— С кем еще она встречалась? — спросил я. Морелли покачал головой.
— Не знаю. Она не очень любила рассказывать о своих отношениях с людьми.
— На руке у нее было обручальное кольцо с бриллиантом. Вам что-нибудь о нем известно?
— Ничего кроме того, что получила она его не от меня. Джулия не надевала кольцо, когда мы с ней встречались.
— Как вы думаете, не собиралась ли она опять сойтись с Пепплером после его выхода из тюрьмы?
— Возможно. Похоже, она не очень страдала от того, что он сидит, однако ей нравилось работать с ним, и думаю, они вполне могли бы опять объединиться.
— А как насчет двоюродного брата Дика О'Брайана — ну, того долговязого черноволосого пьянчужки? Что с ним стало?
Морелли удивленно воззрился на меня.
— Откуда я знаю?
Стадси вернулся один.
— Может, я ошибаюсь, — усаживаясь, сказал он, — но мне кажется, что из этой гусыни можно еще что-нибудь сделать, если взяться как следует.
— Особенно если взяться за горло, — сказал Морелли.
Стадси добродушно ухмыльнулся.
— Нет. Она хочет чего-нибудь добиться: например, усердно посещает уроки пения.
Морелли взглянул на свой пустой стакан и сказал:
— Должно быть, твои адские напитки оказывают благотворное воздействие на ее голосовые связки. — Он обернулся и крикнул Питу: — Эй, ты, с рюкзаком на спине, принеси еще одну. Завтра нам надо петь в хоре.
Пит сказал:
— Сию минуту, Шеппи. — Когда Морелли к нему обращался, выражение апатии и скуки исчезало с морщинистого сероватого лица официанта.
Невероятно толстый светлый мужчина — до такой степени светлый, что казался альбиносом, — сидевший за одним столиком с Мириам, подошел и тонким, дрожащим, почти женским голосом обратился ко мне:
— Значит, вы и есть тот самый парень, кто провернул это дело с малышом Артуром Нанхей…
Морелли ударил толстяка в жирный живот настолько сильно, насколько способен был ударить, не вставая при этом места. Неожиданно вскочив на ноги, Стадси перегнулся через Морелли и заехал своим огромным кулачищем толстяку в лицо. Горбатый Пит зашел толстяку за спину и изо всех сил стукнул его по голове пустым подносом. Толстяк упал на спину, повалив троих посетителей и столик. К этому моменту оба бармена были уже рядом с нами. Когда толстяк попытался подняться, один из барменов ударил его дубинкой, после чего толстяк повалился лицом вперед и плюхнулся на четвереньки, а другой бармен, засунув ладонь сзади ему за воротник, принялся душить его, накручивая воротник на руку. С помощью Морелли они подняли толстяка на ноги и выставили его из бара.
Пит посмотрел им вслед и поцыкал зубом.
— Ох уж этот треклятый Спэрроу! — воскликнул он, обращаясь ко мне. — Когда он пьян, лучше держать с ним ухо востро.
У соседнего столика — того, что перевернулся, — Стадси помогал посетителям подняться на ноги и собрать их вещи.
— Это плохо, — говорил он, — плохо для бизнеса, однако, кто знает, где нужно провести черту? У меня здесь не разбойничий притон, но и не семинария для юных барышень.
Дороти была бледна и напугана, а Нора удивленно таращила глаза.
— Сумасшедший дом какой-то, — сказала она. — Зачем они это сделали?
— Я знаю не больше твоего, — ответил я.
Морелли и оба бармена вновь вошли в бар; казалось, они весьма довольны собою. Морелли и Стадси вернулись на свои места за нашим столиком.
— А вы, ребята, импульсивны, — сказал я.
— Импульсивны, — повторил Стадси и захохотал: — Ха-ха-ха!
Морелли оставался серьезным.
— Каждый раз, когда этот парень что-нибудь затевает, приходится начинать первым. Когда он разойдется, обычно бывает слишком поздно. Мы уже видели его в таком состоянии, правда, Стадси?
— В каком состоянии? — спросил я. — Он ведь ничего не сделал.
— Верно, не сделал, — медленно произнес Морелли, — однако, все дело в предчувствии, которое иногда насчет него возникает. Разве нет так, Стадси?
— Ага, — сказал Стадси. — Он такой истеричный.
Когда мы, пожелав Стадси и Морелли спокойной ночи, покинули «Пигирон Клаб», было уже около двух часов.
Дороти плюхнулась на сиденье в углу и сказала:
— Сейчас мне будет плохо. Я чувствую. — Похоже было, что она говорит правду.
