там. Клянусь. Моей вины нет!
– Ты им приказал сделать это.
– Нет! Я велел им быть осторожными и никого не убивать, только немного тряхнуть ресторан.
Дитрих пытался удержаться на носках, выдыхая слова, понимая важность каждого слова.
– Я проклинал их, когда услышал... В том, что они натворили, моей вины нет! Мне это отвратительно... Я не думал, что так получится.
– Кто они? Имена, где живут, где и чем промышляют?
– А потом... что?
– Отпущу. Если скажешь правду.
Дитрих этому не поверил. Но это был единственный шанс остаться живым, и он ухватился за него, несмотря на его ничтожность.
– Машину вел Ник Чиофано. Джек Фергюссон бросил динамит. Он виновник. Он виноват в том, что все было сделано неправильно!
– Где их найти?
Дитрих сказал ему все, что нужно было знать. Паоло поглядел ему в глаза и понял, что это правда. Он схватил левой рукой за нижнюю челюсть Дитриха, раскрыл ему рот и втолкнул ему туда платок. Затем отошел, сел на ящик и стал ждать.
Вначале Дитрих мычал сквозь кляп, затем перестал, пытаясь удержаться на носках.
Через пять минут его колени и ноги устали от напряжения. Петля глубже впилась в кожу. Он снова поднялся на носки, воздух с шумом втягивался в его раздувшиеся ноздри.
Белки его выкатившихся из орбит глаз налились кровью.
Чтобы задушить себя струной, Дитриху понадобился почти час. Все это время Паоло не отводил от него взгляда.
* * *
Николо Чиофано ушел в четыре утра, но игра продолжалась. Он ушел, потому что проигрался, и когда покидал кабинет зубного врача, где велась игра, был дико взбешен. Единственная лампочка на этаже тускло светила возле лестницы, в коридоре было темно. В здании располагалось множество дешевых контор, которые закрывались на ночь.
Чиофано слишком устал, чтобы спускаться по лестнице. Он вызвал лифт, который с грохотом и скрежетом стал подниматься по шахте. Когда лифт дошел до пятого этажа, Николо втиснулся в него и нажал кнопку.
В вестибюле в тени стоял Паоло и смотрел на него.
Ошеломленный Чиофано уставился на стоящего перед ним мужчину. Прежде чем он успел опомниться и осознать опасность, сицилиец поднял правую руку и вонзил ему клинок под левое плечо. Чиофано крикнул от боли и попятился в лифт. Паоло вошел следом за ним и закрыл дверцу.
Как только лифт со скрипом пошел наверх, Чиофано схватился за револьвер, находящийся в кобуре под мышкой. Он уже почти вытащил его из-под куртки, когда холодная сталь пронзила ему бицепс правой руки. Он снова вскрикнул, а левая рука Паоло вырвала оружие из его пальцев.
– Подожди! – простонал Чиофано. – Пожалуйста, парень, дай мне...
– Васки! – (Это был уличный слэнг – «заткнись») – прорычал Паоло, лицо которого напоминало деревянную маску.
Как только лифт миновал второй этаж, Паоло проткнул щеку Чиофано.
Изо рта того потекла кровь. Он поднял ладони, чтобы защититься. Клинок пробил дыру в одной из ладоней. Паоло отошел назад и трижды вонзил клинок в живот. Ни одна из ран не была смертельной, но каждая вызывала ужасную боль. Чиофано попытался вырваться, но в тесноте лифта это было бесполезно. Паоло дважды ударил его ножом в пах.
Тот упал на колени.
– О Боже! – простонал он. – О, Боже мой! – пробормотал он по-итальянски.
Паоло посмотрел на него темными, горевшими глазами.
– Бог тебе не поможет, – прошептал он, и нож глубоко вошел в шею Чиофано.
Паоло продолжал наносить удары даже после того, как враг был мертв. Он не останавливался до тех пор, пока на теле не образовалось двадцать три раны – то была сумма возрастов жены Паоло и двух его детишек.
* * *
Смеркалось, когда красно-коричневый «паккард» въехал на соседнюю со штаб-квартирой Рэя Линча улицу. В доме на противоположной стороне улицы у окна сидела страдающая бессонницей женщина и смотрела, как двое незнакомых мужчин вышли из машины. Она видела, как они подошли к задней дверце, открыли ее и вытащили оттуда мужчину со связанными руками.
Даже с такого расстояния женщина разглядела, что у связанного все лицо было в крови. Голова у него свешивалась, и одному из мужчин приходилось ее поддерживать. Другой что-то запихнул в карманы куртки связанного, затем зажег спичку и поднес ее к этим карманам. Затем оба отбежали.
Связанный пытался бежать тоже. На каждом шагу его ноги подгибались, но ему удалось проковылять почти полквартала, прежде чем в его карманах взорвались динамитные шашки.
Опознать впоследствии тела Дитриха и Чиофано, обнаруженные на заднем сидении «паккарда», не составило труда. Значительно дольше шло опознание останков Джека Фергюссона.
Ресторан Фондетты был лучшим в городе: большой зал с высокими, обитыми кожей креслами, толстым ковром и рассеянным светом светильников викторианской эпохи, горевших на темных панелях стен.
Располагался он недалеко от здания муниципалитета, и клиентами его были политические заправилы, судьи, адвокаты, входящие в корпорацию, высокие юридические чины и крупные бизнесмены из делового района. Те, кто пренебрегал напитками, которыми нелегально снабжался ресторан Фондетты, игнорировали тот факт, что рядом с ними подают спиртное, и довольствовались великолепной неаполитанской кухней. В конце концов, многие были заинтересованы в той силе, с которой Дон Карло держал в подчинении итальянские и сицилийские общины города, а они извлекали из этого определенные выгоды.
Именно из этого ресторана, из кабинета на верхнем этаже, Дон Карло Фондетта руководил разнообразными предприятиями внутри этих общин и на их окраинах: закусочными, ресторанчиками, домашними перегонными аппаратами, ночлежками и маленькими притонами для азартных игр.
В этот полдень Дон Карло Фондетта, сидя за столом в своем кабинете, пытался изобразить занятость делами, чтобы не встречаться взглядом с Рэем Линчем.
Но от слов Линча его игра на глазах увядала.
– Это ужасно, – промямлил он наконец. – Три человека убиты, ужасно.
На его мясистом лице выступили бисеринки пота. Фондетта был очень тучен и в эти дни сильно потел.
Рэй Линч стоял посредине комнаты в позе дуэлянта, считающего себя победителем, и смотрел на Фондетту. Линч был квадратным рыжим ирландцем с розовой веснушчатой кожей. У него были водянисто-серые циничные глаза, кривая улыбка, придающая беспечный вид, и крепкий желудок, прославивший его способностью выпивать в среднем от десяти до пятнадцати стаканчиков в день не пьянея. До введения Сухого закона он руководил мелкой шайкой, затем быстро пошел в гору.
