— Но это далеко не сплетни! Арсизак сам…
Однако председатель резко оборвал его:
— Ну и что с того? Если во всех, кто изменяет женам, видеть убийц, то количество судов присяжных придется увеличить в тысячу раз и заставить их работать с первого января по тридцать первое декабря! Я старше вас, Бесси, поэтому позволяю себе дать вам совет: старайтесь всегда сначала понять, прежде чем вынести приговор.
* * *
Ветеринар Тиллу, которому на вид можно было дать лет пятьдесят, был высок, худощав, с густой черной растительностью на руках, но, главное, крайне неприветлив. Впрочем, любезной нельзя было назвать и его жену, крошечную женщину с туго стянутыми на затылке волосами и одетую, словно квакерша. Она встретила Гремилли с нескрываемой подозрительностью.
— Не думаю, что я могла вас видеть среди знакомых моего мужа, месье.
— Он меня не знает, мадам.
— В таком случае, сожалею, но он не меняет свою клиентуру.
— Я пришел не в качестве клиента.
— Тогда в каком качестве?
— Полицейского.
Комиссар поднес свое удостоверение почти под нос мадам Тиллу, которая отшатнулась, будто от удара.
— Я не понимаю… что вы хотите?
— Поговорить с месье Тиллу.
— По какому поводу?
— Я ему сам все скажу, с вашего позволения.
— Но я… я не знаю, дома ли он.
— Я убежден, что дома, мадам… А что вас так напугало?
— Меня? Но… Мне нечего бояться. С чего вы взяли?
— В таком случае, мадам, будьте любезны, сообщите обо мне месье Тиллу, мы и так уже с вами много времени потеряли.
Супруга ветеринара в последний раз изобразила на своем лице негодование, после чего, смирившись, развернулась на каблуках и исчезла в прихожей, оставив Гремилли дожидаться стоя. Спустя несколько секунд она вернулась и сухо сказала полицейскому:
— Следуйте за мной, прошу вас.
Она проводила комиссара в кабинет Тиллу, который пребывал, казалось, в крайне дурном расположении духа. Увидев Гремилли, он обрушил на него жалобно-протестующую тираду:
— Что полиции от меня надо! У меня не может быть с ней никаких дел? Еще один государственный переворот, а? Мои противники приходятся ныне ко двору, поэтому, пользуясь своим влиянием, пытаются заставить меня отказаться от моего апостольства. Но я заранее заявляю вам и тем, кто вас послал: меня никто не остановит! Прогрессивные силы избрали меня для того, чтобы я возглавил их движение к светлому будущему, и я не обману доверия моих друзей и не оставлю их! Моя репутация не запятнана! И я ничего и никого не боюсь!
Гость воспользовался тем, что ветеринар собрался перевести дух, и спросил спокойно:
— Тогда к чему эта защитительная речь?
— Пардон?
— Вы выступаете со своей защитой, в то время как, насколько я знаю, никто не собирается вас ни в чем обвинять.
— Мне показалось, что ваш визит ко мне…
— Я не занимаюсь политикой, месье.
— Да?
— Только криминальными расследованиями.
— Да? Тогда я перестаю совсем понимать…
— Я позволил себе побеспокоить вас с тем, чтобы узнать ваше мнение о прокуроре республики Жане Арсизаке, у которого жена, как вы, вероятно, знаете, погибла при трагических обстоятельствах.
— Да, это всем известно. Прошу вас извинить мою горячность. Мне приходится иметь дело с влиятельными лицами, которых моя деятельность не всегда устраивает. От них можно всего ожидать, поэтому я вынужден быть постоянно начеку. Ваш приход я воспринял как очередную махинацию с их стороны. Я еще раз прошу извинить меня. А что касается месье Арсизака, то я не уверен, что смогу вам чем-либо помочь, поскольку я не состою и никогда не состоял в дружеских отношениях с этим месье. Если мы и сталкиваемся с ним, то лишь во время политических дебатов.
— Я не думаю, что открою секрет, если сообщу вам, что до сих пор неясно, имеет ли месье Арсизак какое-либо отношение к смерти своей жены или нет. Скажу больше: в отношении него имеются некоторые подозрения.
Последнее замечание, чувствовалось, вызвало в Тиллу бурю внутреннего ликования, ибо возможная виновность Арсизака автоматически влекла столь желанное исчезновение его как опасного политического соперника. Однако вскоре лицо Тиллу вновь помрачнело. Не скрывая презрения, он сказал:
— Я не питаю на этот счет ни малейших иллюзий! Даже если будет доказано, что Арсизак виновен, его приятели — его клан — найдут способ, чтобы замять дело.