Нора сказала:
— Ну и напитки. — Она положила голову мне на плечо. — Твоя жена пьяна, Ники. Послушай, ты должен объяснить мне, что там произошло. Не сейчас, завтра. Я не поняла ровным счетом ничего из того, что там творилось и о чем говорилось. Они просто очаровательны.
Дороти сказала:
— Послушайте, я не могу ехать к тетушке Элис в таком состоянии. У нее будет припадок.
Нора сказала:
— Не надо им было так избивать того толстяка, хотя, наверное, во всем этом и был какой-то особый жестокий юмор.
Дороти сказала:
— Думаю, мне лучше поехать к маме. Хотя тетушка Элис все же будет иметь счастье видеть меня, поскольку я забыла ключ, и мне придется ее разбудить.
Нора сказала:
— Я люблю тебя, Ники, потому что от тебя приятно пахнет, и ты знаешь таких замечательных людей.
— Для вас ведь будет не очень не по пути, если вы завезете меня к маме? — попросила Дороти.
Я сказал: «Нет», и дал водителю адрес Мими.
— Поехали к нам, — предложила Нора.
— Не-ет, лучше на надо, — отказалась Дороти.
— Почему не надо? — спросила Нора, и Дороти ответила:
— Ну, мне кажется, что лучше не стоит. — Беседа продолжалась в том же духе, пока наша машина не остановилась перед гостиницей «Кортлэнд».
Я вышел и помог Дороти выбраться. Она повисла у меня на руке всем своим весом.
— Пожалуйста, давайте поднимемся только на одну минутку.
Нора сказала:
— Только на одну минутку, — и вылезла из такси.
Я попросил водителя подождать. Мы поднялись. Дороти позвонила, и Гилберт, в пижаме и домашнем халате, открыл дверь. Он предупреждающе поднял руку и тихим голосом сказал:
— У нас полиция.
Из гостиной донесся голос Мими:
— Кто там, Гил?
— Мистер и Миссис Чарльз и Дороти.
Когда мы входили в прихожую, Мими вышла нам навстречу.
— Никогда еще не была так рада кого-либо видеть! Я просто не знала, что мне делать. — На ней был розовый сатиновый халат, накинутый поверх ночной рубашки, лицо ее тоже порозовело, и его никак нельзя было назвать несчастным. Она не обратила ни малейшего внимания на Дороти и крепко сжала мою и Норину руки. — Но теперь я больше не буду волноваться и предоставлю все тебе, Ник. Ты подскажешь глупой женщине, что делать.
— Бред! — тихо, но с большим чувством пробормотала за моей спиной Дороти.
Мими не подала виду, что расслышала ремарку дочери. По-прежнему держа нас за руки, она потащила меня и Нору в гостиную, не переставая щебетать:
— Вы ведь знакомы с лейтенантом Гилдом. Он был очень мил, но я, должно быть, слишком долго испытывала его терпение. Я была настолько… ну, в общем… настолько поражена! Однако, теперь вы здесь, и…
Мы зашли в гостиную.
— Привет, — сказал мне Гилд и добавил, обращаясь к Норе: — Добрый вечер, мэм. — Сопровождавший его человек — тот самый, которого Гилд называл Энди, и который помогал ему обыскивать наши комнаты в день визита Морелли, — кивнул и что-то проворчал в наш адрес.
— В чем дело? — спросил я.
Гилд искоса посмотрел на Мими, затем взглянул на меня и сообщил:
— Бостонская полиция обнаружила Йоргенсена — или Розуотера, или как там его еще — в квартире его первой жены и по нашей просьбе задала ему кое-какие вопросы. В главной своей части ответы сводятся, к тому, что он не имеет никакого отношения к убийству Джулии Вулф, равно как и к ней самой, и что миссис Йоргенсен может это доказать, поскольку она утаивала какие-то улики против Уайнанта. — Он опять скосил глаза, задержав взгляд на Мими. — А дамочка вроде как не хочет говорить мне ни «да», ни «нет». Честно говоря, мистер Чарльз, ума не приложу, что о ней и думать.
Это мне было понятно. Я сказал:
— Возможно, она напугана, — и Мими тут же попыталась придать своему лицу выражение испуга. — Он был разведен со своей первой женой?
— По словам первой жены, нет.
Мими сказала:
— Готова поспорить, что она лжет.
Я сказал:
— Тс-с-с. Он собирается возвращаться в Нью-Йорк?
— Похоже, нам придется требовать его выдачи, если мы захотим забрать его к себе. Ребята из Бостона говорят, что он с пеной у рта требует адвоката.
— Так ли уж он вам нужен?
Гилд передернул большими плечами.
— Только в том случае, если его возвращение поможет нам продвинуться в расследовании убийства. Мне мало дела до старых обвинений в двоеженстве, и я совсем не горю желанием преследовать человека за поступки, которые меня совершенно не касаются.
