Бен, повернувшись, уставился на Венди. Какое-то время оба не могли заговорить, так как взвыла сирена. Когда она утихла, Бен спросил:
— Пол Вэрни?
— Знаешь его?
— Я его знаю, — вмешался Спенс. — Он попался нам на глаза через Джонни Кифли. Когда мы выяснили, что Дэнни собирался кому-то передать конверт.
Бен чувствовал, как в нем опять поднимается волна знакомого, уже привычного азарта:
— Я, Венди, придаю большое значение всяким совпадениям.
— Постой, — прервал его Мэтхьюз. — Ведь этот Вэрни отказался взять у Дэнни конверт.
— Вэрни сказал Кифли, будто Бронсон вел себя настолько подозрительно, что он не захотел с ним связываться.
— Он и мне это говорил, — добавил Спенс.
— Он высокий? — спросил Бен у Спенса.
— Такой рослый мужчина. Высокий, без лишнего веса, даже костлявый, но сильный, с хорошими мускулами. Лет сорока, пожалуй. Страшно важный господин. Сидит за столом с таким видом, будто позирует для портрета на тысячедолларовой купюре.
— Обвел тебя вокруг пальца? — спросил Бен.
— Вполне возможно. Встретил очень приветливо. Красивый офис… и угостил меня чертовски доброй сигарой.
— Говорят, Бен, он слишком увертлив. Не один год проворачивал все дела с Бэртом Катоном.
— О'кэй, — сказал Бен, — еще один вопрос. Предположим, налоговые вычеты его сильно подкосили. Пойдем дальше и предположим, он придумал очень ловкий ход, как возместить потери. Но как, черт возьми, об этом могла узнать Друсила Катон, как могла выведать столько, чтобы Дэнни сумел воспользоваться информацией как оружием? Вэрни ухаживал за Друсилой, откровенничал с ней?
— Сомневаюсь. У Вэрни жена, правда, где-то в санатории. И сын — в какой-то частной школе. Насколько мне известно, женщинами никогда не увлекался. Думаю, к Друсиле был равнодушен.
— Он занимает в какой-нибудь компании ответственное положение, позволяющее присваивать чужие деньги? Или недвижимость?
— Не думаю. По крайней мере, серьезную, крупную сумму или недвижимость — нет.
— А налоги одинаковы для всех.
— Но как-то ведь он разбогател. И налоговые вычеты, как я слышал, составили жирный кусок.
— Пора и мне подбросить дровишек в дискуссию, — подал голос молчавший до сих пор Спенс. — Подумайте-ка вот о чем. Если Катон и Вэрни были близки, может, вместе нацелились на такое дельце, которое вылечило бы их болячки. Миссис Катон, возможно, узнала об этом от мужа и рассказала Дэнни.
— А почему он не прижал Катона? — спросил Бен.
— Потому что тот запросто мог отдать концы и оставить его с носом, — ответил Мэтхьюз.
— Не знаю, до чего мы так додумаемся, — проворчал Бен.
— Нам бы нужны хоть какие-то доказательства, — продолжал Спенс. — Положим, это был Вэрни. Хорошо. Но откуда он узнал о Люсиль Бронсон?
Бен немного помолчал, раздумывая, затем стал рассуждать вслух:
— От Джонни Кифли?… Минутку. Мы забываем о логике, слишком торопимся. Если мы считаем, что виновник — Вэрни, следует предположить, что в прошлый четверг Бронсон пришел к нему для того, чтобы припугнуть, прижать. А о конверте, который якобы хотел оставить на хранение, Вэрни выдумал.
— Что если приходил за выплатой?
Бен хлопнул ладонью по колену:
— Точно! Люсиль сказала мужу, что Дэнни приходил только раз. Кетелли нашел улики, доказывающие, что он был там дважды. Люсиль говорила мужу, что Бронсон оставил у нее деньги двадцать восьмого сентября. Свежие отпечатки могли быть оставлены в прошлый четверг. Предположим, что Дэнни при первом посещении оставил письмо с изложением того, что узнал о Вэрни. Потом долго обдумывал, как действовать. В прошлый четверг связался с Вэрни, урвал тысчонку и в тот же день оставил ее у Люсиль как деньги на черный день, если его план сорвется.
— А почему не взял деньги на дачу?
— Возможно, Друсиле захотелось удрать с ним вместе. Если он решил слинять один, было разумнее спрятать деньги в другом месте.
— Сплошные предположения, — заметил Мэтхьюз.
— Можно проверить, забирал ли Вэрни в тот день деньги из банка, — возразил Бен.
— У него в конторе есть сейф, — сообщил Спенс. — i Мог взять их оттуда.
— Как только вернемся, Эл, — сказал Викслер, — ты и Дэн Минз займетесь Полом Вэрни. Выясните, что он делал во вторник вечером и в среду утром. Я поговорю с Джонни Кифли.
