Я вручил Стиделлу сорок два доллара, оставшиеся у Альфреда, и сказал:
– Альфред согласен выплачивать тебе по пятнадцать долларов в месяц, пока не погасит долг.
– Черта с два!
Я достал свой пистолет и приставил ствол к одному из его зубов, украшенному серебряной коронкой.
– Я обещаю вернуть тебе деньги. Ты, надеюсь, понимаешь, если Альфред будет убит, ты не получишь ни гроша.
– Я не позволю этому парню так легко отделаться после того, как он меня обокрал. Я должен заботиться о своей репутации, Изи.
Стиделл был крутым человеком, но только с трусами. И он прекрасно знал: я не из тех, кто уступает насилию.
– Значит, придется выбирать между ним и тобой, – сказал я. – Ты ведь знаешь, я не могу относиться по-хорошему к убийцам мальчишек.
Мы решили все без кровопролития. Альфред получил хорошее место в Парковом управлении, расплатился со Стиделлом и обеспечил своей матери медицинскую страховку.
После всего случившегося миссис Бонтан стала считать меня чуть ли не приемным сыном.
– Вы когда-нибудь женитесь? – спросила она.
– Если найду, кто согласится пойти за меня.
– О, – возразила она, – вы очень привлекательный мужчина, милый. Я знаю многих женщин, которые с радостью пошли бы за вас.
Но в этот момент меня интересовал только Альфред. Он еще вчера был подростком, нервным и впечатлительным. Но он помнил о долге чести по отношению ко мне. Я думаю, он был счастлив вернуться к матери.
– Не могу ли я поговорить с Альфредом, мэм?
– Конечно, Изи, и, может быть, вы как-нибудь зайдете к нам пообедать?
– С удовольствием, – сказал я.
Через несколько секунд я услышал голос Альфреда:
– Мистер Роулинз?
– Слушай меня внимательно, Альфред. Мне нужно кое-что перевезти, и я нуждаюсь в помощнике, который умеет держать язык за зубами.
– У вас есть такой помощник, мистер... Изи. Когда вам понадобится помощь?
– Ты знаешь мой дом на Сто шестнадцатой улице?
– Пожалуй, нет.
Я дал ему адрес и попросил быть около половины второго.
– Только сначала зайди к Мофассу и скажи, что тебе понадобится грузовик для переезда.
Все время, пока я висел на телефоне, меня терзала мысль, что правительство покушается на мои деньги и мою свободу. Но я не дал эмоциям возобладать над собой. Я и подумать боялся, что может случиться, если сдамся.
Поэтому, закончив телефонные беседы, я отправился в "Таргетс-бар". Было еще не поздно, мне хотелось выпить и немного успокоиться.
Барменом в этом заведении был Джон Маккензи. Заодно он был поваром и вышибалой, а также хозяином бара, хотя его имя не значилось на вывеске. Раньше он владел забегаловкой возле Уаттса, но полиция в конце концов ее прикрыла. В окружной полиции появился честный начальник и из-за расхождения во взглядах между честными копами и честными негритянскими предпринимателями лишил наших лучших бизнесменов возможности заниматься своим делом.
Джон не мог получить лицензию на продажу спиртного, так как в молодости нарушил "сухой закон". Поэтому он арендовал пустующий магазинчик, облицевал его красным деревом и разместил в нем восемнадцать круглых столиков. Затем передал девять тысяч долларов Оделлу Джонсу, который и внес деньги в банк от своего имени. Но бар оставался собственностью Джона. Он управлял им, получал деньги и оплачивал закладную. Зато Оделл мог заходить сюда в любое время и пить сколько душе угодно.
Это Джон подал мне мысль купить дома через подставное лицо.
Оделл работал сторожем в дневной школе церкви Первого африканского баптиста, находившейся за углом.
Когда я пришел в бар, Оделл сидел за своим излюбленным столиком. Перед тем как пойти на работу, он неизменно съедал сандвич с яичницей и беконом. Джон стоял, облокотившись на стойку, и, по-видимому, вспоминал те старые добрые времена, когда он был большим человеком.
– Изи.
– Привет, Джон.
Мы пожали друг другу руки.
Лицо Джона словно вырезано из черного дерева, сам высокий и мускулистый – ни грана жира. Он отлично управлял баром или забегаловкой, потому что для него насилие было естественным делом, но он предпочитал обходиться без него.
Джон поставил передо мной выпивку и коснулся моего большого пальца. Когда я взглянул в его карие глаза с ослепительными белками, он сказал:
– Изи, сегодня заходил Крыса.
– Правда?
– Он интересовался Эттой-Мэй и, не получив ответа, спросил о тебе.
– Что его интересовало?