Комиссар сделал вид, что не понимает:
— Вы действительно так считаете?
— Еще бы! Эти люди на все готовы, чтобы вытащить своего! Пусть даже для этого понадобится отправить невиновного на эшафот!
— А вы не преувеличиваете?
— Преувеличиваю? Все эти ничтожества, эти миллионеры, эти наследники бешеных состояний, эти присосавшиеся к государству клещи держатся друг за друга как воры на ярмарке! Они готовы пойти на любые мерзости, лишь бы люди и понятия не имели об их жизни, которую иначе, как клоачной, и не назовешь. Но пролетариат их вышвырнет на свалку истории!
— Тебе нельзя так нервничать, Этьен! У тебя же давление! — воскликнула мадам Тиллу, объясняя тем самым свое появление в комнате. Гремилли подумал, что она подслушивала, стоя под дверью, и решила вмешаться в разговор после того, как поняла истинные мотивы его визита. Ее муж дал ненужные ей уже пояснения:
— Месье расследует обстоятельства убийства мадам Арсизак и хотел бы узнать, что я думаю о ее супруге.
— Будь внимательным к тому, что говоришь.
— Почему?
— Твои слова могут выйти из этих стен и дойти до ушей твоих противников в искаженном виде, и нет никакой гарантии, что они не попытаются тебя привлечь за клевету.
Гремилли вмешался:
— Мне кажется, мадам, вы слишком плохо думаете о полиции. К тому же, все, что мне доверительно сообщают, не имеет законной силы до тех пор, пока не будет мной запротоколировано и подписано авторами. Поэтому ваши волнения абсолютно напрасны, ответы вашего супруга интересуют исключительно меня одного, поскольку я пытаюсь понять человеческую сущность тех, кто меня интересует, независимо от того, идет ли речь о живых или мертвых.
— Если это действительно так, как вы говорите, месье, то я советую заняться личной жизнью этого Арсизака! Стыд! Какой стыд! У меня в голове не укладывается, как можно доверить интересы государства подобному развратнику! Любовниц пруд пруди! Кругом сплошные кутежи! Я слышала, что он позволял себе предаваться наслаждениям даже у себя на бульваре Везон.
— В это трудно поверить…
— Именно! Настоящие оргии устраивал!
— В отсутствие мадам Арсизак?
— Скажете тоже! Да они два сапога пара!
Ветеринар притих, смирившись с тем, что жена окончательно заняла его место в борьбе и теперь одна бесстрашно рвалась в атаку.
— А мне почти все, к кому я ни обращался, расхваливали мадам Арсизак, отмечая ее красоту, обаяние и готовность пойти на любые жертвы ради несчастных.
Эта наивность полицейского привела мадам Тиллу просто в восторг:
— Что касается ее красоты, то не мне об этом судить. Я не мужчина, но знаю, что найдется немало охотников до женщин подобного вызывающе-вульгарного типа. Ну, а в отношении остального — это все выдумки тех, кому очень хотелось запудрить вам мозги. Интриганка — вот кем была ваша мадам Арсизак, которая пыталась подпрыгнуть выше своей задницы!
— Клеманс!
— Извини меня, Этьен, но если откровенно, то одна мысль об этой дочке бедных аркашонских бакалейщиков, пытавшейся нас убедить, что ее сделали из ляжки Юпитера, меня просто бесит. И то, что произошло, не могло не произойти в этом развращенном мире! Не исключено, что как раз в одну из оргий ее и убили.
Итак, мадам Тиллу звалась Клеманс[5]…
* * *
Выйдя от четы Тиллу — этого сгустка злобы и зависти, — Гремилли вдохнул полной грудью, испытывая острую необходимость в свежем воздухе. За все время своего пребывания в Перигё он впервые ощутил столь сильное чувство отвращения. Единственным противоядием против почти физического отравления могла быть только медленная прогулка, которую комиссар решил использовать с толком, направившись в сторону старого города, на улицу Сажес, к дому Альберта Суже, фармацевта-гомеопата и помощника Тиллу. Полицейский надеялся встретить на сей раз личность более симпатичную, чем ветеринар.
На бульваре Монтеня Гремилли столкнулся нос к носу с прокурором.
— Преследование продолжается, месье комиссар?
— А чем, вы полагаете, я должен заниматься?
— Моим арестом, например.
— Вы действительно так считаете?
— Это вызвало бы такой глубокий вздох облегчения у моих… друзей.
— Почему вы так решили?
— Вы бы отомстили за их «святую».
— Месье прокурор, скажите, вы любили жену?