— А я — с Бэртом Катоном, — отозвался Мэтхьюз.
Кифли превратился в опустошенного человека, сгорбленный призрак с запавшими глазами и равнодушной, безучастной речью. Викслеру пришлось потратить много времени, чтобы он вспомнил о разговоре с Вэрни, и еще больше — чтобы пересказал его содержание.
— Ну, теперь пойдем дальше, Джонни. Сначала Вэрни рассказал вам о конверте, а после этого вы говорили, где его мог оставить Дэнни?
— Наверное, так.
— Что вы сказали? Только точно.
— Ну-ну, Джонни! Что вы сказали?
— Я… сказал, если Ли Бронсон и его жена соврали, то я их крепко прижму.
— Вы сказали, когда вы их крепко прижмете?
— Кажется, сказал, что сразу.
— И тогда он вдруг случайно вспомнил те два имени?
— Да, сказал, что забыл о них, а сейчас вспомнил. И назвал мне. Я их разыскивал и…
— Не слышу, Джонни. Говорите громче.
— И потом вы меня забрали.
Бен продолжал задавать вопросы, но Кифли уже отключился и, казалось, ничего не слышит. Когда Бен потряс его за плечи, он не ощутил никакого сопротивления, Кифли вроде ничего не почувствовал, только пошевелил губами. Покидая камеру, Викслер оглянулся — Джонни Кифли громоздился серой кучкой на нарах, сжимая здоровой рукой покалеченную левую кисть, беззвучно шевеля губами…
В пятницу, в восемь вечера Бен Викслер сидел дома в напряженном ожидании. Не услышал даже, когда Бетт напомнила, что дети уже в постели, и ей пришлось повторить еще раз. Тяжело поднявшись, он направился в детскую поцеловать ребят перед сном.
Вернувшись с женой в гостиную, прошел к окну, глядя на улицу, мокрую, блестевшую от дождя. Бетт встала рядом, дотронулась до плеча.
— Совсем плохо? — тихо спросила она.
— Но все обернется добром. За это мне и платят. Забыла разве? Я — Бен Викслер. Слуга Немезиды.
— Звучит немножко горько.
— Такая глупость! Трое — покойники. И двое при смерти, умирают. Я тебе об этом еще не говорил — о Катоне. Венди его допрашивал. Катон держался. Потом Венди незаметно подошел к главному вопросу: в какое противозаконное дело он впутался вместе с Полом Вэрни? Мэтхьюз говорит — Катону перекосило рот, не сказал ни слова, побледнел как смерть, и Венди едва успел его подхватить, когда повалился со стула. Сейчас лежит в кислородной палатке. Говорить не может, да мы и не собираемся с ним говорить, а врачи удивляются, что дожил до сегодняшнего полудня. Может, сейчас уже и умер. Венди это сразило. Но наши предположения подтвердились.
В голосе его по-прежнему звучала горечь.
— Ты уверен?
— Безусловно. Вэрни — второй кандидат в покойники. Он еще не знает. Не понимаю, почему не позаботился об алиби, не принял никаких мер для защиты. Ничем не сможет доказать, что во вторник вечером не был у Ли Бронсона. В своей конторе даже сказал, что в среду утром ездил куда-то возле Кемпа. Думаю, это проявление какой-то интеллектуальной наглости. Он, возможно, в некотором роде такой же безумец, как бедняга Кифли. Должен был понимать, что рано или поздно мы его изобличим. Даже если бы Кифли нам ничего не сообщил, мы все равно допросили бы Вэрни в ходе расследования, если оказались бы в тупике. А он к этому не готов. Господи, его же собственная секретарша сказала нам, что утром в четверг он ушел из конторы вместе с Дэнни Бронсоном. Забрал из банка тысячу наличными. Кассир в банке запомнил, что Вэрни попросил тысячу в купюрах по пятьдесят долларов и еще сотню двадцатками. Воображал, что ужасный хитрец. А на самом деле — затравленный заяц. Схватим его, и оглянуться не успеет.
Она сказала с невеселой улыбкой:
— Тебя больше устраивает, когда твои убийцы оказываются умнее?
Он улыбнулся в ответ:
— Даже если преступник глуп, все равно это перемена обстановки по сравнению с бумажной волокитой за письменным столом.
— Господи! — вздрогнула Бетт.
Звонил телефон, и он бросился к нему.
— Это Колин, сержант. Все в порядке. Появился четверть часа назад. Мы все подготовили. Дэн получил ордер на арест и вместе с Кетелли едет к вам.
Бен надел плащ и шляпу, поцеловал Бетт. Она наблюдала из окна, как муж садится в машину, как отъезжает. Ее безмерно радовало, что он такой как есть, что его огорчают вещи, которые он обязан делать. Надеялась, что годы никогда не притупят его чуткости, верила — никогда он не станет вести себя пренебрежительно, грубо с людьми, которых задерживает.