– Где ты бываешь и с кем. Что-то в этом роде. Он был с Ритой Кук. Они собирались к ней вздремнуть после полудня.
– Неужели?
– Я подумал, тебе интересно будет узнать, что твой старый друг здесь.
– Спасибо, Джон, – сказал я. – Кстати...
– Да? – Взгляд его был безжизненный, устремленный в лоб собеседника. Так он смотрел и на клиента, заказывающего виски, и на грабителя, требующего содержимое кассы.
– Кто-то проговорился о домах, которые я купил.
– Угу.
– Ты не рассказывал кому-нибудь о бумагах, которые мы вместе составили?
Сперва он пожал плечами, словно хотел отойти, не отвечая. Но передумал.
– Изи, – сказал он, – если я хотел бы от тебя избавиться, то подмешал бы чего-нибудь в твое питье, и делу конец. Или нанял бы кого-нибудь из этих ниггеров, чтобы перерезали тебе глотку. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Понимаю, Джон. Но я должен был тебя спросить.
Мы обменялись рукопожатиями и остались друзьями.
Прежде чем покинуть бар, я попрощался с Оделлом. Мы договорились встретиться через пару дней. При этом я чувствовал себя, как когда-то на войне. Тогда я строил планы только на ближайшие несколько часов и вовсе не был уверен, что не погибну за это время.
* * *
В моем доме пахло небывалой чистотой.
– Привет, Изи, – сухо приветствовала меня Этта.
Я был так огорчен, хоть плачь.
– Привет, дядя Изи, – завопил Ламарк.
Он прыгал на моей кровати. Вверх и вниз, снова и снова, как маленький безумец или просто как любой малыш.
– Сегодня Крыса заходил к Джону Маккензи. Он разыскивал тебя и спрашивал обо мне, – сообщил я Этте.
– Значит, он появится завтра, и нас уже здесь не будет.
– Откуда ты знаешь, что он не собирается сюда заглянуть прямо сейчас?
– Ты сказал, он побывал в баре сегодня?
– Да.
– Тогда он уже нашел себе девку или же ищет.
Я ничего на это не ответил, но Этта продолжала:
– Реймонд обязательно должен обмокнуть свою штуку, когда попадает в новое место. Он появится завтра, после того как позабавится с очередной девкой.
Мне было неприятно слышать такие слова из ее уст, и я оглянулся: нет ли поблизости Ламарка? Но что-то в ее дерзких словах взволновало меня. Мне не хотелось думать о женщине, с которой был Крыса. В моей жизни все складывалось так скверно, что меня почти ничто уже не заботило.
К счастью, в это время подъехал Альфред. Это был невысокий юноша, почти подросток, но работать он умел. Мы погрузили чемоданы Этты и кровать из моего гаража на грузовик. Я также отдал ей стул и стол из старой мебели.
Перед отъездом Этта немного смягчилась.
– Ты навестишь нас? – спросила она. – Знаешь, Ламарк тебя полюбил.
– Как только стряхну с себя этого налогового инспектора, Этта. Через два, от силы три дня.
– Передай Реймонду, я не хочу его видеть. И не сообщай ему мой адрес. Скажи – я запретила.
– А если он достанет пистолет?
– Тогда мы погибли, Изи.
Альфред увез Этту с Ламарком, и я уселся возле телефона. Было без пяти минут три. Если бы Лоуренс позвонил ровно в три, как обещал, я, наверное, чувствовал бы себя спокойнее. Но минуты превратились в полчаса, потом в час. В течение всего этого времени я непрерывно думал о том, что предстоит потерять и мою собственность, и мои деньги, и мою свободу. И еще я размышлял о том, с какой отеческой теплотой он называл меня "сынок". В те дни многим белым людям казалось неоспоримой истиной: чернокожие мало чем отличаются от несмышленых детей.
Шел уже пятый час, когда Лоуренс соизволил наконец позвонить.
– Роулинз?
– Да.
– Я хотел бы встретиться с вами сегодня вечером в шесть тридцать в моей конторе. Я предупредил вахтера о вашем визите, вас пропустят.
– Сегодня вечером? Но я не успею собрать бумаги.
Мои слова канули в пустоту – он уже повесил трубку.
Я пошел в гараж и достал коробку с бумагами. Налоги я платил с суммы, которую выплачивал сам себе через Мофасса. И естественно, не платил налогов с украденных денег, потому что в 1948 году они все еще были "горячими". Большая часть прибыли от ренты шла на покупку недвижимости. Было гораздо проще пускать деньги в обращение, не сообщая правительству о своих доходах.
Потом я поехал к Мофассу. У меня не было выбора, и всякое решение представлялось весьма сомнительным.
Пока я ехал, у меня в ушах звучал Голос: "У этого подонка нет права вмешиваться в твои дела. Никакого права!"
